Льюис Кэрролл - Охота на Снарка и другие стихи

• Название: Охота на Снарка и другие стихи
• Автор: Льюис Кэрролл
• Жанр: Поэзия

«Льюис Кэрролл писал всю жизнь. В детстве, когда его звали еще Чарльзом Доджсоном, он как старший в большой семье привык развлекать своих сестер и братишек играми, которые сам придумывал, смешными рисунками и стишками. В молодые годы он сочинял, по большей части, легкие и пародийные стихи в духе знаменитого журнала «Панч». Лучшие из этих стихов Кэрролл собрал в сборнике «Фантасмагория и другие стихотворения» (1869), впоследствии переизданном в расширенном виде под эксцентрическим названием «Складно? И ладно» (Rhyme? And Reason?)…»

---

Мелодии

1

Один рядовой втихомолку
Втыкал себе в ухо иголку.
Но потом это дело
Ему надоело,
И бедняга ушел в самоволку.

2

Смастерил безобидный чудак
Из газетной бумаги колпак.
Но колпак зашатался,
И бедняк разрыдался:
«Видно, время пошло враскосяк!»

Из сб. «Фантасмагория»

Морские жалобы

Немало в мире гадких есть вещей —
Налоги, пауки, долги и хвори…
Но всех вещей несносней и глупей
Та, что зовется – Море.

Что значит море? Вот простой ответ:
Ведро воды разлейте в коридоре,
Теперь представьте – луже краю нет.
Вот что такое Море.

Ударьте палкой пса, чтоб он завыл;
Теперь представьте, что в едином хоре
Сто тысяч псов завыло что есть сил, —
Вот что такое Море.

Предстало мне виденье: длинный ряд
Мамаш и нянь, влекущих за собою
Лопатками вооруженных чад, —
Вот зрелище морское!

Кто деточкам лопатки изобрел?
Кто настрогал их столько, нам на горе?
Какой-нибудь заботливый осел —
Осел, влюбленный в Море.

Оно, конечно, тянет и манит —
Туда, где чайки реют на просторе…
Но если в лодке вас, пардон, тошнит,
На что вам это Море?

Ответьте мне: вы любите ли блох?
Не знаете? Тогда поймете вскоре,
Когда поселитесь – тяжелый вздох! —
В гостинице у Моря.

Охота вам скользить на валунах,
Глотать, барахтаясь, хинин в растворе
И вечно сырость ощущать в ногах? —
Рекомендую Море.

Вам нравится чай с солью и песком
И рыбный привкус даже в помидоре?
Вот вам совет – езжайте прямиком
Туда, где ждет вас Море;

Чтоб, вдалеке от мирных рощ и рек
Стоять и думать со слезой во взоре,
Зачем тебе, безумный человек,
Сия морока – Море?

Лук, седло и удила Рыцарская баллада

Слуга, подай сюда мой лук,
Неси его скорей!
Конечно лук, а не урюк —
Зеленый лук-порей.
Да нашинкуй его, мой друг,
И маслицем полей!

Слуга, подай сюда седло —
Я гневом разогрет!
Не говори, что не дошло,
Ждать больше мочи нет.
Седло барашка, я сказал,
Подай мне на обед!

Слуга, подай мне удила —
Мне некогда шутить!
Пора! – была иль не была…
Что, что? Не может быть!
Как «нет удил»? Ну и дела…
А чем же мне удить?

Гайавата-фотограф

Гайавата изловчился,
Снял с плеча волшебный ящик
Из дощечек дикой сливы —
Гладких, струганых дощечек,
Полированных искусно;
Разложил, раскрыл, раздвинул
Петли и соединенья,
И составилась фигура
Из квадратов и трапеций,
Как чертеж для теоремы
Из учебника Эвклида.
Этот ящик непонятный
Водрузил он на треногу,
И семья, благоговейно
Жаждавшая фотографий,
На мгновение застыла
Перед мудрым Гайаватой.
Первым делом Гайавата
Брал стеклянную пластинку
И, коллодием покрывши,
Погружал ее в лоханку
С серебром азотнокислым
На одну иль две минуты.
Во-вторых, для проявленья
Фотографий растворял он
Пирогал, смешав искусно
С уксусною кислотою
И известной долей спирта.
В третьих, брал для закрепленья
Он раствор гипосульфита
(Эти дикие названья
Нелегко в строку ложатся,
Но легли, в конечном счете).
Вся семья поочередно
Пред фотографом садилась,
Каждый предлагал подсказки,
Превосходные идеи
И бесценные советы.

Первым сел отец семейства,
Предложил он сделать фоном
Бархатную драпировку,
Чтоб с классической колонны
Складками на стол стекала, —
Сам бы он сидел на стуле
И сжимал одной рукою
Некий свиток или карту,
А другую бы небрежно
На манер Наполеона
Заложил за край жилета,
Глядя вдаль упорным взором —
Как поэт, проснувшись в полдень,
В грезах смутных и виденьях
Ждущий завтрака в постели,
Или над волнами утка,
Гибнущая в урагане.
Замысел был грандиозен,
Но увы, он шевельнулся:
Нос, как видно, зачесался —
Мудрый план пошел насмарку.
Следующей смело вышла
Мать почтенная семейства,
Разодетая так дивно,
Что не описать словами,
В алый шелк, атлас и жемчуг —
В точности императрица.
Грациозно села боком
И осклабилась жеманно,
Сжав в руке букетик белый —
Пышный, как кочан капустный.
И пока ее снимали,
Дама рта не закрывала:
«Точно ли сижу я в профиль?
Не поднять ли бутоньерку?
Входит ли она в картину?
Может быть, мне повернуться?»
Непрерывно, как мартышка,
Лопотала – и, конечно,
Фотография пропала.

