Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

• Название: Арабская поэзия средних веков
• Автор: Аль-Мухальхиль
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1975

Арабская поэзия средних веков еще мало известна широкому русскому читателю. В его представлении она неизменно ассоциируется с чем-то застывшим, окаменелым — каноничность композиции и образных средств, тематический и жанровый традиционализм, стереотипность… Представление это, однако, справедливо только наполовину. Арабская поэзия средних веков дала миру многих замечательных мастеров, превосходных художников, глубоких и оригинальных мыслителей. Без творчества живших в разные века и в далеких друг от друга краях Абу Нуваса и аль-Мутанабби, Абу-ль-Ала аль-Маарри и Ибн Кузмана история мировой литературы была бы бедней, потеряла бы много ни с чем не сравнимых красок. Она бы была бедней еще и потому, что лишила бы все последующие поколения поэтов своего глубокого и плодотворного влияния. А влияние это прослеживается не только в творчестве арабоязычных или — шире — восточных поэтов; оно ярко сказалось в поэзии европейских народов. В средневековой арабской поэзии история изображалась нередко как цепь жестко связанных звеньев. Воспользовавшись этим традиционным поэтическим образом, можно сказать, что сама арабская поэзия средних веков — необходимое звено в исторической цепи всей человеческой культуры. Золотое звено.

Вступительная статья Камиля Яшена.

Составление, послесловие и примечания И. Фильштинского.

Подстрочные переводы для настоящего тома выполнены Б. Я. Шидфар и И. М. Фильштинским, а также А. Б. Куделиным (стихи Ибн Зайдуна и Ибн Хамдиса) и М. С. Киктевым (стихи аль-Мутанабби).

---

«Едва не умер я…»

Едва не умер я, когда моя любимая ушла,
Хоть неприступно холодна она всегда со мной была.

Когда я жаловался ей, тоской измученный вконец,
Она, не глядя на меня, с усмешкой говорила: «Лжец!»

О, если б эту боль мою умерил благостный Аллах,
Приблизив будущее к нам хотя бы на единый шаг!

Когда не вижу я тебя, то и в кругу семьи большой
Не замечаю никого, как будто всем давно чужой.

Никто не знает, сколько я страданий тайно перенес,
Ведь сердце бедное мое орошено потоком слез.

Возвысь меня иль унижай — тебе клянусь я жизнью всей:
Моей единственной любви я верен до скончанья дней.

«В долине Минаджа глухой…»

В долине Минаджа глухой я у развалин молча встал.
В живых не стало никого из тех, кто делал здесь привал.

Темнеют рытвины одни там, где когда-то цвел шатер,
Полынь седая проросла сквозь мусор рухнувших опор.

Величья смутного полны останки прежнего жилья —
Так вдруг на рубище сверкнет полоска дивного шитья.

Воспоминанье прежних дней, ты душу мне не береди,
Ведь ту умолкнувшую страсть ничто не возродит в груди.

Неужто здесь когда-то жизнь дарила радостью меня,
Своим сияющим плащом и обольщая и маня?

Вплоть до отъезда моего туда, в предел чужих земель,
Разлука помешала мне любить прелестную газель.

Я помню: в горы не спеша шла паланкинов череда,—
И видел смутно, как в одном сияла юная звезда.

О, этот белый паланкин, непрочный, будто скорлупа,
Его далеко увлекла верблюжья древняя тропа.

Я тоже поднял караван, его заставил второпях
Идти в тот край, куда меня влекли надежда, боль и страх.

«Собутыльник дорогой…»

Собутыльник дорогой мне Аллахом послан в дар,
Как чудесный, золотой, неистраченный динар.

Из кувшина я ему неприметно подливал
До поры, пока он мог удержать в руке бокал.

Я сказал: «Абд аль-Азиз, за тебя я Жизнь отдам!»
Он ответил: «Я твой раб!» Говорю: «Я в рабстве сам!»

«Выпей, друг!» Он молвил: «Что ж, выпью, если поднесешь!»
Покачнулся и заснул. Много ль с пьяного возьмешь?

«Любовь ходила среди всех…»

Любовь ходила среди всех созданий страждущих, земных,
Ко мне приблизилась она, остановись на краткий миг.

А мне почудилось, что смерть ко мне неслышно подошла,
Хор плакальщиц услышал я, которым не было числа.

Я умираю от любви, тебя не видя никогда.
Меня сломила эта страсть, она — несчастье и беда.

Я сердцу своему дивлюсь, что держит верности обет,
Не видя склонности твоей на протяженье долгих лет.

