Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

• Название: Арабская поэзия средних веков
• Автор: Аль-Мухальхиль
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1975

Арабская поэзия средних веков еще мало известна широкому русскому читателю. В его представлении она неизменно ассоциируется с чем-то застывшим, окаменелым — каноничность композиции и образных средств, тематический и жанровый традиционализм, стереотипность… Представление это, однако, справедливо только наполовину. Арабская поэзия средних веков дала миру многих замечательных мастеров, превосходных художников, глубоких и оригинальных мыслителей. Без творчества живших в разные века и в далеких друг от друга краях Абу Нуваса и аль-Мутанабби, Абу-ль-Ала аль-Маарри и Ибн Кузмана история мировой литературы была бы бедней, потеряла бы много ни с чем не сравнимых красок. Она бы была бедней еще и потому, что лишила бы все последующие поколения поэтов своего глубокого и плодотворного влияния. А влияние это прослеживается не только в творчестве арабоязычных или — шире — восточных поэтов; оно ярко сказалось в поэзии европейских народов. В средневековой арабской поэзии история изображалась нередко как цепь жестко связанных звеньев. Воспользовавшись этим традиционным поэтическим образом, можно сказать, что сама арабская поэзия средних веков — необходимое звено в исторической цепи всей человеческой культуры. Золотое звено.

Вступительная статья Камиля Яшена.

Составление, послесловие и примечания И. Фильштинского.

Подстрочные переводы для настоящего тома выполнены Б. Я. Шидфар и И. М. Фильштинским, а также А. Б. Куделиным (стихи Ибн Зайдуна и Ибн Хамдиса) и М. С. Киктевым (стихи аль-Мутанабби).

---

«Вот кошка возлежит…»

Вот кошка возлежит на шелковой подушке,
Недвижен сонный взгляд, лишь вздрагивают ушки.

Но схватит в тот же миг добычу, если встретит,
Хотя бы в облаках она ее заметит.

То нежится она, прильнув на грудь к невесте,
То в зарослях густых кровавой ищет мести.

«Уж голуби, вкусив…»

Уж голуби, вкусив весну среди дерев,
Из клюва в клюв несут ее хмельной напев.

Прочь воду! Дайте мне хотя б глоток один
Той влаги, что вскормил во тьме земли кувшин!

Пои меня вином пунцовым, как коралл,
Зеленым, как смарагд, и желтым, как сандал,

Пурпурным, как рубин, и алым, как гранат,
И нежно-золотым, как спелый виноград.

Абу Дулаф аль-Хазраджи Перевод Б. Шидфар

{227}

«Излейтесь, кровавые слезы…»

Излейтесь, кровавые слезы, закройтесь, усталые веки,
Не кровь потекла по жилам — текучего пламени реки.

Я вкус любви изведал, но всё не найду решенья,
Не знаю — то сладкие муки иль горькие наслажденья.

«Утешься, — твердит мне разум, — любви не узнаешь рая,
Погубит любовь чужбина, тобой, как мечом, играя».

Да, я как сухая ветка, чьи листья уносит ветер,
Я знаю все радости, беды и все чудеса на свете.

К постам меня приучили скитанья и к разговеньям,
Но славу отцов не забуду ни на одно мгновенье.

Хранители доблестей древних, в изгнанье сыны Сасана
Бродягами нищими стали, лишенными чести и сана.

Ведет нас судьбы немилость в чужие дальние страны,
Как ветер горячий гонит в песчаной степи барханы.

Мы души свои закалили и в радостях и в горе,
И мы — венец творенья на суше и на море.

В Египте и в Китае от нас откупиться рады,
До дальнего Танжера проникли наши отряды.

Коль туго придется — не будем мы в том оставаться стане,
Пред нами весь мир склонился, неверные и мусульмане.

Мы летом в горах, где прохлада, а зиму в низинах проводим,
Мы нищие-попрошайки, но гордостью вас превосходим.

Кто спросит, тому я отвечу: у нас ремесло непростое,
Но хлеба насущного ради ему научиться стоит:

На землю бросаться в корчах средь тех, кто в шелка одеты,
На шее носить вериги и кожаные амулеты,

Выпрашивать миску похлебки и ползать за черствой коркой,
Дрожать нагишом на рынках и клянчить подачки горькой.

По финику с каждой лавчонки и по грошу с динара —
Мы данью купцов облагаем у каждого базара.

Мы лица в зелень красим настойкой чечевичной,
Из-под повязки гноем течет желток яичный,

Лиловым соком ягод умелый спину метит —
И жалость вызывают рубцы от жгучей плети.

Лопочет безъязыкий — на все ведь нужна сноровка!
Он за щекою левой язык упрятал ловко.

