Юрий Казаков - Любимые рассказы для детей

• Название: Любимые рассказы для детей
• Автор: Юрий Казаков
• Жанр: Детская проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-42526-4

Очень важно, чтобы в юности попались тебе хорошие книги, от которых светлее становится жить, которые станут твоими друзьями.

И чтобы рассказы были о настоящих чувствах, о красоте земли, о хороших и сильных людях, о важной и большой работе.

Одним словом, очень нужны такие книги.

Проза Юрия Казакова наполнена простотой, нежностью и любовью. И этот удивительный лиризм передается читателю.

И такое это замечательное чувство, будто познакомился ты с хорошим человеком, и не расстанешься теперь с ним никогда.

---

– Ка… как я тону-ул!.. – будто удивляясь, сказал он и тоже заплакал, дергая худыми плечами, беспомощно опустив голову и отворачиваясь от своего спасителя.

Вода в омуте давно успокоилась, рыба с Володиной удочки сорвалась, удочка прибилась к берегу. Светило солнце, пылали кусты, обрызганные росой, и только вода в омуте оставалась все такой же черной.

Воздух нагрелся, и горизонт дрожал в его теплых струях. Издали, с полей, с другой стороны реки, вместе с порывами теплого ветра летели запахи сена и сладкого клевера. И запахи эти, смешиваясь с более дальними, но острыми запахами леса, и этот легкий теплый ветер были похожи на дыхание проснувшейся земли, радующейся новому светлому дню.

Тропики на печке

Шел я однажды по берегу Белого моря, сильно притомился, и табак у меня кончился. «Вот горе-то! – думаю. – Как же я теперь без табаку?» Но только так подумал, вдруг гляжу – впереди то´ня рыбачья, а в море напротив тони маленькое пятнышко: сидит рыбак в карбасе у ловушки, сторожит семгу.

Подошел я к тоне, увидал второй карбас, недолго думая столкнул его в воду, отпихнулся от берега и поплыл с рыбаком поздороваться, табаку попросить, а заодно расспросить его о дороге.

Подплыл я ближе, гляжу – карбас рыбака к колу привязан, на котором ловушка крепится, а на колу сидит птица и смотрит в воду. Птица эта была очень похожа на кулика длинными ножками и оперением, только клюв… Клюв у кулика длинный, а у этой птицы какой-то короткий и будто даже кривой! Но не столько меня клюв удивил, сколько то, что сидит странная птица на колу возле рыбака и не улетает.

Поздоровались мы с рыбаком, поговорили о погоде, покурили, и тут я спросил, что это за птица такая сидит у него и почему не улетает.

– А эвон, видишь маяк-то? – сказал рыбак и показал мне на красную башенку маяка.

– Вижу, – ответил я. – Вижу маяк, но не понимаю еще ничего.

– А вот сейчас поймешь, – засмеялся рыбак и рассказал мне историю птицы.

На Белом море в опасных местах – по берегам и на островах – стоят маяки. Зажигаются они с заходом солнца и горят всю ночь. А чтобы капитаны судов различали их друг от друга, каждый горит по-особому.

Тот маяк, о котором идет речь, горел красным и зеленым проблесковым огнем. Свет его был пронзителен.

Случилась однажды штормовая ночь на море, и старый рыбак долго не спал. Несколько раз выходил он из своей избушки, проверял, целы ли карбаса, слушал, как грохочет море, слушал вой и визг телефонных проводов и думал о тех, кто в эту ночь боролся в море с волнами.

Маяк работал. Стеклянная башенка его вращалась, узкие зеленые и красные лучи бежали по берегу. Они освещали на секунду темные горы, покрытые лесом, освещали и избушку и попеременно заглядывали рыбаку в лицо красным и зеленым оком. Потом перескакивали на воду и, как мечи, устремлялись вдаль, в страшное море с беспрестанно встающими горами волн.

Озябнув, рыбак уходил в избушку, подкладывал дрова в печь, пил чай и курил махорку. Окна избушки делались то красными, то зелеными, и рыбак с благодарностью думал о работниках маяка, которые не спали в эту ночь. И опять с тревогой возвращался мыслью к тем, кто плыл сейчас по бушующему морю.

Рыбак думал о людях и совсем не думал о птицах. Однако и птицам приходилось страшно в эту ночь. Во тьме, сквозь ветер летели перелетные стаи с Ледовитого океана. Многие птицы выбивались из сил, многие разбивались о провода и радиомачты, многие, обессилев, отбивались от стаи и в одиночку в последней надежде летели на пронзительный свет маяка.

Маяк работал, посылая во тьму прекрасные свои лучи. Но свет, который для людей был спасением, для птиц был гибелью. Они устремлялись к нему, и, измученным, им казалось, наверное, что путешествие их окончено, что все ужасы позади, а этот красный и зеленый свет – свет теплой Африки.

Они устремлялись к нему, как бабочки, ударялись о металлические перила, о толстые холодные стекла и умирали. Они умирали, упав тут же, на площадке, но смерть их, должно быть, была легкой. Они лежали, озаренные негаснущим ярчайшим светом, видимым на десятки километров, и им казалось, что они прилетели наконец в Африку.

