Хаим Граде - Безмужняя

• Название: Безмужняя
• Автор: Хаим Граде
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7516-1168-2, 978-5-9953-0232-2

Роман Хаима Граде «Безмужняя» (1961) — о судьбе молодой женщины Мэрл, муж которой без вести пропал на войне. По Закону, агуна — замужняя женщина, по какой-либо причине разъединенная с мужем, не имеет права выйти замуж вторично. В этом драматическом повествовании Мэрл становится жертвой противостояния двух раввинов. Один выполняет предписание Закона, а другой слушает голос совести. Постепенно конфликт перерастает в трагедию, происходящую на фоне устоявшего уклада жизни виленских евреев.

---

Когда прихожане ушли, раввинша хотела было заметить мужу, что он опять накличет на себя несчастья. Эйдл готова была забыть, что ее муж убежал с похорон собственного ребенка, чтобы спасти реб Лейви, потому что этот поступок возвысил его в глазах всей общины. Но если он будет так неприязненно относиться к прихожанам, то они перестанут им интересоваться, а недруги снова воспрянут, — так она хотела сказать, но не произнесла ни слова. Она ощущала его отчужденность, видела, что он стал раздражительным, нетерпеливым, будто вся жизнь ему опостылела.

После дней траура реб Довид стал ходить в синагогу утром и вечером. Возвращался он поздно ночью, окутанный темнотой, словно таща на плечах своих все тени из пустой ночной синагоги. Его даже не огорчало, что Иоселе все еще не ходит в хедер, откуда меламед когда-то его выгнал. Раввинша вела с мужем безмолвную войну. Она молчала и тогда, когда кончились припасы, принесенные соседками. Ею овладело злобное желание увидеть, что же собирается делать ее муж.

Однажды реб Довид вернулся с утренней молитвы лишь после полудня, положил на стол деньги и произнес:

— Это мое жалованье от ваада. Реб Лейви Гурвиц отказался от должности.

По жесту, которым он бросил деньги на стол и тут же отдернул руку, раввинша поняла, как он угнетен тем, что не может последовать примеру реб Лейви и тоже отказаться от должности. Она стиснула зубы, чтобы не спросить, отчего реб Лейви отказался от места.

Реб Довид узнал в вааде о том, что законоучители спорили с реб Лейви, уговаривая его не уходить. Однако в тот же день убиравшая у реб Лейви женщина прибежала к реб Ошер-Аншлу сказать, что его зять упал с криком: «Держите ее, держите ее!» Ему почудилось, что дочь его, которая, как известно, находится в больнице, выбежала нагишом из своей комнаты. Реб Ошер-Аншл и его домочадцы пригласили к реб Лейви врачей, и семья решила: поскольку его одолевают такие болезненные видения, то для его здоровья действительно будет лучше, если он откажется от должности и не будет больше жить в своей квартире.

Реб Довид бродил по комнате и бормотал себе под нос: «Реб Лейви не хочет признать, что строгостью своей ничего не достиг. А так как он и впрямь не желает руководствоваться чувством жалости, он отказался от должности. К тому же он уговорил себя, что я похваляюсь перед ним тем, что перенес гонения, и хочет доказать мне, что тоже может переносить страдания и унижения».

— Не думай, что я последую примеру реб Лейви, я не откажусь от должности, — роняет реб Довид, обращаясь к жене.

— Почему бы тебе не отказаться? Откажись, — смеется раввинша Эйдл и со стоном отворачивается, давая понять, что даже молчаливую войну с ним вести не стоит.

Короткий ответ Эйдл и ее горький смех обезоруживают реб Довида. Он смотрит в сторону кровати и не осмеливается подойти, боится, что она его оттолкнет. Реб Довид ходит по комнате, читает предвечернюю молитву и лишь потом подходит к кровати и спрашивает, не принести ли ей поесть. Эйдл лежит, прижавшись лбом к стене, и не отвечает. Он снова ходит по комнате, порывисто, озабоченно, беспокойно, и вдруг разражается рыданиями. Обратив лицо к потолку, спрятав руки в рукава, он изливает в рыданиях свою боль, которая так долго давила и сжимала его сердце.

— Теперь я знаменит. Мне платят жалованье как городскому законоучителю. Со мной считаются, все чувствуют себя виноватыми передо мной. Но на самом деле виноват я. Я не предполагал, как много несчастий обрушу на голову обездоленной женщины, разрешив ей снова выйти замуж. Она должна была лишить себя жизни, чтобы город принял мою сторону. Я возвысился, стал важным человеком благодаря ей. Я вырос на ее могиле.

— А мне все это мало стоило? — прерывает его с горечью и плачем раввинша. — Это стоило мне жизни моего Мотеле. Ты говоришь, агуна ради тебя покончила с собой? Да ведь ты еще раньше лишил себя жизни из-за нее! Но ради чего я-то должна была похоронить своего ребенка? Тебе жаль агуну. А жену и единственного сына, который у тебя остался, тебе не жаль? Смотри, как бы тебе не пришлось сокрушаться из-за жены и сына так же, как сейчас ты сокрушаешься из-за агуны!

