Джудит Тарр - Трон Исиды

• Название: Трон Исиды
• Автор: Джудит Тарр
• Издательство: КРОН-ПРЕСС
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-232-00288-0

Сильным мира сего не дано любить так, как любят простые смертные. Борьба за власть, войны, смерть — вечные их спутники. История Антония и Клеопатры — одна из величайших историй любви: любви возвышенной, прекрасной и трагичной.

Книга эта — плод чистого вымысла. Если здесь и отражены истинные события; описаны имевшие когда-то место установления; упомянуты личности, которые на самом деле существовали; названы какие-то земные точки и пространства, — то лишь с одной целью: сообщить черты подлинности созданному воображением.

Некоторые лица из великих или просто персонажи, равно как и факты общественной или личной жизни, нафантазированы автором. Впрочем, иной раз на страницах романа вы найдете и такое: реально жившие люди действуют как участники явлений значительных, но выдуманных — никогда этого не происходило, и уж тем более подобное не совершится в будущем.

---

Свет в окне начал крепнуть. Луч солнца ударил в комнату, медленно пробираясь по стене.

Сразу после полудня тень закрыла свет. Голос снаружи позвал:

— Владычица?

Уже через секунду Клеопатра вскочила на ноги.

— Владычица, — повторил голос Диомеда, страннонапряженный. — Твой господин вернулся.

Клеопатра никогда не слыхала, чтобы Диомед говорил столь лаконично, таким невыразительным тоном, без аффектированных трелей красноречия или жалоб. Ее сердце, оказывается, вовсе не очерствело и не превратилось в камень — на мгновение оно остановилось и похолодело.

Наверху послышалась возня, голоса, нарочито спокойные, потом пыхтенье и проклятия — человек лез сквозь маленькую дырку окошка. Крупный мужчина… но в конце галереи показался не Антоний, а Диомед. Что-то проскользнуло сквозь отверстие — длинное и плоское.

Клеопатра охнула. Носилки… его несли на носилках!

Она застыла неподвижно, глядя вверх, на галерею, а двое рабов спускали носилки вниз. Под накинутым сверху военным плащом Антоний казался каменным: упругие, всегда пышущие здоровьем щеки осунулись, румянец уступил место зловеще-сероватой бледности.

Но он был жив. На лбу блестел пот — свежий и холодный. Лихорадка? Антоний стал жертвой болезни? Он ведь не сражен ударом меча?

Клеопатра дотронулась до его щеки. Попытавшись приподнять голову, он усмехнулся, но улыбка его больше походила на гримасу.

— Мне сказали, что ты мертва. — Голос был таким же изнуренным, как и лицо.

— Тебе солгали, — быстро ответила Клеопатра и провела по его лицу рукой. Кожа была очень холодной. Она вздрогнула, ощутив этот холод, пробравший всю ее, все тело и разум, и ее убийственно-живой ум сказал ей, что он с собою сделал.

Клеопатра сорвала плащ с его тела. Антоний был без доспехов — первое и последнее, что она заметила. Все остальное представляло собой кроваво-красное месиво, и это было почти невозможно разглядеть и осознать.

Но она пересилила себя и взглянула внимательнее. Они пытались его перевязать. Это ненадолго отодвинуло конец, хотя бы на какое-то время, чтобы донести его к ней живым. Бинты были насквозь пропитаны кровью — разбухли от крови. Клеопатра надеялась, что внутри у него все онемело и боль не терзала его.

— Ох, какой же ты дурак! — воскликнула она. — Безмозглый, порывистый дурак.

Антоний кивнул — с выражением, слабо напоминающим раскаяние:

— Наверное, надо было подождать. Уйти вместе с тобой. Но тогда это казалось мне бессмысленным. Было ясно сказано — и что я должен был подумать?.. я подумал, что ты меня опередила.

— Но ты же знаешь, я бы никогда так не сделала.

— Правда? — Он негромко кашлянул, но тело его мучительно напряглось от боли. Он пробормотал проклятие, переросшее в команду. — Вина! Дайте мне вина.

Вина ему принес Мардиан, евнух царицы; он поднес чашу к губам Антония и бережно держал ее, пока тот пил. Выпил он немного. Мардиан отнял чашу от его губ и унес. Гладкие щеки евнуха были мокры от слез.

На этот раз Антоний закашлялся сильнее, и адская боль скрутила его.

— Черт возьми, госпожа, — произнес он, когда смог говорить. — Я умираю.

Это прозвучало раздраженно, и лишь на мгновение в голосе мелькнул страх. Остальное было сказано быстро, даже слишком быстро и почти неразборчиво.

— Послушай меня. Позаботься о себе. В окружении Октавиана есть один человек — мы с ним не были друзьями, но на него можно положиться. Прокулей. Гай Прокулей. Попроси его помочь тебе.

— Я и сама могу себе помочь, — отрезала Клеопатра.

Антоний покачал головой.

— Упрямая, да? До конца? А конец-то наступил, представь себе. Вот он какой… А я иногда думал, что мы бессмертны.

— Во всем, что имеет значение, — сказала она твердо, — так и есть.

