Петр Петров - Борель. Золото [сборник]

• Название: Борель. Золото [сборник]
• Автор: Петр Петров
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4444-0146-0

Петр Поликарпович Петров (1892–1941) — русский советский писатель, участник Гражданской войны в Сибири, председатель Объединенного совета Степно-Баджейской партизанской республики, заведующий агитотделом партизанской армии, главный редактор минусинской газеты «Соха и молот». В 1941 году по ложному обвинению в принадлежности к контрреволюционной организации Петров был расстрелян. Роман «Борель» повествует о восстановлении золотоносного рудника в сибирской тайге. Только что закончилась Гражданская война. Разруха и запустение на далеком сибирском прииске, где орудуют мелкие хищники. Последнее оборудование растаскивается по винтику. Люди, лишенные любимого дела, спиваются и опускаются. Понимая, что без прииска поселок просто вымрет, за дело берутся молодой коммунист Василий Медведев и старый рабочий Евграф Сунцов… В романе «Золото» рассказывается история сибирского паренька Гурьяна, волею судьбы нашедшего в юности богатую золотоносную жилу на таежной речке и вернувшегося туда через десять лет в качестве директора большого прииска.

---

— Мотри-ка, девка, как игрушечка! Я только один раз видела представление. Ведь я здесь выросла и никуда не выезжала… Ах, а какая же вы мастерица, Валя!

Делегатский съезд в это время заседал в конторе. За стеной был слышен голос Василия — голосовали за кандидатов в президиум съезда.

— Кто за?

— Против нет?

— Оглашаю результаты…

После этого послышался скрип скамей, тяжелый топот ног и разговор.

— Кончилось… Идут, — сказала Валентина Насте, — собирай артистов!

И не успела еще сделать что-то важное, как в дверям подвалила гудящая толпа. Впереди шел Василий с Рувимовичем, после — делегаты съезда, а за ними в давке и криках шли женщины, ребятишки, рабочие и молодежь.

Места были заняты в несколько минут. Взрослые сгоняли молодняк, бабы ссорились между собой, придавленные ребятишки кричали благим матом.

Кто-то внес предложение удалить женщин, пришедших с детишками. Собравшиеся дружным ревом поддержали его. Бабье руганью покидали захваченные места и протискивались к дверям обратно.

Когда публика разместилась, за сценою подали звонок, и шум начал понемногу стихать.

На сцене появился Василий. Его голова чуть-чуть не доставала до лампочек.

— Вишь ты, чертоидол, как вымахал! — крикнул кто-то сзади.

— Смотри, потолок поднимешь, сохатый!

— Да заткнись ты, брехло лесное, а то выведем!

— Духу не хватит вывеети-то!

Василий переждал, пока шум окончательно стих, и начал говорить…

Он говорил, как всегда, громко и недолго, встряхивая тяжелыми волосами.

— И вот здесь, на развалинах и из развалин, мы скоро начнем выжимать золотой фонд… Мы сделали крутой перевал. А вы помните, как страшно было стоять на самой вершине?.. Месяц тому назад здесь был тунгусник с крепким запахом проклятого самогона, теперь — вот рабочий клуб с электрическим светом и насчет брюха спокойно…

Валентина не слышала последних слов Василия. Прижавшись к косяку окна, она усиленно натягивала на уши свою пыжиковую шапочку и крепко сжимала зубы.

В зале захлопали, закричали, и снова послышался глухой шум.

— Ну, надо начинать, — сказал мимо прошедший Василий, — видите, мы вас авансом похвалили… Жарьте, товарищ Сунцова!

Он сбросил кожаную тужурку и надел шинель.

Лоскутова, уткнувшись в маленькое карманное зеркало, растирала какой-то мазью лицо и хихикала.

— Видать, «не без греха кукушка хвалит петуха»… Режиссер, очухайтесь! Что с вами — столбняк? Это безобразие, ваш первый выход!

Валентина взглянула на нее непонимающими глазами и, спохватившись, быстро начала одеваться.

«Нет, он любит меня, — думала, давая первый звонок. — Но зачем же тогда он связывается с этой женщиной?»

— Ну, давай второй! — крикнул Василий, звеня шпорами.

— Да мы сегодня обязательно провалим! — вставила Лоскутова, нарочно придавая негодующий тон своему голосу, и пошла на сцену, улыбаясь Василию.

Валентина видела, как Василий оглядывал фельдшерицу с ног до головы смеющимися глазами, но не понимала — насмешка это или восхищение.

Фельдшерица была одета в голубое тонкое платье без рукавов и с глубоким декольте.

Как только поднялся занавес, зал задрожал от хохота.

В задних рядах не прекращались смешки:

— Ого-го!

— Вот это — баба!

— Ох, и мягкая!.. И зубы золотые…

— Мотри, мотри, как репа, белая, у, язви ее. Знамо, офицерская!..

— А он-то! Он-то!

— Вишь, норку кверху дерет, как жеребец.

— У-у! Сволочи, какие гладкие.

— Гляди, руку лижет, ах, шпана!

— Ого-го!

— Да тише вы, лешаки, а то выведут!

— Ой, ой! Ты что щиплешься, филин большеголовый?

И когда Василий поцеловал Лоскутову, взвился оглушительный хохот и выкрики:

— Ну и ну! И принародно не стыдятся?!

