Иван Беляев - Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

• Название: Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева
• Автор: Иван Беляев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-496-01612-4

История нашей страны знает множество известных имен. Многие семьи служили Отечеству из поколения в поколение. Один из таких служивых родов – Беляевы. Этот род дал России многих достойных сынов. Наверное, наиболее известный из них – генерал царской армии Иван Тимофеевич Беляев. Участник Первой мировой и Гражданской войн, который впоследствии стал… национальным героем Республики Парагвай.

Род Беляевых служил России верой и правдой на протяжении веков. Тут и адъютант Суворова, и контр-адмирал Балтийского флота, комендант Кронштадтской крепости и множество простых честных русских офицеров.

Но случилась Русская смута, и генерал Беляев, бившийся за Белое дело, оказался в эмиграции. В Парагвае он не только создал Русский очаг, но и выиграл самую кровопролитную войну XX века в Латинской Америке.

Мемуары генерала Беляева – это рассказ о Первой мировой войне и о войне Гражданской.

Часть мемуаров посвящена Крыму, что особенно интересно в силу того, что потомок главного героя, Дмитрий Беляев, является моим соавтором по книге «Россия. Крым. История». Сегодня на живом примере я вижу, как в его семье сохранилась связь с дореволюционной Россией.

Мемуары генерала Беляева представляют собой достойный пример жизни русского офицера, который сохраняет веру и любовь к Родине. Он любит Россию. Несмотря ни на что, несмотря ни на какие политические обстоятельства.

Так должен поступать каждый, кто считает себя патриотом России!

---

– Вот, батенька, пытался было устроиться, да место уже занято! Ну так я к вам, – сказал он, пожимая мне руку. – А посмотрите, какая прелестная барышня! Какая, право, досада, что кто-то уже занял место.

Мы сидели к ней спиной, но я видел, что Фоминицыну не терпится, он все время оглядывался туда, где виднелась воздушная шляпка и золотистые волосы.

– А ведь подле нее никого нет! Одна едет… – повторил он, за детый за живое.

Действительно, поезд уже давно тронулся, а подле нее не было никого.

Разговорились о постороннем, но Фоминицыну было не по себе.

– Смотрите, она вышла на площадку, – пробормотал он поспешно, – вот робость проклятая! Надо бы с ней заговорить, да не знаю, как начать.

– А вы попросите разрешения закурить.

– И рад бы, да не курю…

– Ничего. Вы сможете сейчас же прибавить, что все-таки не решаетесь воспользоваться разрешением своей опрометчивой просьбы, что слишком боитесь лишиться ее общества, чтоб рискнуть задымить противную папиросу и т. д.

– Ах, верно! Вот мысль, – и он исчез за дверями.

Прошло несколько минут. Мы подходили к Лигову[74]. С. С. вернулся на место недовольный. Ему удалось заговорить, но барышня замолчала после первой же фразы и взялась за дверь. Видимо, выходит в Лигове.

Вот и Лигово… Газовая шляпка прошла на платформу.

На душе было уныло и пустынно. Я вышел на площадку, но не на ту, где стояли, а на противоположную, и невольно с грустью глядел на знакомые крыши дач. Раздался звонок, поезд тронулся и прошел несколько сажен… Вдруг позади меня хлопнула дверь… О, радость! На пороге, держась обеими руками за поручни, покачивалась моя прелестная незнакомка, выглядывая на мелькавшие деревья и ограды станции… Ветер развевал нежные кольца ее волос, и, когда она поворачивала головку, мне удавалось поймать взгляд ее синих глаз, в которых светилось что-то детское, несмотря на напускную серьезность.

– Простите меня, но еще минута, и вы вылетите из вагона, – невольно вырвалось у меня, когда незнакомка, обвив своими пальчиками поручни, казалось, повисла над шпалами пути.

– Нет, – послышался в ответ нежный, ласкающий голосок с легким иностранным акцентом, – не-ет, я крепко держусь.

Она обернулась на меня, и наши глаза встретились. Передо мной стояла девушка редкой красоты. Ее глаза, ясные и живые, смотрели так просто и доверчиво, темные соболиные брови придавали личику характер твердости и прямоты…

– Ну хорошо, я не буду, если это вам действует на нервы, – ска зала она, улыбаясь на мое сконфуженное выражение. Она затвори ла дверь и остановилась передо мною, облокотившись на стенку узкого прохода. Между нами было не больше аршина расстояния. Я чувствовал, как вся кровь приливает к моему сердцу. Наверное, она заметила мое смущение, но продолжала стоять, заложив руки за спину и временами поднимая на меня свои синие глаза.

Боже! Что я готов был бы отдать в эту минуту, чтоб назвать ее своей!

– Я думал, что вы сошли в Лигове, – начал я.

– Я еду в Дудергоф, но мне пришлось сойти с площадки: там стоит один молодой офицер с очень развязными манерами, а в вагоне слишком душно.

– Ради Бога, простите, может быть, и я мешаю вам.

– Нет, не-ет! – она улыбнулась моему замешательству. – С вами мне не страшно, хотя я и вижу вас в первый раз.

Лед растаял… Через минуту мы уже болтали, как старые друзья… Вечерело. Солнце медленно заходило, и вечерний сумрак стал сгущаться. Мне казалось, что все туманится и плывет перед моими глазами; я видел только чудную, стройную фигуру, прозрачное личико, вьющиеся локоны и милые, чистые глаза, смотревшие на меня так, как до сих пор не смотрела ни одна женщина.

Когда поезд затормозил на Дудергофской станции, я не сумел еще выбрать минуту, чтоб спросить ее имя и адрес. Я успел только назвать ей свою фамилию и горячо поблагодарить ее за милое общество. Когда она скрылась, я долго смотрел ей вслед, пока она пропала в ночном сумраке подле одной из дач по большому шоссе.

