Семен Букчин - Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

• Название: Влас Дорошевич. Судьба фельетониста
• Автор: Семен Букчин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7784-0365-9

Имя Власа Дорошевича (1865–1922), журналиста милостью божьей, «короля фельетонистов», — одно из самых громких в истории отечественной прессы. Его творчество привлекало всеобщее внимание, его карьера переживала бурные взлеты и шумные скандалы. Писатель, доктор филологических наук Семен Букчин занимается фигурой Дорошевича более пятидесяти лет и знает про своего героя буквально всё. На обширном документальном материале (с использованием дореволюционных газет и журналов, архивных источников) он впервые воссоздает историю жизни великого журналиста, творчество которого высоко ценили Лев Толстой, Чехов, Горький. Чувство юмора и трагическое восприятие мира, присущие Дорошевичу, его острословие и зоркость критического взгляда — всё передано Букчиным с равной убедительностью. Книга станет существенным вкладом в историю русской литературы и журналистики.

---

Конфликт в связи с подпиской получил острое развитие. По свидетельству Розанова, Дорошевич пригрозил издателю, что откажется «от редактирования», если на рубль будет повышена годовая стоимость. «Рубль для простого бедного человека много значит. Газета не будет народным училищем, а „чистую публику“ я не хочу учить», — говорил он[1075]. Сытин уступил. Семирублевая подписная цена сохранялась вплоть до 1913 года, благодаря чему «Русское слово» оставалось доступной для широкого читателя крупной газетой. А вот относительно газеты Рябушинского Дорошевич оказался прямо-таки пророком. «Утро» именно за «громкие выкрики» было закрыто через четыре месяца после начала выхода. Возобновленная в сентябре 1907 года под названием «Утро России», газета просуществовала всего месяц и только спустя два года стала выходить снова. За это время относительной стабильности тираж «Русского слова» снова поднялся до 150 тысяч экземпляров и продолжал расти.

Весной 1905 года Сытин принимает решение о выпуске собрания сочинений Дорошевича. К середине июля из печати вышли три тома — «Семья и школа», «Безвременье», «Крымские рассказы». Были анонсированы еще десять томов[1076], но в 1907 году издание закончилось на девятом томе. Как и в случае с «Сахалином», постоянно находившийся в разъездах и занятый злободневным писанием, Дорошевич устранился от черновой работы, составление собрания сочинений было доверено Н. В. Тулупову, хотя структура издания, несомненно, была согласована с автором. Запланированные первоначально тринадцать томов должны были отражать очевидные тематические разделы в его творчестве. Но если такие названия, как «Семья и школа», «Литераторы и общественные деятели», «Судебные очерки», «Сцена», «Свобода слова», «По Европе», «Юмористические рассказы», «Легенды» говорили о вполне определенном «профиле» тома, то другие — «Рассказы», «Крымские рассказы», «Фельетоны» и «По белу свету» — скорее, свидетельствовали о расплывчатости общего плана издания и определенном раздувании его объема. О том, как шел отбор произведений для каждого тома, сведений не сохранилось. Вероятно, Дорошевич передал Тулупову какую-то часть сохранившихся у него газетных вырезок, что-то редактор сам отыскивал в подшивках. Тома получились неравноценные. Если «Семья и школа», «Судебные очерки» включают действительно лучшее из написанного к тому времени на эти темы, то за пределами томов «Сцена», «Литераторы и общественные деятели», «По Европе» остались замечательные театральные и путевые очерки, портреты купцов, промышленников, адвокатов, журналистов. Том «Сцена» получился настолько мизерным по объему, что пришлось уменьшить его формат. Вместе с тем в том «Безвременье» вошли вещи, имевшие сугубо злободневное звучание, а в том «Рассказы» и откровенно слабые. Вряд ли заслуживал отдельного издания том «Крымские рассказы», произведения из него вполне могли войти в общий том рассказов.

Получая от Тулупова корректурные листы, Дорошевич видел, что с формированием собрания сочинений дело обстоит не лучшим образом, но и предъявить серьезных претензий не мог. 4 апреля 1905 года он писал редактору из Ниццы в связи с томом «Безвременье», в который вошли фельетоны конца 90-х годов: «Посылаю 2 полученных мною листа. Откровенно говоря, мне в них не нравятся: „Сон бессарабского помещика“ и „Купе для плачущих“ (это особенно, скучно, устарела вся 2-я половина). Если бы без этого! Но раз сверстано, могут произойти задержки и т. д., тогда пусть идет. Давайте вперед делать так. Вы будете присылать мне в оригинале материал для книжки. Обязуюсь выбрать, разметить, сделать поправки в тексте обязательно в течение одного дня»[1077]. Могла ли эта работа по почте, через «всю Европу», быть успешной? Главной проблемой оставался отбор произведений. Вряд ли Тулупов, занятый в книжной редакции сытинского издательства, располагал временем для детального просмотра подшивок «Московского листка», «Одесского листка», «Петербургской газеты», «России», «Русского слова», комплектов юмористических журналов. Когда Чехов готовил свое собрание сочинений у Маркса, он не только принимал сам деятельное участие в этой работе, но и привлек к отысканию своих произведений в разных изданиях сестру, братьев, знакомых. Дорошевич подошел к этому делу более чем легковесно. Сказались не в первый раз его устойчивые журналистские, газетные предпочтения, как, впрочем, и некое сибаритство, нежелание заниматься тягомотной, кропотливой библиографической работой. «Большое спасибо за труды над моими книгами», — писал он Тулупову. Да, оставалось только благодарить редактора, хотя и видел, что тома получаются неважные.

