Ион Агырбичану - «Архангелы»

• Название: «Архангелы»
• Автор: Ион Агырбичану
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00666-1

Роман «Архангелы» — самое значительное произведение румынского писателя-реалиста Иона Агырбичану (1882–1963). Мастер психологической прозы. Агырбичану красочно повествует о жизни крестьян-рудокопов, работающих на золотых приисках, о страстях, сжигающих человеческие души, и о нетленных сокровищах.

---

— Ох, мошенник, мошенник! Так бы и уехал, не простившись, не узнав, что у меня долг: священнику из Вэлень я должен тридцать крон? — заговорил старик жалобным тоном. — Столько ты прослушал лекций о нравственности, а до сих пор не знаешь, каково оно, чувство долга? Господин Илиеску, прошу вас, приводите на ваших лекциях о христианской этике практические примеры специально для этих молодых людей! — обратился он к молодому учителю и, вынув портмоне, достал из него две бумажки, в двадцать и десять крон. — Иначе, — быстро проговорил он, засовывая деньги семинаристу в карман сюртука, — вырастите язычников, а не христиан.

Его добрые глаза посмотрели на Мурэшану.

— Значит, уезжаешь с полуденным поездом?

— Да, — подтвердил растроганный юноша.

— И когда же будешь дома?

— Завтра в двенадцать.

— Как так?

— Придется переночевать в X. А утром на телеге поеду дальше.

— Ночь, проведенная вне стен семинарии! — воскликнул старик, — Вы слышите, господин Илиеску? Начинаются приключения! О-хо-хо! Как только вернешься, посадим тебя на месяц на хлеб и воду. Тяжелые времена, братие, — вздохнул он, глядя на улыбающихся учителей, потом поспешно достал часы. — Половина одиннадцатого, — сообщил старик, опуская старинные часы в карман, и, подмигнув, произнес: — Я бы пригласил вас на кружечку пива.

Четыре учителя прошли под старинной аркой ворот семинарии.

Семинарист Василе Мурэшану, опустив голову, направился к семинарии. Он был уже на четвертом курсе, чувствовал себя взрослым, и его несколько смущало, что учитель Марин вручил ему тридцать крон. Денег на дорогу ему хватало, он копил их с самого рождества. «Так что, домнул Марин, вы могли бы и не выставлять меня на посмешище перед учителями, словно… словно…» Молодой человек не мог подобрать слова, чтобы определить шутку о долге и долгах священнику из Вэлень. Дело было в том, что домнул Марин, по своему обычаю, не обошел вниманием самых способных и успевающих учеников. А в этом году по каноническому праву лучше всех шли Паску и Мурэшану. Разумеется, никто из наставников ничего дурного не подумал, ибо кому как не им было ведомо, что домнул Марин среди «мошенников» слывет отцом родным.

Хорошее настроение вновь вернулось к Василе Мурэшану, как только он опять очутился в шумной семинарии, не перестававшей гудеть, словно улей. Служки уже сносили вниз чемоданы и свертки, натыкаясь на каждом шагу на все еще суетившихся, укладывавших вещи семинаристов. Не меньше других суетились и бегали четверокурсники, и на радостях упаковывали даже то, что вполне могло бы остаться в семинарии до конца учебного года в июне. Служки, тащившие вниз пакеты и свертки, громко переговаривались и изредка даже бранились. Многие из старшекурсников щеголяли уже в цивильном платье, одергивали на себе сюртуки, с немалым удовольствием оглядывая свои костюмы. Всем было легко и весело. Все чувствовали себя счастливыми.

Василе Мурэшану заглянул в одну из классных комнат. В ней человек десять семинаристов сидели перед маленькими зеркальцами величиной с ладонь и брились. Если бы в эту минуту в класс вошел ректор или инспектор, он бы поразился царящему здесь беспорядку. Книги, стулья, газеты, обрывки бумаги, рукав от пальто и даже разорванные пополам брюки валялись на полу. Юноши негромко переговаривались, вытягивая шеи и строя перед зеркалами страшные рожи. Бритвы блестели в лучах весеннего солнца, которое весело заглядывало сквозь четыре больших окна. Василе Мурэшану осмотрел всех и отметил, что ни один из бреющихся не касается усов. Это были сплошь такие же, как и он, четверокурсники, и всем им тайный голос нашептывал, что приехать домой нужно обязательно с усиками. Вот почему у некоторых тень на верхней губе была уже довольно густой и темной: они несколько недель, несмотря на требования ректора, не брили усов. Василе Мурэшану тоже отпускал усы, но поскольку он был блондином, они у него почти что не были заметны, о чем он весьма сожалел. Вновь, как и до этого во дворике, он почувствовал себя уязвленным. Упаковывать ему было уже нечего: оставалось сунуть в чемодан последние две книжки. Сделав это, он сел на стул. До отъезда на вокзал оставалось еще полчаса.

— Уф! Черт бы побрал все папские штучки! — раздался вдруг бас осанистого большеголового семинариста с квадратным лицом, который, размахнувшись, бросил бритву за печку.

Все бреющиеся на мгновенье застыли.

— Опять порезался, Вениамин? — послышалось разом несколько голосов.