Во втором действии вышла Валентина в красной повязке и Настя в роли старухи. Обе они боялись. Но смеха уже не было, а доносились серьезные удивленные голоса:

— Ого! Это ему не та, золотозубая шлюха…

— Мотри, как режет: глаза-то, как ножи!

— Вон как пыряет она этого золотопогонника…

— Вот так, дай ему по хлебалке, чтобы со смеху закатился!

И когда Велентина ударила офицера по щеке, зал одобрительно ухнул.

— Вот это так!

— Дай и той, чтобы не обидно было!

— Не подарок им — рабочая девка!..

Пьеса была окончена под гром рукоплесканий и одобрительные крики толпы.

Наконец вышла Валентина и Лоскутова — обе переодетые, — и начался концерт.

Зал притих. В промежутках между замирающими звуками было слышно, как падали с потолка капли воды.

Бабы, разинув рты, с блаженными глазами, сидели неподвижно, а мужчины и ребятишки вытянули вперед головы.

— Черт возьми! — шепнул Василию один из техников за кулисами. — Я за последнее время в нашем городе не слыхал такого голоса… И школа у нее замечательная!

Василий нехотя улыбнулся ему.

— Да, это клад для наших приисков, — сказал он серьезно.

В это время Валентина кончила первый номер и со счастливым лицом соскочила со сцены за кулисы. Техник крепко потряс ей руку, а Василий громко хлопал в ладоши.

Затем ее снова вызывали, и каждый раз зрители топали, кричали, свистели.

В давке и криках ничего нельзя было понять. Но Валентина ясно улавливала отдельные слова:

— Вот это поет!

— И скажи, как глотка не лопнет?.. А молодец деваха, ей-бо!..

— Прямо завеселила, холера!..

Ее окружили плотным кольцом. Вразнобой закидывали вопросами и жали руку.

Настя собирала со сцены домашние вещи и, завязывая их в узлы, ругала Лоскутову:

— Вот-то финтифлюшка мокрохвостая!.. Мальчиков нашла… Собирай тут ее барахло до полночи!

Из клуба они вышли последними. Закрывая дверь, Валентина искала глазами Василия. Ей хотелось остаться с ним вдвоем, хотелось поговорить. Но его нигде не было.

По прииску несся говор. С гор колыхала волна теплого воздуха, насыщенного смолистым ароматом. Прямо перед прииском стояла огромная полная луна. Пригретый снег отливал сталью и, уминаясь, оседал под ногами.

Подтаявшая дорога черной бороздой вела от клуба в гору. Настя шла не торопясь и задерживала Валентину разговорами.

— Нет, вы посмотрите, какая она сволота. Она, поверьте, окрутит его на себе. Ваську дурь мужицкая бесит… А душой он к тебе ближе, завтра же, пес кудлатый, в ногах валяться будет.

Слова Насти Валентина восприняла, как свои собственные мысли. Увлекая за собой спутницу, она быстро поднималась в гору, к своей квартире.

Не заметив, что все двери в сенях и комнатах были открыты (видимо, потому, что их забыли запереть), Валентина быстро, но неслышно прошла до своей комнаты и, рассчитывая застать там одну Лоскутову, открыла ее без предупреждения.

Сначала она, ничего не подозревая, хотела пройти вглубь, но, услышав шорох, остановилась в недоумении.

И вдруг вся комната, с мифологическими картинами и заливающим окна лунным светом, поплыла к хребтам, к голубому бездонному небу… Она смутно, как во сне, слышала заглушенный хохот Лоскутовой и видела, как мимо нее, задыхаясь, прошел Василий со сбитыми на лоб волосами.

И когда вышла, шатаясь, на крыльцо и дальше, в полосу лунного сияния, то все еще чувствовала истомную зыбь под ногами. Небо и горы мелькали перед нею, как в огромном водовороте, и сама она, охваченная этим водоворотом, шла, не чувствуя ничего, кроме своей боли.

Перед спуском в крутой и глубокий разрез ее догнала Настя со словами:

— Да ты что это, девка, облешачила?! Ты куда же это? А? Говорила я тебе!.. Эх, да плюнь на все! Я сразу раскусила эту потаскуху, а ты, точно помраченная, ничего не видела. Нет, девка, надо насквозь видеть людей… Вон Борис Николаевич, он, хотя и образованный, но не балует, а Васька скопытился! Да наплюнь ты на все, найдутся и на тебя люди, еще получше… На такую-то красавицу — ух ты! Ты изнеженная, и оттого приняла близко к сердцу. Так нельзя, девушка, сгоришь за понюх табаку. Стисни зубы, а не подавай виду другим… и все перенесешь!

Луна до половины утонула за гребнем хребтов. Тайга, как завороженная, молчала и нежилась в объятиях наступающей весны.

Слова Насти понемногу возвращали Валентину к действительности, но она еще чувствовала зыбь под ногами.

В комнатах было тихо и темно. Валентина притянула за руку Настю к себе и шепнула:

— Не уходи от меня.

Эту ночь они спали на одной постели.

19

Весна подкрадывалась, как незаметный охотник, и внезапно вспугивала северную долгую сонь. Леса по ночам тихо шумели мягкими оттаявшими ветвями. В воздухе носились пьянящие ароматы. Над хребтами, точно серые стада, кочевали туманы. Горная Пинчуга пенилась, выбрасывая мутные волны на примерзшие к берегу льдины. Осевшие снега лежали под синеватой дымкой. Куры азартно разрывали оттаявший под навесами навоз и горланили вместе с подснежными ручьями.