Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

• Название: Арабская поэзия средних веков
• Автор: Аль-Мухальхиль
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1975

Арабская поэзия средних веков еще мало известна широкому русскому читателю. В его представлении она неизменно ассоциируется с чем-то застывшим, окаменелым — каноничность композиции и образных средств, тематический и жанровый традиционализм, стереотипность… Представление это, однако, справедливо только наполовину. Арабская поэзия средних веков дала миру многих замечательных мастеров, превосходных художников, глубоких и оригинальных мыслителей. Без творчества живших в разные века и в далеких друг от друга краях Абу Нуваса и аль-Мутанабби, Абу-ль-Ала аль-Маарри и Ибн Кузмана история мировой литературы была бы бедней, потеряла бы много ни с чем не сравнимых красок. Она бы была бедней еще и потому, что лишила бы все последующие поколения поэтов своего глубокого и плодотворного влияния. А влияние это прослеживается не только в творчестве арабоязычных или — шире — восточных поэтов; оно ярко сказалось в поэзии европейских народов. В средневековой арабской поэзии история изображалась нередко как цепь жестко связанных звеньев. Воспользовавшись этим традиционным поэтическим образом, можно сказать, что сама арабская поэзия средних веков — необходимое звено в исторической цепи всей человеческой культуры. Золотое звено.

Вступительная статья Камиля Яшена.

Составление, послесловие и примечания И. Фильштинского.

Подстрочные переводы для настоящего тома выполнены Б. Я. Шидфар и И. М. Фильштинским, а также А. Б. Куделиным (стихи Ибн Зайдуна и Ибн Хамдиса) и М. С. Киктевым (стихи аль-Мутанабби).

---

«Удивляюсь тому, кто кричит…»

Удивляюсь тому, кто кричит: «Я не пью!» —
И вином угощает подругу свою.

Отхлебнула немного — и навеселе
Вкось да вкривь побежала по ровной земле.

И до этого глупой была, но питье
Совершенно лишило рассудка ее,

Заикалась и прежде она за столом,
А теперь мы ни слова ее не поймем.

«О, если б, жалкое покинув пепелище…»

О, если б, жалкое покинув пепелище,
Беглянку-молодость найти в другом жилище!

Но нечего мне ждать! Уж разве прежней силы
Исполнится Низар{289} и выйдет из могилы…

Исчезла молодость. Не я охрип в разлуке
От слез, и не мои ее хватают руки.

Так свертывает ночь румянец, как рабыни —
Покровы алые на женской половине.

Земная жизнь — война. Мы тягостное бремя
Несем, покуда нас не остановит время.

«Я одинок, и жизнь моя пустынна…»

Я одинок, и жизнь моя пустынна,
И нет со мной ни ангела, ни джинна.

Сгубило время трепетных газелей,
И лишь места их пастбищ уцелели.

Душе нельзя остаться беспорочной:
Порочна плоть, ее сосуд непрочный.

Кто не избрал подруги в дни расцвета,
Тот одинок и в старческие лета.

Я шел путем смиренья и печали,
Я звал людей, но люди опоздали.

«Предвестия судьбы…»

Предвестия судьбы — обманутый судьбой —
Читает звездочет на ощупь, как слепой.

Что за напрасный труд! До смысла этих строк
И написавший их добраться бы не мог.

За Пятикнижием{290} и Книгой христиан
Послом Создателя начертан был Коран.

И вера, говорят, еще одна придет{291}.
Так мы бросаемся к заботам от забот.

Кто веру обновит? Где чистая вода —
Награда за три дня лишений и труда?{292}

Но как бы ни было, никто нас не лишил
Возможности следить за сменою светил.

В явлениях своих все те же ночь и день,
И прежним чередом проходят свет и тень.

Все повторяется: рождение детей
И бегство стариков на волю из сетей.

Кляну, о злобный мир, обман коварный твой,
Опутавший людей в пучине мировой!

Твержу бессмыслицу, и голос мой — что гром,
А правду говорить придется шепотком…

«Нет на свете греха…»

Нет на свете греха. Что же мы осуждаем его?
Право, было бы лучше свое упрекать естество.

Вот лоза, вот вино. Если ты от вина опьянел,
Кто виновней из вас: винопийца? вино? винодел?

«На погребальные носилки…»

На погребальные носилки
Слепому лечь —
Ногам его не спотыкаться,
Слезам не течь.
Не странно ли — старик столетний,
Горбат, как лук,
И слаб, как тень, дрожит на солнце,
Бредет — и вдруг
Бросается в обход мечети,
И напрямик
Через пустыню за подачкой
Бежит старик.