Он считал себя и журналистом, и писателем, знал, что его творчество пользуется громадным успехом у читателя и потому не без оснований полагал, что в написанном им есть немало заслуживающего книжного издания. Но именно потому, что он был газетным писателем, отбор вещей был особенно важен. Он понимал это и тем не менее серьезно этим делом не занялся. А тут еще сказалось время, горячая революционная пора, когда большие события сменяли друг друга ежедневно. Конечно же, собрание сочинений знаменитого публициста в это время должно было быть иным — компактным, с очень строгим отбором. Не десять с лишним томов можно было запланировать, а, скажем, пятитомник, в котором к вполне «согласующимся с текущим моментом» очеркам о школе и семье могли быть добавлены вполне прозрачные, «говорящие» о современности восточные сказки и легенды, лучшие театральные портреты, фельетоны на темы печати. Особенно жаль, что не вышел последний том «Свобода слова». Это было бы не только попаданием в девятку в смысле злободневности. Книга была бы одновременно важна и для истории русской журналистики. Впрочем, пропустила бы цензура? Так или иначе, но в 1907 году последним, девятым, томом единственного собрания сочинений Дорошевича стали «Судебные очерки». Скажем Сытину спасибо и за это…

Авторы критических отзывов на первые тома, отдавая дань таланту «известного фельетониста», склонялись к мысли о том, что у фельетонной прозы есть свои временные пределы, ограниченные «газетой, век которой „не долее дня“». Известный педагог А. Я. Острогорский писал в журнале «Образование», что «увековечения заслуживает все то, что затрагивает вечные, а не мимолетные вопросы, и при том в форме, которая вечно будет будить мысль читателя, возбуждать его „добрые чувства“». И вместе с тем рецензент тома «Семья и школа» признавал: «Из того, что писал Дорошевич, особенно в газете „Россия“ — эпоха, по нашему мнению, наибольшего расцвета его таланта — многое заслуживает сохранения если не для потомства, то для нашего поколения. Не говоря уже о стиле, кратком, чрезвычайно выразительном, часто блестящем, которым написаны многие произведения Дорошевича, они заслуживают внимания и памяти, потому что автор их умеет вложить в них свою чуткую и страдающую душу. В его писаниях нередко чувствуется, как сквозь их легкую „фельетонную“ форму на вас надвигается что-то страшное, вас наполняет скорбь оттого, что так легко у нас надругаться над человеческой душой и нет управы на многочисленных властных насильников. Сочинения, заставляющие читателя так чувствовать, конечно, заслуживают иной участи, чем обычно постигающая все то, что пишется в наших газетах». Острогорский особо выделяет такие «талантливые и неувядаемые очерки» как «Горе и радости маленького человека», «Русский язык», «Конкурс», в которых «отмечены язвы нашей школы»[1078].

Критик журнала «Мир Божий» А. И. Богданович, откликаясь на второй том «Безвременье», также отметил, что к «петербургскому периоду» творчества Дорошевича «принадлежат его лучшие фельетоны, упрочившие его известность как одного из самых блестящих газетных писателей». «Самый талантливый из русских фельетонистов, блестящий и умный сатирик В. М. Дорошевич, — писал он, — создал особый стиль, которому безуспешно подражают разные маленькие „Дорошевичи“, не обладая ни его остроумием, ни умом, ни силою языка, колючего и жалящего, как хорошо заостренная стрела. Его остроты, легкие, изящные, всегда неожиданные, нередко убивающие наповал, облетали подчас всю прессу и надолго становились ходячим словечком». Но «самая блестящая газетная статья, яркий фельетон быстро блекнут и теряют свою остроту и силу, им не суждено „пройти веков завистливую даль“ <…> Остроумие выдохлось на протяжении нескольких лет». В качестве примера критик привел «Татьянин день», «весь из отрывочных фраз и словечек, долженствующих изображать постепенное опьянение старого московского студента»[1079]. На самом деле, это один из лучших рассказов Дорошевича, в остроумной монологической форме запечатлевший характерный тип времени, недаром он входит во все однотомники писателя, его до сих пор используют для театральных инсценировок, читают по радио[1080]. Судьба этого, как и многих других произведений Дорошевича, опровергает слова критика журнала «Русское богатство» А. Г. Горнфельда, писавшего, что «талантливому фельетонисту остается помнить, что его искусство — как искусство актера — сильно в минуту творчества и умирает вместе с нею. Закрепить его в книге, значит посадить бабочку на булавку»[1081].