Антоний ощупью нашел ее руку. Глаза его угасали, пальцы стали ледяными, но он все же нашел в себе силы поднести ее руку к губам.

— Ты всегда была великолепна. Я… что ж, я просто старался.

— Этого было достаточно, — вымолвила она.

Он улыбнулся.

— Поцелуй меня.

— Неугомонный, — горько, скорбно сказала Клеопатра, но нагнулась к его губам, таким же холодным, как и руки. Дыхание его было странно благоуханным, с ароматом специй. «Мирра, — подумала она машинально и отстраненно, с окаменелостью безысходного, запредельного горя. — Мирра для усопших».

Души уже отлетали от него, одна за другой: шорох крыльев, шепот воздуха, дыхание, смешавшееся с ее дыханием… Антоний вздохнул, слегка содрогнулся и умер.

Медленно, очень медленно Клеопатра выпрямилась. Ее сердце — которому полагалось быть опустошенным — было полно. Антоний заполнил его. Царица поднесла пальцы к губам. Холодные — но под этим холодом билось тепло жизни.

— О, мой повелитель, — промолвила она тьме и сиянию золота в ней. — Цезарь был чудом света; но ты… мой повелитель, ты… тебя я любила.

46

Антоний мертв.

Это казалось совершенно невероятным, словно рухнувшая гора или смерть бога. Клеопатра страдала самозабвенно, упоенно; экзальтация ее достигла того уровня, при котором горе меняет обличье на дерзость и вызов. Именно такого результата пытались достичь трагические актеры всех времен, но тщетно — здесь требовалась тонкая грань правды и души царицы.

Клеопатра медленно обернулась. Она была в полном, ясном рассудке, какой бывает только у сумасшедших.

— Диона… — Голос звучал неимоверно вежливо и безжалостно. — Дорогая сестрица и друг, умоляю тебя — исполни мое поручение.

Против ее ожидания, Диона ничего не спросила — она не хотела услышать имя.

— Иди к победителям, — продолжила Клеопатра. — Иди к человеку, которого назвал Антоний. Не к тому, кто величает себя Цезарем; к другому — к Прокулею. Скажи ему, что владычица Двух Земель желает говорить с ним.

Диона замешкалась, гадая, что может случиться за время ее отсутствия. А если Клеопатра просто пытается избавиться от свидетелей? Глаза ее — потемневшие, но лихорадочно-яркие — не сулили ничего хорошего.

Но царица пообещала:

— Я не убью себя, пока не увижу этого человека. Приведи его ко мне.

Диона поклонилась, не слишком низко — как сестра кланяется своей царственной сестре.

— Слушаюсь, владычица, — сказала она.

Диона без труда вылезла из окошка и спустилась вниз вместе с Гебой, охранявшей ее с тыла. Строители оставили леса и веревочную лестницу. Удивительно, что никому в голову не пришло обчистить гробницу раньше, до того как царица замуровала себя в ней. Хотя, конечно, сокровища охраняла стража, да и суматоха, отчаяние, уныние, в которые повергли всех войска противника, уже подступавшие к городским стенам, помешали возможным грабителям.

Теперь все эти войска слились в одну великую армию, и она маршем вступала в Александрию. Город не делал ни малейших попыток сопротивляться. Армия победителей была огромной. А город, как с горечью подумала Диона, был слишком измучен войной и подавлен тем, что боги отреклись от него. Только глухой или покойник мог не слышать ухода Диониса.

В Александрии появились римские орлы[108] — не как гости, но как завоеватели. Дробь их сандалий громко раздавалась в непривычной тиши улиц. По сравнению с их спесью и заносчивостью гордость александрийцев казалась образчиком скромности. Они владели миром — и знали это.

В сущности, их не за что было ненавидеть. Пришло их время — вот и все. Как некогда — время Александра, а до него — Персии, целую вечность тому назад.

Октавиан сразу же отправился во дворец, как и следовало ожидать. Его легионеры уже стояли на страже возле ворот, а где находились люди царицы — знали лишь боги: одни спрятались, другие бежали; кое-кто перешел на сторону врага. Легионеры не заметили одинокую жрицу и ее темнокожую, бесшумно ступавшую служанку — Диона убедилась в этом. Чуть-чуть магии — и они двинулись по знакомым переходам и коридорам, ставшим вдруг странными, чужими: мимо покоев, занятых чужеземцами. Их громкие, неблагозвучные и шокирующе-непочтительные голоса разносились повсюду: в самом дворце, в его садах и на крышах.

Город был еще не полностью захвачен. Пока они только входили. Римляне имели привычку все делать основательно. Даже лагерь на одну ночь разбивался так, словно это твердыня, памятник для многих-многих поколений потомков. Все по-римски — на века.

В тронном зале Диона нашла то, что искала, но с удивлением обнаружила, что Октавиана на огромном золотом троне нет, трон был пуст. Возле него стояли легионеры. А за ними виднелись тоги: простые и с сенаторской каймой. Их владельцы беспечно болтали и глазели по сторонам, как обычные зеваки или простоватые путешественники, которых занесло в чужую страну, — даже те, кто жил в этом дворце многие месяцы, называя себя друзьями Антония.