Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

• Название: Арабская поэзия средних веков
• Автор: Аль-Мухальхиль
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1975

Арабская поэзия средних веков еще мало известна широкому русскому читателю. В его представлении она неизменно ассоциируется с чем-то застывшим, окаменелым — каноничность композиции и образных средств, тематический и жанровый традиционализм, стереотипность… Представление это, однако, справедливо только наполовину. Арабская поэзия средних веков дала миру многих замечательных мастеров, превосходных художников, глубоких и оригинальных мыслителей. Без творчества живших в разные века и в далеких друг от друга краях Абу Нуваса и аль-Мутанабби, Абу-ль-Ала аль-Маарри и Ибн Кузмана история мировой литературы была бы бедней, потеряла бы много ни с чем не сравнимых красок. Она бы была бедней еще и потому, что лишила бы все последующие поколения поэтов своего глубокого и плодотворного влияния. А влияние это прослеживается не только в творчестве арабоязычных или — шире — восточных поэтов; оно ярко сказалось в поэзии европейских народов. В средневековой арабской поэзии история изображалась нередко как цепь жестко связанных звеньев. Воспользовавшись этим традиционным поэтическим образом, можно сказать, что сама арабская поэзия средних веков — необходимое звено в исторической цепи всей человеческой культуры. Золотое звено.

Вступительная статья Камиля Яшена.

Составление, послесловие и примечания И. Фильштинского.

Подстрочные переводы для настоящего тома выполнены Б. Я. Шидфар и И. М. Фильштинским, а также А. Б. Куделиным (стихи Ибн Зайдуна и Ибн Хамдиса) и М. С. Киктевым (стихи аль-Мутанабби).

---

«О, аромат, повеявший с востока…»

{312}

О, аромат, повеявший с востока,
Пьянящий сердце тонкий аромат!
Он рассказал, что где-то у потока,
Склонившись, ивы гибкие стоят.

И там, где ветки тихо шелестели,
Там, где плескалась темная вода,
Любимая, укутанная в зелень,
Склоняя стан, стояла у пруда.

О аромат, донесшийся с востока!
Ты точно вестник из далеких стран,
Ты — как напев и зов ее далекий
И зыбкий облик, спрятанный в туман.

Пьянеет сердце, и мутнеет разум,
И все лицо мое в потоках слез.
О запах трав, о ветр с лугов Хиджаза,
В какие дали ты меня унес!

Я ослабел, я пьян от аромата,
Готов как мертвый на землю упасть.
Я до нее любил других когда-то,
Но с чем сравниться может эта страсть!

О путник, задремавший на верблюде,
Скрестивши ноги на своем седле!
Когда вдали виднеться будет Тудих,
С холмов Урейда поверни к скале.

И пусть тебя сопровождает благо —
Найди в ущелье отдаленный кров,
Где день и ночь в камнях струится влага
И ветки ив трепещут у шатров.

Там у воды, под ивой тонкорукой,
За острых копий черною стеной —
Та, что щедра на горькую разлуку,
А на свиданье так скупа со мпой.

Зачем нужна ей грозная охрана?
Она моей душой защищена,—
Сама наносит гибельные раны
И равнодушья к гибнущим полна.

Не умерев, приблизиться нельзя к ней.
Но что мне смерть, когда в единый миг
Свиданья с ней все помыслы иссякли
И я вершины всех надежд достиг?

Она, меня на гибель посылая,
Верна. Грозя, оказывает честь.
Ее жестокость я благословляю,
Ее обман — душе благая весть.

О, этот образ выше разуменья,
И если он не явится во сне,
То я умру от жажды и томленья.
Ведь наяву его не встретить мне!

Моя любовь сильней, чем страсть Маджнуна{313}.
Кого сравню с возлюбленной моей?
Как блекнут звезды перед ликом лунным,
Так Лубна с Лейлой{314} блекнут перед ней.

Едва поманит блеск, едва повеет
Благоуханье, — о, как грудь полна! —
В какие выси я иду за нею!
Я — небеса. Она во мне — Луна.

Она, в подушках рук покоясь, тонет
И вновь встает, чтоб, продолжая путь,
Из этих жарких вырвавшись ладоней,
Взойти в душе, в глазах моих блеснуть.

Весь Млечный Путь — бессчетных слез горенье,
А молния — огонь души моей.
О нет, любовь — не сладкое волненье,
А горечь мук и искус для людей!

Я создан для любви. Но что за сила
Меня в такое пламя вовлекла?
Она сегодня сердце опалила,
А завтра жизнь мою сожжет дотла.

О, если б смог какой-нибудь влюбленный
Снести хотя бы малость, только часть
Моих мечтаний и ночей бессонных,
Его вконец бы истощила страсть.

Я истощен. И сердца не излечат
Те, кто меня за боль мою корят.
О, как жалки благоразумья речи,
Когда блеснет ее мгновенный взгляд!

Иссякла сила, кончилось терпенье,
И вот победу празднует беда.
Я худ и слаб, я стал почти что тенью,
Исчез из глаз, как в облаке звезда.

И жажду своего уничтоженья,
И впадины моих поблекших щек
Горят, когда в часы ночного бденья
Кровавых слез бежит по ним поток.

