Эндрю Карнеги - История моей жизни

• Название: История моей жизни
• Автор: Эндрю Карнеги
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8243-0922-5

В основу издания положен сокращенный перевод автобиографии известного предпринимателя и общественного деятеля Эндрю Карнеги (1835—1919), впервые вышедший в 1924 году. Текст перевода заново отредактирован и прокомментирован, в книге помещено значительное количество иллюстраций.

---

Мои вкусы переменились с тех пор, как Эдвин Адамс, знаменитый трагик того времени, выступил на сцене питсбургского театра с циклом шекспировских ролей. С тех пор для меня не существовало ничего, кроме Шекспира. Я без малейшего труда выучил наизусть все его произведения. До тех пор я не замечал, какое очарование может заключаться в словах; ритм и мелодия буквально заполонили мою душу, готовые излиться наружу по малейшему поводу. Это был новый для меня язык. Я научился понимать его только благодаря театру, потому что до того, как я увидел впервые на сцене «Макбета», у меня не было ни малейшего интереса к Шекспиру, и я даже не читал его пьес.

Значительно позднее мне открылся дух Вагнера 27 в его «Лоэнгрине». Я почти ничего о нем не знал, пока однажды в музыкальной академии в Нью-Йорке увертюра к «Лоэнгрину» не потрясла меня как новое откровение. Да, это был гений, значительно превосходивший своих предшественников, новый путь ввысь — и, как Шекспир, новый друг.

Глава 4 Мои дальнейшие успехи в телеграфной службе

Прошел приблизительно год с тех пор, как я поступил на телеграф. Около этого времени Джон Гласс, заведующий отделением телеграфа по приему депеш от публики, начал передавать мне свои обязанности на время кратковременных отлучек. Так как он пользовался чрезвычайной популярностью в городе и принимал большое участие в политике, его отлучки становились все продолжительнее и чаще, и я скоро совершенно освоился с работой. Я принимал у публики телеграммы и следил за тем, чтобы депеши, поступающие с аппарата, немедленно передавались рассыльным для доставки адресатам.

Для мальчика такая работа представлялась в высшей степени заманчивой. Поэтому я в то время не пользовался особенной любовью остальных мальчиков, которые недоброжелательно относились к тому, что меня освободили от прежней работы. Меня попрекали также и тем, что я очень плохо одет. Я не тратил своих экстренных заработков, почему — они этого не знали. Я знал, что дома нуждаются в каждом пенни, который мне удавалось сберечь. Родители были благоразумны и ничего от меня не скрывали. Мне было известно, каков еженедельный заработок трех кормильцев семьи: отца, матери и мой. Я знал также и все наши расходы. Мы сообща обсуждали, каким образом пополнить нашу скудную мебель и одежду, и каждый новый предмет, который нам удавалось приобрести, как бы он ни был ничтожен, становился источником величайшей радости. Трудно представить себе более дружную семью, чем наша.

Каждый серебряный полудоллар, который мать могла отложить, старательно прятался в чулок, где и хранился. Когда их набралось двести штук, мне было поручено возвратить те двадцать фунтов стерлингов, которые нам дала в долг наша приятельница миссис Гендерсон. Какой это был праздник для нас! У семьи Карнеги больше не было долгов. О, как мы были счастливы в тот день! Материальный долг был уплачен, но долг благодарности никогда не может быть погашен. Мы не можем забыть старую миссис Гендерсон.

Однажды вечером, когда мистер Гласс выплачивал мальчикам ежемесячное жалованье, в моей жизни телеграфного рассыльного произошло событие, заставившее меня почувствовать себя на седьмом небе. Мы стояли, выстроившись в ряд, перед столом, за которым происходила выдача жалованья; я стоял ближе всех и протянул руку к первым одиннадцати с четвертью долларам, которые мистер Гласс подвинул к нам. Но, к моему величайшему удивлению, он пропустил меня и подвинул деньги следующему мальчику. Я подумал, что он ошибся, потому что до тех пор я обыкновенно первым получал жалованье. Но та же самая история повторилась со всеми следующими мальчиками. Сердце у меня забилось так, что готово было выскочить из груди. Очевидно, я впал в немилость. Что же я такое натворил, какое сделал упущение? Я, наверное, сейчас услышу, что мне здесь больше нечего делать. Я — позор своей семьи; это было для меня ужаснее всего. Когда все мальчики получили жалованье и разошлись, мистер Гласс сказал мне, что я стою больше остальных и начиная с этого времени буду получать ежемесячно тринадцать с половиной долларов.