— Глотку бы перерезать тому, кто выдумал эту пытку! — воскликнул Вениамин, поворачивая свое смуглое лицо к семинаристам. Под подбородком у него струйкой стекала кровь.

— Здорово порезался! — подтвердил, улыбаясь, Василе Мурэшану, подойдя к Вениамину.

— Порезался! Ты у нас ученый, вот ты и скажи мне, к чему все эти чики-брики? У нас что, не румынская семинария? Мы что, не будем носить бороды и усов, как все попы?

— Это чтобы ты не нравился нашим девушкам, — со смехом отвечал Василе.

— А почему я не должен нравиться девушкам, скажи на милость? Разве нам жениться запрещено? Если паписты не женятся и желания нравиться не имеют, пусть себе бреются хоть три раза на день, пусть хоть шкуру на себе обдерут. Мы-то тут при чем? К чертовой бабушке все эти кривляния! — бушевал Вениамин. — Кто мне даст бритву, только чтобы как огонь была, — тут же добавил он, оглядываясь вокруг.

— Погоди, я тебе свою дам! — отозвался худенький семинарист, у которого вместо бороды торчало всего два-три волоска. — Я же говорил тебе: купи золингеновскую бритву. Эта не подведет.

— Что бритва! Вот если бы у меня борода была, как у тебя! — воскликнул Вениамин. Ему было двадцать четыре года, и за полдня у него отрастала такая густая и жесткая щетина, что запросто можно было уколоться. На свое счастье, Вениамин был очень смугл, и это спасало его от мучений ежедневного бритья. Однако на второй день ему приходилось-таки намыливаться. Семинаристы с удовольствием дожидались этого момента и смеялись до слез, наблюдая, как Вениамин скребет свою шкуру.

В класс то и дело кто-то заглядывал.

— Сервус!

— Счастливых праздников!

— Не забудь, что обещал!

— Давай, давай скорей!

— Привези мне из деревни разукрашенного барашка!

— Поторапливайся, тебе говорят, на поезд опоздаем!

Василе Мурэшану спохватился и взялся за чемодан. Только он собрался уходить, как в класс ввалилась толпа семинаристов. Оглушительно крича, шестеро подталкивали седьмого.

— Посмотрите на этого бедолагу! Ему придется ехать домой в рясе! Да здравствует Петришор! — кричали семинаристы, пританцовывая вокруг своего огорченного собрата.

Низенький Петришор с округлыми, пухлыми щеками был не по возрасту толст. Жилетка от черного костюма с трудом была застегнута на верхние пуговицы. Чтобы застегнуть нижние, жилетку следовало бы расширить на целую четверть. Петришор, придя в отчаяние, натянул сюртук и попытался застегнуть его, чтобы не было видно жилета, но сюртук лопнул под мышками.

— Посмотрите, братцы, может, есть у вас что-нибудь подходящее в запасе, — с отчаянием в голосе воззвал Петришор к семинаристам. Он вместе с кортежем успел уже обойти все классы, все спальни, ко всем обращаясь с этой мольбой. Всюду семинаристы с хохотом вытаскивали поношенные жилеты и сюртуки, но ничего подходящего не находилось.

Предложили, что могли, и брившиеся семинаристы, но все для Петришора было узко.

Петришор тяжело вздохнул, бессильно опуская руки.

— Оставим его здесь. Назначим его проректором! — предложил из коридора какой-то семинарист, хлопая в ладоши.

— Не вижу ничего смешного, — произнес Вениамин, вытирая свежевыбритое лицо. — Нам с ним не тягаться. Его хоть сейчас протопопом назначай!

Среди неутихающего шума и суеты Василе Мурэшану подхватил свой чемодан, вышел в коридор, спустился по лестнице и заглянул на кухню. Подозвав мальчишку-поваренка, он сунул ему в руку три медных монетки.

— Отнеси на вокзал, Пэтруц! — весело попросил он.

— Сию минуту, — с улыбкой отвечал Пэтруц. — У меня еще два чемодана. Но ваш легкий. Сию минуточку! — заверил мальчишка и побежал по лестнице.

Семинарист вышел на площадь и прошелся мимо четырех лавок. Видно было, как во всех лавчонках что-то торопливо покупают семинаристы, одетые в партикулярное платье. Вдруг Мурэшану вспомнил, что ничего не купил в подарок родным. Правда, денег на дорогу было в обрез, но теперь у него в кармане лежали тридцать крон старика Марина. Василе уже не чувствовал себя оскорбленным этим подарком, наоборот, он был рад и благодарен. Быстро войдя в одну из лавочек, он через несколько минут вышел оттуда с тремя сверточками в руках. Но двинулся не в сторону вокзала, а торопливо зашагал к книжной лавке. В лавчонке, где он только что побывал, он успел заметить, что кое-кто из семинаристов покупает такие вещицы, которые вряд ли могут сойти за подарки сестрам или младшим братишкам. «Значит, не я один», — подумал Василе, чувствуя себя счастливым оттого, что может исполнить то, о чем давно уже мечтал. «Я куплю ей книгу», — твердо решил он, подходя к книжной лавке.