«О всадники битвы…»

О всадники битвы, сраженья сыны,
Для гневного сердца кольчуги тесны.

Ослепшая ярость, став вашей судьбой,
Своими руками вас двигала в бой.

И, видя, что смерти родных предала,
Кровавые капли стирала с чела.

«В дворцовый пруд издалека…»

В дворцовый пруд издалека спешат посланцы бурных вод,
И каждый мчится, как скакун, как будто крепкий повод рвет.

Но все равно его вода и непорочна и светла,
Как будто слитки серебра в ней затонули без числа.

Порою солнце подмигнет, пунцовой бровью поведя,
Порой оплачут лоно вод слезинки робкого дождя.

Когда же звезды заблестят, второе небо видишь ты,
Оно блистает в глубине в оправе зыбкой черноты.

Необозримая вода, ей будто края нет совсем,
Так расстоянье велико меж этим берегом и тем.

Лишь рыба быстро промелькнет, сверкнув павлиньим плавником, —
Так птица утренней порой несома синим ветерком,—

И снова канет в глубину, и где-то там пойдет игра,
А на поверхности круги, разгон слепого серебра.

«Громадой высится дворец…»

Громадой высится дворец, пространство все заполоня.
Льнут к грозным башням облака в свеченье влажного огня.

Тигр полноводный окружил уступы стен со всех сторон,
На глади царственной его весь мир зеленый повторен —

Лужайка, полная цветов, дворцовый сад и тихий двор,
Где южный ветер на заре ведет с листвою разговор.

«Путник маревом влеком…»

Путник маревом влеком в безвозвратно долгий путь,
Камень сердца твоего не дает мне век сомкнуть.

Боль разлуки, радость встреч совместила ты в одно —
Звенья счастья и беды сплетены в одно звено.

Миг свидания с тобой расставанием чреват,
От невыплаканных слез затуманился мой взгляд.

В нем и нежность и укор разделившей нас судьбе,
Долог он, как ночь без сна в размышленьях о тебе.

«К тебе приблизилась весна…»

К тебе приблизилась весна, улыбкой солнечной даря,
Она любуется тобой, о первом счастье говоря.

Новруза возвещая день, зажегся ранний небосклон,
Ночные розы пробудил и светом их наполнил он.

Бутон прохладой напоен, трепещет в розовом огне,
Как будто тайну он явил, что прежде прятал в глубине.

Весна деревьям и цветам вернула праздничный наряд,
Весь в пестротканое шитье себя легко закутал сад.

Как нежно ветер шевельнул листок молоденький куста —
Иль это тронул тихий вздох влюбленных робкие уста?

«Мало мне короткой встречи…»

Мало мне короткой встречи, я в разлуке, как в аду,
И до нового свиданья я тоскою изойду.

И понять мне невозможно, что трудней для чувств моих:
Расставания объятья или встречи краткий миг?

Но когда я попытался навсегда расстаться с ней,
Удивленный и тревожный встретил взгляд из-под бровей.

И она вдруг зарыдала, захватив меня врасплох,
Я увидел эти слезы, разорвал мне сердце вздох.

Знай, о том, что мы расстались, я жалею до сих пор.
За жестокое решенье душу гложет мне укор.

А теперь настало время от скитаний отдохнуть.
Мне наскучил путь в пустыне, одинокий, длинный путь.

«Дворец Хосрова посети…»

Дворец Хосрова посети, великий памятник времен,
Здесь пир беспечный отшумел, настало время похорон.

Пред взором мысленным твоим вновь оживет румийцев стан,
И снова воинов своих ведет на бой Ануширван.

Ведет он стройные ряды под сенью взвихренных знамен,
Где каждый воин в желтый плащ или в зеленый облачен.

В багряно-огненном плаще персидский вождь непобедим,
Но удивили бы тебя бойцы, что стали перед ним:

Изображенный на стене, здесь каждый воин молчалив,
Бесстрастный камень навсегда запечатлеть сумел порыв,

Оружья сдерживает звон и тот, кто поднял круглый щит,
И тот, кто, преклонив копье, жизнь сохранить свою спешит.

По древним фрескам на стене перебегает быстрый свет,
Как будто движутся войска, молчанья давшие обет.

Так убеждают нас они своей причастностью к живым,
Что робко тянется рука, желая прикоснуться к ним.

Дворец величие хранит, он силы духа торжество,
Хотя и время и судьба шли в наступленье на него.

Лишь одного нельзя постичь: кто создал царственный чертог —
Трудились люди для богов иль смертных осчастливил бог.

«Ты двинул на приступ…»