Когда я пришел в наш барак и очутился в общей комнате, все офицеры сидели за картами. Мои щеки горели и сердце билось, как будто хотело разорваться.

– Ваня, что с тобой? Мы тебя таким еще не видали!

– Дети мои! Не судите меня строго… Я влюблен!

– Вот так чудо! В кого же?

– Я имени ее не знаю и не желаю знать!

– В прекрасную незнакомку! А где она живет?

– Если б я знал…

– Что ж ты будешь делать?

– Сяду на коня и буду рыскать по окрестностям, пока не найду. И вы все тоже будете помогать мне.

– Идет! Идет! Эй, вестовые, коней! Едем все до одного искать Ванину невесту!

Прошло две недели, но все поиски оказывались напрасными…

– Ты хоть бы имя у ней спросил, – с сокрушением повторял Стефанов.

– Но я постеснялся!

– Дурень ты, дурень! Какая барышня обидится, когда видит, что ею заинтересовались…

Как-то раз мы все снова сидели за картами. Я редко принимал участие в игре и то лишь тогда, когда меня сажали за болвана. В разгаре игры кто-то спустился сверху и шепотом вызвал меня.

– Господин штабс-капитан, господин штабс-капитан!

Это был недавно прикомандированный к дивизиону портупей-юнкер Сергиевский, серьезный и скромный, стеснявшийся вмешиваться в офицерские разговоры, но живо интересовавшийся всем происходившим. Сегодня он был за дежурного офицера.

– Что скажете?

– Я нашел ее!

– Кого? Лошадь? (У нас пропала кобыла.)

– Нет… барышню!!! – Все бросили карты и собрались вокруг рассказчика, который продолжал с таинственным видом: – Я слышал разговоры и знаю все. Все свободное время я бродил по Дудергофу и наводил справки, не знает ли кто стройную блондинку, которая живет где-то на шоссе недалеко от станции. Наконец я наткнулся на кадета Николаевского кадетского корпуса, который живет с матерью, вдовой богатого генерала, и посулил ему кое-что за находку. Он уже бросил корпус и только и делает, что бегает за барышнями… Он узнал все. Находится она в доме Иголкина, что на шоссе; иногда катается по озеру с подругой, дочерью хозяина, иногда ездит в Петербург или носит письма на станцию. Она провожала брата, судового механика, который уехал в Порт-Артур, и теперь, кажется, ждет письма, чтоб вернуться домой. Держится в стороне и ни с кем не гуляет.

– Она и есть! Спасибо вам, Сергиевский!

– Вы ее встретите на бульваре между ее дачей и Дудергофским вокзалом.

– Спасибо, тысячу раз спасибо, милый Борис Николаевич!

– Слушай, Ваня, – говорил Стефанов – он слегка заикался. – Ты гораздо старше меня, но в этих делах ты новичок. Все действуешь по старому уставу. Пойдем вместе, я все сделаю тебе как следует. Только ты не мешай.

На другой день – это была суббота – мы со Стефановым уже на бульваре… Нет никого… Навстречу моя барышня с письмом. Она… Нет, не она…

– Не зевай, Ванька, прозеваешь, не поправишь!

– Не она… – мы поравнялись… – Она!

– Дурень, беги за ней, извинись, что не узнал! Я догоняю…

– Ах, здравствуйте! А я вас сразу не узнала.

– Позвольте мне представить вам этого чудака, – говорит по доспевший Стефанов, – ничего не боится, а с барышнями робеет. Ну а теперь представляй ты меня.

– Не нужно, я и так уже с вами познакомилась. А меня зовут Маруся.

– Вы на почту?

– Нет, я уже оттуда. Получила письмо.

– Так пройдемтесь немного вместе. День свободный, скоро на вокзале заиграет музыка.

– Ну хорошо. Я тоже свободна, а дома скучно. А где Стефанов? – спросила Маруся.

– Отстал… Наверно, прямо пошел на музыку. Хотите вернуться?

– Нет. Мне очень хорошо. Мне кажется, что мы с вами уже давно знакомы.

– Теперь мы уже не расстанемся… никогда!

– Но как же… – она вздохнула. – Ведь я не могу быть вашей женой!

– Почему же?

– Мои родители…

– Разве они преступники?

– Нет, о нет! Они честные, хорошие люди. Но совсем, совсем простые. Отец – лесник в богатом имении близ Вольмара. У матери, кроме меня, сын в Порт-Артуре и две дочери. Старшая – красавица, замужем, у нее трое детей. Сама я хорошо кончила четырехклассное училище, но дома сидела на камушке в лесу, вязала на спицах и приглядывала за поросятами. Только здесь я увидела, как живут люди.

– Но ведь вам только шестнадцать лет – за два года вы пройдете со мной все, что необходимо для жизни.

– О, я люблю ученье… Но нет, это счастье для меня закрыто!..

– Перед искренней любовью нет препятствий, все будет наше. Мы обойдем все подводные камни, одолеем все преграды. Можете ли вы меня полюбить?

– Ах, как я была бы счастлива с вами!.. Здесь у меня есть знакомая дамочка, прелестная, как картинка. Она постоянно гуляет с молоденьким красавцем-кавалеристом, я всегда любуюсь на них… Неужели это возможно, и у меня будет такой же!

– Будет… Уже есть! Но вы устали; пойдем, присядем на этой скамейке, сейчас никто нам не помешает, все на музыке.

Мы уселись рядом. Я обвил ее руками и крепко прижал к сердцу. Она еще раз прижала свои уста к моим, и я почувствовал, как, отрываясь, она глубоко вздохнула… от счастья? От волнения? От страха неизвестности?