Семен Букчин - Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

• Название: Влас Дорошевич. Судьба фельетониста
• Автор: Семен Букчин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7784-0365-9

Имя Власа Дорошевича (1865–1922), журналиста милостью божьей, «короля фельетонистов», — одно из самых громких в истории отечественной прессы. Его творчество привлекало всеобщее внимание, его карьера переживала бурные взлеты и шумные скандалы. Писатель, доктор филологических наук Семен Букчин занимается фигурой Дорошевича более пятидесяти лет и знает про своего героя буквально всё. На обширном документальном материале (с использованием дореволюционных газет и журналов, архивных источников) он впервые воссоздает историю жизни великого журналиста, творчество которого высоко ценили Лев Толстой, Чехов, Горький. Чувство юмора и трагическое восприятие мира, присущие Дорошевичу, его острословие и зоркость критического взгляда — всё передано Букчиным с равной убедительностью. Книга станет существенным вкладом в историю русской литературы и журналистики.

---

Ответом на вакханалию правой и черносотенной прессы стал памфлет «Человек от „Максима“». Это продолжение галереи, начатой еще в «России» фельетоном «Старый палач». Как и шесть лет назад в случае с Бурениным, когда был найден адекватный образ сахалинского палача, так и сейчас он нашел убийственную по точности сарказма характеристику другого нововременца К. А. Скальковского. «Человек от „Максима“». Этот завсегдатай специфически известного ресторана «с отдельными кабинетами», записной балетоман, автор пошловатого сочинения «О женщинах. Мысли старые и новые» и одновременно крупный чиновник Горного департамента, «государственный человек», «вопиет о крайней необходимости смертной казни <…> Эти слезные мольбы:

— Ради Бога! Стреляйте! Вешайте! Бейте насмерть! Только чтобы нам можно было продолжать сидеть с нашими фу-фу у „Максима“».

Примечательна концовка памфлета: «И г. Скальковского, свихнувшегося от ужаса с ума эротомана, в кровавом бреду вопиящего:

— Стреляй! Дави! Крови!

Стоит изучать, чтоб познакомиться с русской бюрократией.

Как исследуют помёт для того, чтобы узнать, чем больна лошадь»[1052].

Удары наносятся и по таким столпам право-черносотенной печати как В. П. Мещерский, В. А. Грингмут, издатель «Бессарабца» П. А. Крушеван, редактор «Русской земли» С. К. Глинка-Янчевский. Резко критическими фельетонами отметил Дорошевич стопятидесятилетний юбилей «Московских ведомостей», газеты, которая «размазывала каждое кровавое пятно <…> мерзостно ругалась над каждым светлым проявлением русской жизни» и которую соответственно поздравляют «эсаул Нагайка» и «патреот Двужилов»[1053]. Черносотенцы не оставались в долгу. Тот же Глинка-Янчевский (кстати, работавший когда-то в «России» вместе с Власом, а теперь возглавивший выпускаемый Сувориным черносотенный листок), задетый фельетоном Дорошевича[1054], выступил со статьей, в которой объявил, будто бы знаменитый фельетонист в петербургский период своей жизни «учитывал в банках векселя», а когда ему «в учете отказывали, принуждал к этому, показывая гранки с какими-то разоблачениями». В «Ответе на клевету» Дорошевич писал: «Единственная „финансовая операция“, к которой я прибегал, это, если у меня не было денег, я закладывал лишнее платье <…> Я всегда был далек от биржевого и банковского мира… Не литераторское это дело. А я всю жизнь свою был чистым литератором». Тогда же он объявил, что привлекает Глинку-Янчевского к судебной ответственности за клевету, поскольку «с такими господами не полемизируют»[1055]. Но, вероятно, суд не состоялся, во всяком случае, о нем не сохранилось никаких сведений.

Естественно, что с особым вниманием Дорошевич вглядывался в либеральный лагерь, с которым связывались надежды на демократизацию страны. Отчеты о заседаниях Государственной Думы занимают первые полосы «Русского слова». Для создания полноценной картины работы первого российского парламента предназначено специальное приложение «Дума». Его работу освещают несколько корреспондентов «Русского слова». Получил билет для посещения Таврического дворца и Дорошевич. С удовлетворением отмечает он урок, данный на первом же заседании председателем Государственной Думы С. А. Муромцевым, предложившим генералам и сановникам в парадных мундирах, привычно занявшим первый ряд, уступить свои места избранным депутатам[1056]. Первая Дума, однако, просуществовала всего два месяца и была 8 июля 1906 года распущена царским указом, обвинившим депутатов в том, что вместо законодательной работы они занимались «разжиганием смуты».