Кричим мы на площади людной: «К оружью, вперед, на границу!»
Но тихо мы будем ночью пожертвованным делиться.

Из братии доблестной нашей — и старец благообразный,
Что мускусом в лавке торгует, душистой водицей разной,

Что бесноватых врачует плодами дикой ююбы,
Умеет читать заклинанья и заговаривать зубы,

И слепые чтецы Корана, рассказчики древней были
О том, как израильтяне море переходили{228}.

Кто по дорогам бродит в монашеском одеянье,
Кто, как паломник смиренный, просит на пропитанье,

Кто мясо вкушает украдкой во время поста Рамадана{229},
Кто грубою власяницей спину стирает до раны,

Кто, плача, просит на выкуп жены и детишек милых,
Что пленниками у румийцев томятся в краях постылых,

Кто, горб приделав тряпичный, постиг безделья науку,
Кто кажет свою за кражу отрубленную руку,

А кто в пыли и навозе сидит у проезжей дороги
И, видом своим устрашая, хватает прохожих за ноги.

Бесстрашные всадники наши на львов отважных похожи —
С врага на скаку одежду сорвут они вместе с кожей.

У нас проходил науку кто, понаторевши в Торе,
На людях ислам принимает и иудеев позорит,

Кто, будто чудом прозревший, снимает одежду монаха
И громогласно взывает: «Нет бога, кроме Аллаха»,

Из наших — слепец поддельный, что, веки намазав глиной,
На кошельки подающих бросает взгляд соколиный,

Кто утром и после полудня сидит у мечетей соборных
И проповедует слезно о грешниках непокорных,

Кто у дверей возглашает, когда ты сидишь за едою:
«Пророк повелел нам делиться хлебом и водою!»,

Кто, страстно пороки бичуя, у лавок богатых кружит,
Кто молит о горсточке углей, кричит: «Погибаю от стужи!»,

Астрологи и ворожеи, гадатели и гадалки,
Что судьбы людские видят в песке и полете галки.

«Провидец! — вопит сообщник. — Нет равных мудрости этой!»
Оплатит доверчивый дурень обман полновесной монетой.

И плоть от плоти нашей тот рифмоплет бездарный,
Что чернь увеселяет на площади базарной.

Вопит на перекрестке шиит краснобородый:
«Убит Хусейн{230}, о боже! Восплачьте, все народы!»

А рядом суннит правоверный славит халифа Османа{231},
Они подстрекают на драку и лезут убитым в карманы.

Ловко приводят иснады{232} члены почтенного братства:
Пением громким отметят дом, где таится богатство.

Рыдает бедняк: «Налетела грабителей алчная стая…»
Тряпка, политая маслом, слезы страдальца питает.

Бесчисленны наши ремесла: слепец, поводырь, проповедник
Немой, конокрад, попрошайка, и сейид{233} — пророка наследник

И нищий, владеющий троном ценой унижений безмерных, —
Пленник Муизз ад-Даула — Муты, халиф правоверных{234}.

Аш-Шариф ар-Рады Перевод А. Ибрагимова

{235}

«Поднесло утомленье мне…»

Поднесло утомленье мне чару напитка хмельного.
Позабылся на миг, но терзаюсь бессонницей снова.

Веки ласково просят дремоту: «Зрачки притумань.
Пусть померкнут они — словно звезды в рассветную рань»

Я знаю край…»

Я знаю край, пустынный край,
где воздух нестерпимо я, туч,
Где редко льется кровь дождя
из рассеченной глотки туч.

Когда бы, время, твой поток
зубами удержать я мог,
Когда бы мог низринуть власть
твоих предначертаний, рок,—

Туда бы я направил путь
в притоке небывалых сил,—
И, как стрелу, пустыне в грудь
я караван бы свой вонзил.

«Жизнь сказала: «Поженимся»…»

Жизнь сказала: «Поженимся?» Я отшатнулся в испуге:
«Упаси меня бог от такой многомужней супруги!»

«О, лучше с волками…»

О, лучше с волками, о, лучше со львами,
Но только, бесчестные твари, не с вами!

От вас, ненавистных, повеситься впору.
Скорее сыщу в чужаках я опору.

Хвалы расточал вам, с улыбкой во взоре,—
Зачем не забросил их в пенное море?

Глядишь, и на гребне высокого вала
Оно бы жемчужину мне даровало.

На вас я надеялся прежде, но ныне
Надежды развеяны. В сердце — унынье.

Глаза вытираю, что полны слезами.
Насмешки меня обжигают, как пламя.

У всех я в презренье, у всех я в опале,
И славу мою на клочки растрепали.

«Приятели мне надоели…»