Наутро шторм утих, выглянуло солнце, рыбак установил в море свои тайники и пошел на маяк расспросить, не было ли ночью какого несчастья.

Едва он вошел в дом, как увидел, что кухня топится вовсю, на плите стоят большие кастрюли и из всех кастрюль идет вкусный пар.

Работники маяка обрадовались рыбаку и вынесли ему целую сумку дичи – уток и куликов. Все эти птицы разбились ночью о маяк, утром их подобрали, и каждая семья на маяке варила теперь себе похлебку из дичи.

Рыбак посидел, послушал радио, а потом с удовольствием понес сумку к себе в избушку: он давно не ел мяса, и рыба ему надоела. В избушке он поглядел в окно, порадовался хорошей погоде, затопил печку и стал теребить уток и куликов на похлебку.

Всю дичь он вывалил на лавку, брал по очереди и теребил, как вдруг заметил, что у одного кулика подрагивает крыло. Взял он его в руки и понял, что кулик еще жив, только очень измучен и разбит. Клюв у него был сломан, глаза поминутно затягивались пленочками, а сердечко торопливо стучало.

Сначала рыбак хотел оторвать ему голову, но, почувствовав своими корявыми ладонями стук сердечка, забыл даже и про похлебку. Раскрыв кулику разбитый клюв, он напоил его. Потом кое-как сложил и перевязал клюв и посадил кулика на подоконник.

Понемногу кулик оправился, ожил, стал взъерошиваться и бегать на длинных ножках по столу и по лавкам. Только клюв у него долго болел, и рыбак сам его кормил: копал червяков во мху, приносил с берега ракушки, выковыривал мякоть и отдавал кулику. А когда настали заморозки, рыбак поплыл к себе в колхоз и кулика взял.

Всю зиму жил кулик у рыбака в избе, а весной вместе с ним опять приехал на тоню. Он окончательно поправился, но клюв так и остался коротким и кривым. Рыбак было выпустил его, но кулик никуда не улетел, побегал по берегу, а вечером прилетел к избушке и стал шуршать и стучать клювом в окошко. Рыбак открыл окошко, кулик влетел, сел на подоконник, почистился, нахохлился, поджал одну лапу, спрятал голову под крыло и заснул.

Но самое интересное случилось, когда кулик, соскучившись, прилетел однажды к рыбаку, который покачивался в карбасе у ловушки. Кулик сел на кол и стал поглядывать туда-сюда. Сначала он сидел спокойно, но вдруг уставился в воду и заволновался. Рыбак тоже глянул в воду и увидал, что в тайник вошла семга. Семгу он тотчас поймал, а кулик с тех пор стал его помощником. Он всегда скорее рыбака замечает, когда в тайник заходит семга.

Кулика этого знает уже весь берег, и, когда охотники с маяка видят одинокого кулика, они долго приглядываются, не короткий ли у него клюв, чтобы не ошибиться и не подстрелить знаменитую птицу.

Выслушав эту любопытную историю, я посмотрел на кулика и спросил напоследок:

– Так, значит, и не попал он в тропики?

– А ему и на печке тропики! – сказал рыбак.

Тэдди

1

Большого бурого медведя звали Тэдди. У других зверей тоже были имена, но Тэдди никак не мог запомнить их и постоянно путал и только свою кличку знал твердо, всегда откликался и шел, если его звали, и делал то, что ему говорили.

Жизнь его была однообразной. Работал он в цирке, работал так давно, что и счет потерял дням. Его по привычке держали в клетке, хоть он давно уже смирился и в клетке не было необходимости. Он стал равнодушен ко всему, ничем не интересовался и хотел только, чтобы его оставили в покое. Но он был старым опытным артистом, и в покое его не оставляли.

Вечером его выпускали на ярко освещенный манеж, посередине которого не торопясь расхаживал высокий человек с бледным лицом. На человеке были белые панталоны, мягкие черные сапоги и лиловая куртка с нашитой спереди золотой тесьмой. И панталоны, и куртка, и бледное равнодушное лицо человека всегда производили на Тэдди сильное впечатление, но больше всего медведь боялся его глаз.

Когда-то давно несколько раз Тэдди поднимал свой страшный звериный бунт. Он тоскливо ревел, рвал прутья клетки, и никакими самыми жестокими мерами нельзя было его успокоить. Но приходил человек с бледным лицом, становился возле клетки, смотрел на Тэдди, и каждый раз под его взглядом медведь покорно стихал и через час уже позволял выводить себя на репетицию.

Теперь Тэдди уже не бунтовал и послушно проделывал всевозможные неловкие и ненужные, часто даже неприятные штуки, и человек в белых панталонах давно уже не грозил ему взглядом, а когда говорил о медведе, то называл его не иначе как «старый добрый Тэдди», – и в голосе его слышалась ласка.

В кожаном наморднике выходил Тэдди на манеж, кланялся зрителям, которые встречали его радостным шумом. Ему подавали велосипед, он задирал через седло ногу, отталкивался и, сильно нажимая на педали, крепко вцепившись в руль, ездил кругами по манежу. Громко играла музыка, а зрители смеялись и хлопали в ладоши.