«Если корень зачах…»

Если корень зачах, то скажите: понятно ли нам,
Что листвой никогда не покрыться голодным ветвям?

Если брат восстает против единокровного брата,
Как согласья законов нам требовать от шариата?

Не бранись, увидав, что скупится иная рука:
Может статься, что вымя уяге лишено молока.

Обращайся к беспечным, об истине напоминая:
Без поливки развиться не может и зелень земная.

Как, наследники Евы, от вас мне себя уберечь,
Если злобой у вас переполнены сердце и речь?

Не нужны ни кольчуги, ни шлемы, ни дерзкая сила,
Если вправду исполнится то, что судьба вам судила.

«Час придет, — говорю, — время всадника сбросит с коня».
Я пугаю сердца. Впрочем, кто побоится меня!

«Твори добро без пользы для себя…»

Твори добро без пользы для себя,
В нем благодарность за него любя.

Хоть землю всю обшарь за пядью пядь,
Души благочестивой не сыскать.

Здесь подданным цари внушают страх,
Как ястреба добыче в их когтях.

Царь у одних достойный, у других
Подлее в притязаниях своих.

Наш обобрал до нитки свой народ,
И слезный дождь из глаз людских идет,

Не размягчая каменных сердец
Придворных, переполнивших дворец,—

Грабителей мечетей и шатров,
Которым гнет — веселье и покров.

«Он взял себе жену…»

Он взял себе жену, потом еще троих{293}.
«Довольствуйся одной из четвертей моих!» —

Так первой он сказал. Но та нашла замену,
И муж побил ее камнями за измену.

Наследования неявственный закон
И при двубрачии не будет соблюден.

Ты ослабел умом и стал игрушкой сплетни
Как семилетний — ты, семидесятилетний!

И ты несправедлив и злобой обуян,
И ты, подобно всем, преступник и тиран.

И радуешься ты, что пусто в доме брата,
А у тебя в дому и сытно и богато.

Когда бы жадности ты не был верный раб,
Ты сжег бы свой колчан и лук из древа наб{294}.

«Сердца у вас — кремень…»

Сердца у вас — кремень, в чертах лица уныние,
Рты перекошены, глаза от злобы синие{295}.

Я сил не соберу, чтоб странствовать отправиться,
Мне, старому слепцу, не светит даль-красавица.

Забрезжил новый день, и разлетелись вороны{296},
И голуби стремглав метнулись во все стороны.

И я в дороге был, домой в изнеможении
Принес бесстыдства кладь и груз неразумения.

Да не сочтешь наград за верность беспорочную,
За искренность молитв на сторону восточную!{297}

Земные твари прочь бегут при блеске молнии,
И сводит смерть с ума их души, страха полные.

О птица! О газель! Не бойтесь ни величия,
Ни мудрости людской: меж нами нет различия.

«Зардели сонмы звезд…»

Зардели сонмы звезд на ясных небесах,
И веры темный плат разорван в ста местах.

Нет царства, коему не угрожают страсти.
Все, что составилось, рассыплется на части.

Вероучения — плоды земных забот
И себялюбия. Кто к этому придет,

Пусть побоится тот и своего дитяти,
Как высекший огонь бежит его объятий.

Мы — зло. Но не о вас, о люди, говорю:
На секты розные со страхом я смотрю.

Не жди от ближнего ни добрых чувств, ни блага,
Хоть по щекам его бежит смиренья влага.

Но из врагов твоих опасней всех — душа,
Она покинет плоть, изменою греша.

Почившего царя, дарившего улыбки,
Мы за ягненка счесть готовы по ошибке.

О вере не пытай наставников общин:
От каждого из них услышишь вздор один.

Быть может, мнимому дивлюсь я урожаю:
И сад еще не цвел, а я плоды срываю.

Как часто уходил от воздаянья вор,
И честная рука ложилась под топор.

Жемчужница сдалась ныряльщику на милость,
А сколько времени на дне морском таилась.

Все время люди лгут, во лжи не видят лжи
И, ложь обосновав, за ложь идут в ножи.

Не стоит спрашивать: «Где ум твой, земножитель,—
Твоих безумных снов напрасный посетитель?»

Еды отведавшим не избежать беды,
Воды возжаждавшим нет в засуху воды.

И черными смотреть иль синими глазами,
Чтоб этот мир понять, кружащийся пред нами?

А вы, келейники… вам снится не игра
В уединении, а золота гора!

«Быть может, прав мудрец…»