В новой политической повести «Премьер. Завтрашняя быль (Фантазия)», публиковавшейся в «Русском слове» в октябре-ноябре[1057], Дорошевич попытался изобразить сложившуюся к этому времени в стране ситуацию и одновременно прогнозировать развитие событий. Эта вещь в известной степени продолжение «Вихря» как художественно-политической хроники первой революции. На этот раз в центре внимания автора не «чистый», «идейный» либеральный интеллигент (Кудрявцев), а либерал правого толка в лице «купеческого министра». В отличие от «Вихря», герой «Премьера» — реальная историческая фигура, Александр Иванович Гучков, крупный московский предприниматель, лидер партии октябристов. Кстати, в повести наряду с вымышленными действуют или упоминаются и другие реальные персонажи российской истории того периода, в том числе князь Святополк-Мирский, публицисты А. А. Столыпин, А. С. Шмаков. Отвергая предложение фамилию главного героя изменить на «Пучков», Дорошевич поясняет в письме к Благову от 15 октября 1907 года, что это «был бы уже слишком боборыкинский маскарад. Вышло бы даже глупо». Тем более что в «политическом памфлете допускается» использование реальной фамилии героя. Наконец, подзаголовок «Фантазия» избавляет автора от необходимости объясняться с теми, кто может посчитать, что он приписал реальному лицу нечто несоответствующее его взглядам: «Я рисую фантастическую картину того, как такое-то существующее лицо было бы премьером и что бы из этого вышло»[1058].

Повесть начинается с того, что А. И. Гучков становится «министром-президентом». Знаменательно, что Дорошевич предсказывает такой крутой политический взлет Гучкову за три с половиной года до того, как тот действительно вознесся — стал председателем 3-й Думы. Очевидно стремление привлечь общественное внимание к новой фигуре российского политического горизонта, прокламирующей себя как «человека дела». Как и в «Вихре», Дорошевич в «Премьере» испытывает главного героя на перекрестке противоборствующих общественных тенденций и политических течений.

Петербургский свет взбаламучен новостью, герои грибоедовского «Горя от ума» князь Тугоуховский, княгиня Марья Алексевна, Загорецкий гадают, что сулит приход «купеческого министра». Скалозуб, естественно, интересуется, «как драть будет» новый начальник: «По-прежнему или к шпицрутенам вернется?» К Гучкову «на разведку» идут представители разных общественных сил. У него «ищется» деятель «Союза русского народа», но получает единственный совет — «припугнуть мирную публику», благодаря чему «рядом с вами мы такими либералами покажемся». «Кадетский князь» просит разрешить съезд своей партии и слышит от министра-президента, что партии, которая не смеет крикнуть ни «долой революцию!», ни «да здравствует революция!», не существует. Политика, утверждает Гучков, «должна быть жизненна, реальна». Он отчитывает правительственного газетчика: «Кадетов революционной партией называете!!! Да еще доказываете! На весь народ, во всю глотку орете: „Революционная! Революционная!“ Обрадовались!» А когда тот оправдывается: он, мол, полагал, что «того же взгляда держится правительство», министр тычет пальцем в окно: «Где держится? Здесь! А не там!.. Здесь, в этом кабинете, я всякому кадету в лицо швырну: „Революционер“! Очень просто! Но здесь! Мозги у вас зачем? Шевельните! Здесь! А не там! Не там!» Министр не желает, чтобы в конкурирующую партию «без бомб, баррикад» пошел записываться народ.

Кокетничая перед иностранным корреспондентом («у меня ни знаний, ни опыта»), Гучков одновременно откровенничает с замыслившим покушение на него террористом, убеждая его, что когда из-за забастовок «жизнь станет невозможной <…> станет невозможно ничего делать: торговать, пахать, работать, учиться, спать», тогда «у вашей армии, измученной, истомленной, опустятся руки» и придут они, «практики». Министр-президент готовит декларацию, о которой в «Фигаро» сообщают как о документе, рассчитанном на широчайшую общественную поддержку. По уверению французской газеты, «с появлением у кормила правления г. Гучкова волнение вокруг государственного корабля сразу стихнет, и Россия спокойно и прямо пойдет в гавань благоденствия». Но вскоре «Правительственный вестник» извещает, что «министр-президент увольняется от должности вследствие прошения по болезни». Не задалась «реальная политика» у А. И. Гучкова как героя «фантастической повести, отвергнет его как „ненастоящего министра“ бюрократический аппарат. В день появления декларации в печати по Петербургу уже ходила пародия на нее, в которой особо подчеркивалось: „Цены на человеческую жизнь нами оставлены прежние“. Совершенно очевидно, что стремясь представить как можно шире и объективнее и кредо самого „премьера“, и разнообразие оценок его личности и политики, Дорошевич не доверяет политическому комбинированию Гучкова. Собственно, об этом было сказано еще за полгода до публикации „Премьера“, в фельетоне „Великий исповедыватель“: „И Петербург, который представляет собою самый большой участок на свете, вероятно, очень ласкает „старающегося“ А. И. Гучкова“»[1059]. Но он угадал потенциал фигуры: сильный, напористый деятель, делавший ставку на сотрудничество с «просвещенной бюрократией», еще проявит себя на политической арене и продержится вплоть до краха старой России.