Алексей Высоцкий - Горный цветок

• Название: Горный цветок
• Автор: Алексей Высоцкий
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1972

Документальная повесть о советском пограничнике, геройски погибшем весной 1945 г. в боях за социалистическое Отечество.

---

Некоторое время Шныриков и Варакин шли молча.

Николай опять размечтался о скорой победе над Германией. Об этом писал ему и односельчанин, друг детства Михаил, воевавший на Первом Белорусском фронте. Теперь он лейтенант. Вспомнил, как в сороковом году познакомил его с Мариной. Мишка ей понравился: весь вечер читал стихи, пел, балагурил. Николай даже приревновал. Ему казалось, Марина глаз не отрывала от Мишки… Михаил писал, что танки его ведут бой на подступах к Берлину…

Там сейчас жарко… Здесь, на границе, тоже нелегко. Никому не напишешь об этом: убийства из-за угла, ежедневные вылазки националистов…

Застава Варакина охраняла трудный участок: более двадцати крутых перевалов. Вот почему ночью, когда поднимались в горы, лошадей пришлось оставить внизу. А после дождя здесь и человек не поднимется. Варакин придумал соорудить лестницы. К одной из них, возвращаясь на заставу, и подходили старший лейтенант и Шныриков.

Спустившись с гор, они направились к роще.

* * *

Шныриков посмотрел вслед старшему лейтенанту, ускакавшему с ординарцем, и прибавил шаг. До заставы было недалеко, но спряталось солнце, и набежали тучи. Погода в горах меняется часто. Похоже, что опять польет дождь. Март в этом году выдался дождливый. Шныриков поправил на ходу автомат. Прогоняя усталость, достал из кармана сухарь и отломил кусочек. Он не был голоден, просто любил похрустеть, даже после сытного армейского обеда. Сухарями его регулярно снабжал повар, потакавший этой слабости. Нарезав ломтями оставшийся от обеда черный хлеб и в меру посыпав его солью, повар сушил сухари в духовке.

«Не сухари, а мед, — отметил Шныриков, — давно такие вкусные не получались. Чем темнее мука — тем вкуснее сухари». Николай отобрал сухари покрупнее и румянее и отложил их в другой карман, для Сереги.

Серега Рудой — фронтовой друг Николая, следопыт, читавший отпечатки следов, как книгу. Его любили на заставе.

Бывают такие люди. Они располагают к себе с первого взгляда. Едва познакомишься с таким человеком, а кажется, будто знаешь его годы. Так с ним просто, хорошо…

Небо над головой треснуло, оглушительно прокатился гром, и хлынул неудержимый ливень. Шныриков постоял, прижавшись к стволу большого бука, потом закутался в плащ-палатку и припустил домой. На заставе его отпаивали горячим чаем.

— Люблю чаек, — говорил он Рудому, грея озябшие пальцы о железную кружку.

— Есть новости, Коля, — сообщил Серега. — Сержант Ильин назначен замполитом заставы, а Коробской — командиром отделения…

Николай слушал друга, видел близко его лицо, розовые язычки ожогов на щеках и шее и снова переживал все, что произошло на той неделе.

…Застава пылала. Только-только кончилась схватка с оуновцами, напавшими в полночь. Пытаясь избежать полного разгрома, бандеровцы подожгли траву. Сухая трава вспыхнула как порох. Ветер перебросил огонь к деревянным строениям. С треском рушились балки. Вот-вот упадет и крыша. В горящий дом, спасая имущество, бросились Ильин и Рудой. Они исчезали и появлялись, вынося вещи. И вот, шатаясь, из дома вышел один Ильин.

— Там Рудой! — крикнул он подбежавшему Шнырикову.

Объятый огнем дом был полон дыма, двигаться можно было лишь на ощупь. На втором этаже Николай наткнулся на неподвижное тело. Опоздай он хоть на минуту, случилось бы непоправимое: едва он оттащил друга, как на то место, где только что был Рудой, свалилась горящая балка.

Чтобы спасти Сергею жизнь, надо было сделать переливание крови.

— Возьмите мою, — попросил Шныриков.

Кровь вызвались дать все пограничники. Подошла по группе кровь Варакина.

— Породнились, — шутил потом старший лейтенант, — теперь будем служить не расставаясь.

— Коля, я спрашиваю, ты днем заступаешь? — повторил Сергей.

— Чего? — спохватился Шныриков. — Да, днем, с Костей Емелиным.

Вечером Шныриков пришел на заседание комсомольского бюро. Оно продолжалось около часа. После ужина писал письма домой и уже ночью, готовясь ко сну, услышал сигнал тревоги: нарушена граница.