Раввинша снова поворачивается к стене и всхлипывает, плечи ее вздрагивают, а реб Довид не знает, что ему предпринять. Домой возвращается Иоселе, замерзший, голодный, уставший от беготни по улицам. Отец радуется его приходу, гладит по голове, велит сесть за стол и поесть. Иоселе удивлен тем, что мать на него не глядит, но еще больше его удивляет то, что отец, в последнее время его не замечавший, уговаривает его поесть и укладывает в постель. Иоселе понимает, что между отцом и матерью что-то произошло и ему следует вести себя тихо. Он раздевается, читает «Шма, Исраэль»[122] и укрывается с головой. Реб Довид присаживается на край постели жены, а она, точно спиной почувствовав его отцовскую заботу об их мальчике, поворачивает к мужу свое измученное и просветлевшее лицо. Она гладит его худое лицо, запавшие щеки и бороду, ставшую за последние месяцы более длинной, густой и совершенно седой.

— Ты хорошо сделал, что не ушел сегодня в синагогу и не оставил меня одну, — прижимается она к нему. — У меня тоже душа болит за агуну. Она бегала за доктором для нашего ребенка, одолжила нам денег, ходила на базар за покупками, а я ее выгнала. Сердце подсказывало мне, что ничего хорошего из этого не выйдет. Не знаю, что заставило ее ударить перекупщика бутылкой по голове, а потом повеситься. Но я не могу простить себе, что поверила ему, перекупщику, будто она послала его к нам, чтобы ты развел ее с мужем. Ты говоришь, что из-за нас она, такая молодая, погибла. Бог свидетель, я не хотела избавления такой ценой! — снова заходится плачем раввинша.

Муж поправляет ей подушку и горестно молчит. Она еще ближе придвигается к нему и прикрывает его краем платка, как делает, когда возле нее ложится Иоселе.

— Довид, раввин из двора Шлоймы Киссина отказался от должности из-за тебя?

— Из-за меня.

— Довид, я глупая женщина, но прошу тебя, помирись с ним. Город теперь на твоей стороне, и ты можешь заключить мир с реб Лейви. Мне очень жаль его. Что он станет делать на старости лет без должности?

— Он со мной не помирится именно потому, что город за меня. Он сам предложил бы мир, если бы я объявил, что агуне нельзя было выходить замуж. Но я ни за что в жизни не скажу, что она была мужней женой и не имела права выйти за второго мужа. В моих глазах она праведница.

— Да, она была хорошей женщиной, — вздыхает раввинша и снова замолкает.

Немного позже реб Довид стоял в углу, читая вечернюю молитву. Он произносил Шмоне эсре, губы шептали благословения, но из сердца рвалась плачем собственная мольба: «Владыка мира, попроси за меня прощения у агуны! Будь свидетелем, что я хотел облегчить ей жизнь, я хотел, чтобы дщерь иудейская не полагала, будто Учение Твое — безжалостное Учение. Попроси у нее прощения за меня, за мою жену, за то, что мы хоть и недолго, но верили всему дурному, что говорили о ней. А если она не захочет простить нас, напомни ей, что на том же кладбище, где она лежит, есть и свежая могилка нашего ребенка…»

Раввинша слушала, как плачет ее муж, и от этого плача ей становилось легче на душе, как в Йом Кипур, накануне чтения Кол нидрей[123], когда муж и жена мирятся друг с другом и все друг другу прощают перед тем, как отправиться в синагогу вымаливать у Всевышнего счастья в новом году. Пламя в лампочке погасло, но в комнате стало светлее прежнего. За окном неслись по небу стаи облаков, и среди них мелькала большая серебристая луна. Облака проплывали мимо с загадочной поспешностью; но луна стояла над окном и сквозь стекло глядела на застывшего в своем углу полоцкого даяна. Раввинше показалось, что она видит на луне лицо агуны. «Ей уже хорошо, ее страдания позади, она избавлена и освобождена от всех тревог», — вздохнула раввинша. Луна, сияя отсветом дальних миров, благожелательно улыбалась всем уголкам дома полоцкого даяна.

Издано при поддержке Благотворительного фонда семьи Розенблатт в рамках Издательской программы семьи Ремпель.

This Publication is supported by

The Rosenblatt Family Trust

The Wandering Stars Book Series was inaugurated and is named in honor of

The Rempel Family

The Rosenblatt Charitable Trust

is pleased to dedicate this new and wonderful translation of

Chaim Grade’s «The Agunah»

To all those who work to promote mutual understanding, tolerance, respect, and civil dialogue between the many diverse groups and voices within the Jewish community.

Torah is indeed a tree of life to all who embrace it, but one with a variety of flowering branches stemming from a common trunk and sharing common roots.

Благотворительный фонд Розенблатта

посвящает издание нового и превосходного перевода на русский язык романа

«Безмужняя» («Агуна») Хаима Граде

всем тем, чьи труды способствуют взаимопониманию, терпимости и взаимному уважению между различными группами еврейского сообщества.