У меня закружилась голова, мне показалось, что я его не понял. Но он отсчитал мне тринадцать с половиной долларов. Не помню, поблагодарил ли я его, мне кажется, я забыл это сделать. Я взял деньги, одним прыжком очутился за дверью и бежал всю дорогу до самого родительского дома. Я отчетливо помню, как мчался по Аллеганскому мосту, прямо по проезжей части, потому что на пешеходной дорожке в субботу вечером слишком много народу. Я отдал матери, исполнявшей обязанности казначея в нашей семье, одиннадцать с четвертью долларов и не сказал, что у меня в кармане еще два с четвертью доллара. Они мне до сих пор дороже всех миллионов, которые я заработал в жизни.

Том, которому в то время было девять лет, спал вместе со мной в мансарде. Кода мы очутились в постели, я на ухо сообщил маленькому брату мою великую тайну. Несмотря на возраст, он понял, что это означает, и мы стали говорить о будущем. В этот вечер я впервые размечтался о том, что мы со временем откроем торговлю, и фирма наша будет носить имя «Братья Карнеги», и что мы подарим отцу и матери карету. Это казалось нам в то время вершиной богатства и самой желанной целью в жизни. Одна старая шотландка, дочь которой вышла замуж за лондонского купца, получила от зятя приглашение переселиться в Лондон и обещание, что у нее там будет своя карета. Но она ответила ему: «Какой мне толк в карете, если жители Стрэтбоуги не увидят меня в ней?». Я мечтал о том, чтобы не только все в Питсбурге видели отца с матерью в карете, но и чтобы они могли показаться в таком блестящем виде на своей старой родине в Данфермлине.

Э. Карнеги в шестнадцать лет с братом Томасом. Фотография предоставлена ДМЭК

Когда в воскресенье утром вся семья собралась за завтраком, я вынул из кармана свои два с четвертью доллара. Изумление было велико, и прошло немало времени, прежде чем родители поняли, в чем дело. Но тогда выражение нежной гордости на лице отца и заблестевшие слезами глаза матери выдали их чувства. Это был первый большой успех в жизни их мальчика и несомненное доказательство того, что он достоин своего повышения. С тех пор никакие дальнейшие успехи, ничье признание моих заслуг не доставили мне такой радости. Я чувствовал себя на седьмом небе. Весь мой маленький мирок проливал слезы радости.

Во время утренней уборки телеграфной конторы мы, мальчики, имели возможность упражняться на аппаратах до прихода служащих. Это было для меня новым шансом. Я скоро научился обращаться с аппаратом и таким путем завязал телеграфные сношения с мальчиками в других телеграфных конторах. Если чему-нибудь обучаешься, всегда находится возможность практически использовать свои познания. Однажды утром я услышал громкий сигнал, вызывающий Питсбург. Я заключил из этого, что кто-то спешно желает передать телеграмму. Недолго думая, я решил ответить и пустил в движение ленту. Оказалось, что Филадельфия хочет срочно послать в Питсбург депешу с извещением о смерти. Могу ли я ее принять? Я ответил, что готов попробовать, если она будет передаваться медленно. Все сошло как нельзя лучше, и я побежал отнести телеграмму адресату. С волнением я стал дожидаться прихода мистера Брукса и сообщил ему, на что я отважился. К счастью, он одобрил мой поступок, похвалил меня вместо того, чтобы упрекать за самовольные действия, и отпустил с миром. С тех пор меня стали допускать к аппарату во время кратковременных отлучек телеграфистов. Таким образом я научился телеграфировать.

Для меня было большим счастьем, что в то время аппарат обслуживал довольно ленивый телеграфист, который как нельзя более охотно предоставлял мне исполнять за него работу. Она заключалась в том, что депеша передавалась на движущейся бумажной ленте, и телеграфист, принимавший ее, диктовал содержание переписчику. Но до нас уже дошли вести, что на Западе существует человек, который умеет непосредственно расшифровывать депешу, то есть принимать ее на слух. Я попробовал практиковаться в этом новом способе. Один из наших телеграфистов, мистер Маклин, быстро научился принимать таким способом депеши, и его успех подзадорил меня. Я сам удивился, с какой легкостью мне удалось научиться новому языку. Однажды в отсутствие телеграфного служащего я хотел продиктовать нашему старому писцу депешу, но он обиделся и заявил, что не намерен писать под диктовку мальчишки-рассыльного. Тогда я взял бумагу и карандаш и на слух записал депешу. Никогда не забуду его оторопевшее лицо. Он взял обратно свой карандаш и блокнот, и с тех пор у меня больше не было никаких недоразумений с милым старым Хьюго Кортни. Отныне он был моим преданным другом и переписчиком.