В честь гостя — в честь великого виденья
Я в жертву сон и свой покой принес.
Глаза — два жертвенника, и в немом моленье,
Как жертвы кровь, стекают капли слез.

Когда б не вздох и этих слез кипенье,
Я б весь исчез, не я живу, а страсть.
О, помогите! Лишь глоток забвенья!
Забыться сном, в небытие упасть!

Когда-то… (О, какой далекий вечер!)
Мы шли вдвоем. Холмов виднелся ряд.
Она меня дарила тихой речью,
Как будто возвела на Арафат{315}.

Но луч погас — и нет ее. Бесшумный
Кивок один — и плещутся листы…
Безумным станет здесь благоразумный,
И трезвый — пьяным, — Каба{316} красоты!

О, этот блеск, как краток он и ярок!
Улыбка, вдруг раздвинувшая мрак,—
Моим глазам, моей душе подарок!
Мгновенье света — твой великий знак!

Пронзивший небо росчерк дальних молний,
Голубки голос, взволновавший грудь,—
Каким восторгом душу мне наполнив,
Они к тебе указывают путь!

Но где ты, где? Опять меж нами — дали.
О, сколько их — пустынь, долин и рощ?.
Я смелым слыл, но как ненужны стали
Былая смелость и былая мощь!

Теперь я только жаждущий и ждущий.
Мои друзья — тревога и тоска.
Я раб и не желаю быть отпущен.
Мне ты нужна! О, как ты далека!

Любовь к тебе меня разъединила
С друзьями. Дом мой бросила родня.
Покой и разум, молодость и сила —
Все четверо оставили меня.

И вот жилищем стала мне пустыня
И другом — зверь. Как он, я дик на вид,
И на висках засеребревший иней
Красавиц гонит, юношей страшит.

Что ж, пусть глумятся юность и здоровье,
Пусть в их глазах я высохший старик —
Я только тот, кто поражен любовью.
О, если б вам она открыла лик!

Тогда бы тотчас смолкли все упреки,
Хула б погасла, поперхнулась ложь,
И тот, кто обличал мои пороки,
Шепнул бы мне: «Ты праведно живешь».

Как часто равнодушье нападало
И мне твердило: «Хватит, позабудь!
Ты еле жив, душа твоя устала!» —
Но у души один есть в жизни путь.

Благоразумие не снимет муки,
Совет рассудка сердца не спасет.
(Как будто сердцу легче от разлуки
И для души забвенье — это мед!)

Живу любя и не могу иначе.
И не утешит сердца ничего.
Кипит слеза в глазах моих горячих.
О, дай прохлады лика твоего!

Слеза к слезе стекает, обмывая
Мои зрачки — двух черных мертвецов.
Рука застыла, будто восковая,
А цвет лица — как гробовой покров.

Как будто мы клялись перед Всевышним
В бесстрастии. Я верным быть не смог.
Она ж на зов предательский не вышла
И каменеет, как немой упрек.

Но есть обет любви, обеты братства,
Мы их давали там, в родном краю.
Она решила, их порвав, расстаться,
Но я расторгнуть узы не даю.

И верностью я обманул своею
Ее обман, свидетелем Аллах!
О, пусть луга щедрее зеленеют,
Цветет земля в ее родных горах!

О кибла счастья, родина желанья!
О вечный друг, владетельница чар,
С кем встреча — жизнь и гибель — расставанье,
Но даже гибель — мне сладчайший дар.

И я горжусь тем гибельным недугом
И лишь о нем хочу поведать всем:
В ущелье Амир — вечная подруга.
О племя амир, о родной эдем!

Дыханье благовоннейшего края,
Восточный ветр, принесший забытье!
Я блага всем соперникам желаю —
Ведь все они из племени ее.

Как я тоскую по любви в долине,
По прошлым дням, которых не вернуть!
О сад живой, приснившийся в пустыне!
От боли хочет разорваться грудь.

В бессоннице горит воспоминанье
О тех давно утраченных часах,
Когда вся жизнь моя была свиданье
И только милость мне дарил Аллах.

Что сделал я? Лишь на одно мгновенье
Я отошел, чтобы прийти назад,
Урвав у жизни крохи наслажденья,—
И вот теперь закрыт эдемский сад.

О, разве я хотел ее покинуть?!
И разве можно тосковать сильней?
Мне без нее и родина — чужбина,
И ад — эдем, когда я рядом с ней.

О слезы, лейтесь вечною рекою!
О, жги, любовь, терпенье, истощись,
Душа, упейся болью и тоскою!
О, не упорствуй и разбейся, жизнь!

Все счастье отвернулось вместе с нею.
Вся радость жизни — блеск ее лица.
О, мсти, судьба, ударь еще больнее,—
Я все равно ей верен до конца.

Я не любить, как не дышать, не в силах.
Будь я богат и славен, что мне в том?
Так спой, певец, о той, что опоила
Меня разлукой горькой, как вином.

Душа пьяна. О, тесное сплетенье
Тоски и счастья! О, сверканье-тьма!
Мне открывает тайну опьяненье,
Закрытую от трезвого ума.

«О, этот лик…»