Взлетела ракета. Мгновение — и Шныриков с Емелиным бегут по тропе, по скользким, крутым подъемам и спускам дозорки. Потеряв равновесие, напарник неловко съезжает вниз. Шныриков помогает ему подняться. Медлить нельзя. Нарушитель уходит…

Ракеты одна за другой взмывают в небо, освещая горы. Бежать все трудней. Где же тревожная группа? Рядом граница. Неужели уйдет?

…Нарушителя взяли у контрольно-следовой полосы. Это был немолодой оуновец, похожий на крестьянина. После недолгого запирательства признался, что шел на связь с куренем бандеровцев.

— Кто возглавляет курень? — спросил Варакин.

— Бир.

— Бир?! — повторил начальник заставы. — Выходит, правильно сказал полковник, что ему с нами не разминуться…

А Николай давно уже не вспоминал о Бире. Когда его спас начальник заставы, он сообщил Марине: «…Тут меня старший лейтенант Варакин крепко выручил. Ты не волнуйся, все обошлось. Сама знаешь, я в рубашке родился. Не затем прошагали войну, чтобы зря погибнуть…».

Потом новые схватки вытеснили впечатления от пережитого осенью боя.

Рабочая закваска

Проснулся Шныриков в полдень. В соседней комнате вполголоса дежурный записывал телефонограмму.

В спальне с окнами, наглухо закрытыми плотными деревянными ставнями, было темно. Даже солнечный луч, способный отыскать малейшую щель, не проникал в этот мир отдыха.

«Семь часов сна нужны пограничнику, как боезапас автомату», — вспомнились Шнырикову слова начальника заставы. Только спят ли они столько?.. Сейчас он выспался. Усталости как не бывало. Жаль только, не доглядел сон про Комаровку…

Накануне он получил из дому письмо. Отец писал, что все живы, здоровы, чего желал и ему. Новости касались главным образом деревни: домой вернулся один из товарищей Николая. Пришел под чистую после ранения и ампутации ноги. Односельчане поставили его председателем сельсовета.

«Придешь, Коля, тебя тоже не обидим, — писал Нил Кондратьевич, — потому как народ дюже уважает вашего брата фронтовика».

Николай перечитал эти строки два раза. Приятно было, что отец обращался к нему, как к равному. Да, война сделала его старше. На всякое нагляделся он за эти годы. Много видел горя. Видел и спаленную фашистами Комаровку. Повырубали леса. Люди ютились в погребах, в землянках. Сверстник Николая, воевавший в партизанах, рассказал, как каратели, словно медвежью берлогу, окружили соседнее с Комаровкой село. Убивали всех подряд, без различия пола и возраста.

Николай лежал с открытыми глазами.

Теперь пришло для фашистов время расплаты.

Рывком встав с постели, Шныриков оделся и вышел в соседнюю комнату. Группа пограничников собралась у репродуктора.

«…У озера Балатон продолжаются упорные бои, — слышался голос Левитана. — Только на небольшом участке между озерами Валенце и Балатон гитлеровцы бросили на нашу оборону больше двухсот пятидесяти танков».

— Давно передают? — поинтересовался Николай. — А что еще сообщили?

— Вроде фрицы хотели остановить Третий Украинский фронт.

— Ничего у них не получится! — весело отозвался Шныриков и прошел через веранду во двор заставы. В лицо ударило весеннее солнце. Николай зажмурился и улыбнулся: — Весна! Скоро победа, а там и домой…

Весной он, бывало, с Комаровскими ребятишками мастерил скворечники. Делал их добротно. Смастерив, укреплял на шесте и старался поднять птичий дом как можно выше на ольхе у избы. Только у Мишки получалось лучше.

Щурясь от солнца, Николай шел по двору, ставя ноги чуть внутрь носками. Подшучивая над этой походкой, дядя Алексей говорил: «Так ходят все Шныриковы, оттого что из поколения в поколение землепашцами были и ходили за плугом, крепко вдавливая ногами землю».

— Ефрейтор Шныриков, — окликнули сзади.

Серега и младший сержант Коробской в брезентовых плащах и маскхалатах, натянутых поверх плащей, разряжали оружие, только что прибыв из наряда.

— Как, выспался? — прищурил озорные глаза Коробекой.

— Вроде, — тряхнул головой Шныриков.

— Промок ночью? — спросил Серега.

— Было. Сам знаешь, какой ливень ударил. А тут еще нарушитель.

— Тебя, говорят, хвалили?

Николай шутя поднял руки:

— Я ни при чем. Это сержант Ильин. Его группа и захватила диверсанта.

Постояв с ребятами еще несколько минут, Шныриков побежал к брусьям.

— Славный парень, никогда себя не выставляет, — сказал ему вслед Коробской. — Ильин говорит, помог Шныриков.

После брусьев и турника Николай направился в душевую. Ледяная вода обожгла тело.

«Хорошо!» — приговаривал Николай, растираясь полотенцем. Он потянулся за бриджами и на мгновение замер, увидев в зеркале высокую фигуру с покатыми плечами.