Следующим сел сниматься
Сын их, кембриджский студентус,
Предложил он, чтоб в портрете
Было больше плавных линий,
Направляющих все взоры
К средоточию картины —
К золотой булавке, – эту
Мысль у Раскина нашел он
(Автора «Камней Венецьи»,
«Трех столпов архитектуры»,
«Современных живописцев»
И других великих книжиц),
Но, быть может, не вполне он
Понял критика идею —
В общем, так или иначе,
Все окончилось прискорбно:
Фотография не вышла.
Старшей дочери желанье
Было очень, очень скромным:
Ей отобразить хотелось
Образ «красоты в страданье»:
Для того она старалась
Левый глаз сильней прищурить,
Правый закатить повыше —
И придать губам и носу
Жертвенное выраженье.

Гайавата поначалу
Хладнокровно не заметил
Устремлений юной девы,
Но к мольбам ее повторным
Снизошел он, усмехнувшись,
Закусив губу, промолвил:
«Все равно!» – и не ошибся,
Ибо снимок был испорчен.
Так же или в том же роде
Повезло и младшим дочкам:
Снимки их равно не вышли,
Хоть причины различались:
Толстенькая, Гринни-хаха,
Пред открытым объективом
Тихо, немо хохотала,
Просто корчилось от смеха;
Тоненькая, Динни-вава,
Беспричинно и беззвучно
Сотрясалось от рыданий, —
Снимки их не получились.

Наконец, пред аппаратом
Появился младший отрок;
Мальчик прозывался Джоном,
Но его шальные сестры
«Маминым сынком» дразнили,
Обзывали «мелкотою»;
Был он так всклокочен дико,
Лопоух, вертляв, нескладен,
Непоседлив и испачкан,
Что в сравнении с ужасной
Фотографией мальчишки
Остальные снимки были
В чем-то даже и удачны.
Наконец, мой Гайавата
Все семейство сгрудил в кучу
(Молвить «в группу» было б мало),
И последний общий снимок
Удался каким-то чудом —
Получились все похожи.
Но, едва узрели фото,
Принялись они браниться,
И браниться, и ругаться:
Дескать, хуже и гнуснее
Фотографий не бывало,
Что за лица – глупы, чванны,
Злы, жеманны и надуты!
Право, тот, кто нас не знает,
Нас чудовищами счел бы!
(С чем бы спорил Гайавата,
Но, наверное, не с этим.)
Голоса звенели разом,
Громко, вразнобой, сердито —
Словно вой собак бродячих —
Или плач котов драчливых.
Тут терпенье Гайаваты,
Долгое его терпенье
Неожиданно иссякло,
И герой пустился в бегство.
Я хотел бы вам поведать,
Что ушел он тихо, чинно,
В поэтическом раздумье,
Как художник светотени.
Но признаюсь откровенно:
Отбыл он в ужасной спешке,
Бормоча: «Будь я койотом,
Если тут на миг останусь!»
Быстро он упаковался,
Быстро погрузил носильщик
Груз дорожный на тележку,
Быстро приобрел билет он,
Моментально сел на поезд —
Так отчалил Гайавата.

Из повести «Сильвия и Бруно»

Песня безумного садовника

Он думал – перед ним Жираф,
Играющий в лото;
Протер глаза, а перед ним —
На Вешалке Пальто.
«Нигде на свете, – он вздохнул, —
Не ждет меня никто!»

Он думал – на сковороде
Готовая Треска;
Протер глаза, а перед ним —
Еловая Доска.
«Тоска, – шепнул он, зарыдав, —
Куда ни глянь, тоска!»

Он думал, что на потолке
Сидит Большой Паук;
Протер глаза, а перед ним —
Разгадка Всех Наук;
«Учение, – подумал он, —
Не стоит этих мук!»

Он думал, что над ним кружит
Могучий Альбатрос;
Протер глаза, а это был
Финансовый Вопрос.
«Поклюй горошку, – он сказал, —
Мне жаль тебя до слез!»

Он думал, что его ждала
Карета у Дверей;
Протер глаза, а перед ним —
Шесть Карт без козырей.
«Как странно, – удивился он, —
Что я не царь зверей!»

Он думал – на него идет
Свирепый Носорог;
Протер глаза, а перед ним —
С Микстурой Пузырек.
«Куда вкусней, – подумал он, —
Был бабушкин пирог!»

Он думал – прыгает Студент
В автобус на ходу;
Протер глаза, а это был
Хохлатый Какаду.
«Поосторожней! – крикнул он, —
Не попади в беду!»

Он думал – перед ним Осел
Играет на трубе;
Протер глаза, а перед ним —
Афиша на Столбе.
«Пора домой, – подумал он, —
Погодка так себе!»

Он думал – перед ним Венок
Величья и побед;
Протер глаза, а это был
Без ножки Табурет.
«Все кончено! – воскликнул он. —
Надежды больше нет!»

Три барсука