Роман Ромашов - Право – язык и масштаб свободы

• Название: Право – язык и масштаб свободы
• Автор: Роман Ромашов
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-906792-47-1

В книге осуществляется многоаспектный анализ права как инструмента определения пределов осуществления свободы, являющейся основополагающей социально-культурной ценностью, возможностью и мотивом человеческого развития. Авторами описываются истоки и эволюция представлений о феноменах права, закона, свободы, воли, иерархии, равенства, выявляются их воздействия как друг на друга, так и на закономерности государственного развития. Исследование содержит значительное количество фактологического материала, знакомит с понятийным аппаратом и специальной терминологией современной российской и зарубежной юриспруденции. Разработанные авторами методологические параметры могут стать эффективным инструментом для современного взгляда на проблему правового обеспечения свободы в современной России.

Книга адресована преподавателям, аспирантам, студентам, а также всем интересующимся проблемами как общей теории, так и истории, философии, социологии права и юридической компаративистики.

---

Наконец, высшая форма мотивации связана с феноменом ценности. О наличии ценности можно говорить там, где не только осознан объект стремления, но и проведена особая интеллектуальная работа – рефлексия, которая позволяет понять причину этого устремления.

В этом смысле ценности имеют ярко выраженную психологическую составляющую, поскольку действуют в тесном сплаве с чувствами и эмоциями. Так, один из основоположников аксиологии Г. Лотце утверждал, что градация ценностей определяется «приговором чувства»[138].

Вместе с тем неверно было бы сводить ценность к одному из видов мотивации, пусть даже наиболее сложному. Ценность не тождественна ценностной ориентации конкретного лица. Как отмечал основоположник феноменологии и теории интенциональности Э.Гуссерль, объект интенции – это нечто подразумеваемое, но оно всегда больше, чем прямо подразумевается в данный момент[139]. Например, мое стремление к свободе и представление о ее желаемых формах всегда является более узким, чем свобода как таковая.

С этим же связана критическая позиция по отношению к теории ценностей, сформулированная М. Хайдеггером: «характеристика чего-либо как «ценности» лишает его истинного достоинства», поскольку «всякое оценивание, даже когда оценка позитивна, есть субъективация»[140].

Субъективизм в трактовке ценностей действительно несет опасность их обесценивания через сведение к индивидуальному произволу, личным пристрастиям и т. п. Однако ценности имеют не только субъективное, но и объективное содержание. Значение ценностей состоит именно в их двойственной, объективно-субъективной природе. Она вытекает именно из того, что происхождение ценностей остается коллективным, даже если сама оценка исходит от отдельного индивида. Ценности объективны в той мере, в какой они сохраняют свою групповую принадлежность. В этом смысле для конкретного человека различаются, с одной стороны, его собственные, субъективные ценности, а с другой стороны – ценности той социальной группы (общности), к которой он принадлежит. Последняя категория ценностей по отношению к нему выступает как нечто внешнее, в некотором смысле принудительное, а значит, объективное.

Ценности не изобретаются отдельными индивидами, а воспринимаются ими из социальной среды, часто специфическим образом преломляясь в жизненном опыте. С другой стороны, ценность, не получающая поддержки со стороны конкретных личностей, была бы лишь квазиценностью.

Объективность ценностей обусловлена их коллективным происхождением. По всей вероятности, на уровень ценностей могут возводиться лишь такие предпочтения, которые оказывают позитивное воздействие на жизнь социальной группы, которая их санкционирует и легитимирует. Иначе говоря, система ценностей – это всегда выражение представлений социального целого о том, что необходимо ему для существования.

Право как нормативная система всегда признает и защищает те социальные ценности, которые являются наиболее типичными и распространенными в данном социуме, а также носят наглядный характер и могут быть представлены в материальной, документальной, словесной форме на основе относительно строгих критериев (поэтому за рамками права почти всегда остаются такие ценности, как, например, добро, дружба, любовь и т. п., которые опираются не столько на точные операциональные описания, сколько на интуицию).

Сходство понятий «ценность» и «цена» является далеким от случайного совпадения, а отражает то обстоятельство, что современный способ общественного устройства в значительной степени основывается на категориях и представлениях обменного типа[141]. В рамках этой модели восприятия все социальные отношения и институты рассматриваются как особые разновидности обмена. Можно предположить, что сама постановка вопроса о ценностях представляет собой косвенный эффект распространения товарноденежных отношений.

В этом смысле обращает на себя внимание явная связь ценности и стоимости[142]. В ряде случаев эти понятия могут выступать как взаимозаменяемые; например, согласно русским переводам, Прудон развивал трудовую теорию ценности, а Маркс – трудовую теорию стоимости, причем под ценностью и стоимостью имеется в виду одно и то же явление.

Корни этих представлений можно обнаружить в архаических культурах. Например, в классической работе М. Мосса «Очерк о даре» описываются поверья племен маори о духах вещи, так называемых «хау» (в буквальном смысле – «ветер»). Этот дух неизменно сопутствует любому предмету и обладает собственной принуждающей силой – в частности, он может обязывать того, кому была подарена вещь, к совершению ответного подарка, или мстить тому, кто украл эту вещь. При этом «хау», по-видимому, стремится «вернуться в место своего рождения» и вообще «само представляется чем-то вроде индивида»[143].

По существу, здесь уже виден процесс появления «двойника» вещи, который выполняет в сообществе различные регулятивные функции и в некоторой степени осознается как нечто самостоятельное. В дальнейшем, как представляется, происходит новое расщепление, при котором этот дух вещи начинает выступать уже в двух личинах – в виде ценности и стоимости, которые иногда сливаются. При этом ценность представляет собой отсылку к притягательным, полезным свойствам предмета, а стоимость выступает как их количественная мера в некотором эквиваленте.

Сами эти свойства чаще всего не имеют автономного бытия, т. е. не могут существовать отдельно от своих носителей. Например, «справедливость» всегда является свойством конкретного поступка или решения, «свободой» может обладать (или не обладать) конкретное лицо, и т. п. Тем не менее эти качества, вызывающие соответствующую эмоциональную реакцию у социальных субъектов, подвергаются фетишизации, или «реификации» (овеществлению), то есть воспринимаются ими как нечто самостоятельное. Таким образом, ценности приобретают опредмеченный характер и становятся основополагающим фактором, который определяет действия человека.

Поскольку в обществе может существовать не одна, а несколько «измерительных шкал», то есть нормативных систем, то и представление о ценности одного и того же явления будет различаться в зависимости от того, какой тип «лекала» применять для его оценки. Одной из таких регулятивных систем является право, которое условимся понимать как набор формально-определенных правил, получивших санкцию власти. В этом смысле любой социальный факт или явление может получать правовую оценку – положительную, отрицательную или нейтральную. Однако для оценки самого права, как самостоятельного института, юридические критерии неприемлемы. Никто не может быть судьей в собственном деле, поэтому выражение «юридическая ценность права», равно как «нравственная ценность морали» и т. п., было бы пустым и тавтологичным.

Следовательно, аксиологическая оценка самого права требует избрать иную точку отсчета.

В частности, нередко привлекает к себе внимание моральная ценность права. Например, Цицерон возводит значимость права к необходимости закрепления безусловных моральных добродетелей, прежде всего доблести. Детальное обоснование моральной ценности права предложено В.С. Соловьевым, который рассматривает право как принудительный этический минимум, то есть своеобразный пониженный порог нравственности, при котором сравнительно невысокий объем требований компенсируется усилением гарантий их выполнения. Фактически для Соловьева право оказывается паллиативной мерой, которая является необходимым инструментом для поддержания нравственности хотя бы на том уровне, который предохраняет общество от гибели («Задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царствие Божие, а только в том, чтобы он до времени не превратился в ад»)[144].

Учитывая связь ценности и стоимости, вполне естественно рассмотрение экономической ценности права. Впервые этот вопрос получает основательную проработку в марксистской социальной теории, которая исходит из того, что весь правовой механизм существует лишь для обслуживания экономических процессов, для обеспечения складывающихся производственных отношений. В настоящее время существует такое самостоятельное направление междисциплинарных исследований, как «экономический анализ права». В частности, его ведущий представитель Р. Познер видит экономическую ценность (или «экономический смысл») права в том, что правовое регулирование образует систему, побуждающую людей «вести себя эффективно не только на явных рынках, но и во всем широком диапазоне социальных взаимодействий»[145]. Речь идет о том, что правовыми средствами поведение людей направляется в сторону минимизации общих издержек: «Право стремится «угадать», каким образом стороны должны (ex ante) разместить некое бремя или выгоду, например ответственность в случае материализации некоторого удачного или неудачного непредвиденного обстоятельства. Если право «угадывает» правильно, это приводит как к минимизации издержек трансакций, устраняя необходимость заключения сделки сторонами по вопросу проведенной правом аллокации, так и к эффективной аллокации ресурсов в случае чрезмерно высоких трансакционных издержек»[146].