Роман Ромашов - Право – язык и масштаб свободы

• Название: Право – язык и масштаб свободы
• Автор: Роман Ромашов
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-906792-47-1

В книге осуществляется многоаспектный анализ права как инструмента определения пределов осуществления свободы, являющейся основополагающей социально-культурной ценностью, возможностью и мотивом человеческого развития. Авторами описываются истоки и эволюция представлений о феноменах права, закона, свободы, воли, иерархии, равенства, выявляются их воздействия как друг на друга, так и на закономерности государственного развития. Исследование содержит значительное количество фактологического материала, знакомит с понятийным аппаратом и специальной терминологией современной российской и зарубежной юриспруденции. Разработанные авторами методологические параметры могут стать эффективным инструментом для современного взгляда на проблему правового обеспечения свободы в современной России.

Книга адресована преподавателям, аспирантам, студентам, а также всем интересующимся проблемами как общей теории, так и истории, философии, социологии права и юридической компаративистики.

---

Таким образом, в философии Канта под свободой понимается способность к принятию и реализации разумных решений (позитивный аспект) независимо от собственных чувств и от принуждения со стороны других людей (негативный аспект).

В марксистской традиции общим местом стало определение свободы как познанной необходимости (или «познания необходимости»), со ссылкой на Ф. Энгельса[165]. Порой эта версия находит поддержку и в современной юридической литературе: «Применительно к юридической свободе представление о свободе как познанной необходимости в настоящее время сохраняет свою актуальность»[166].

Это популярное и несколько парадоксальное определение, впрочем, не вполне соответствует тому, как свобода выглядит с точки зрения права. «Познанная необходимость» может иметь место не только в условиях свободы, но и в тех случаях, когда лицо действует под принуждением и его свобода воли не реализуется; например, для того, чтобы заставить себя подчиниться чьему-то приказу, противоречащему твоим интересам и намерениям, также следует осознать необходимость его выполнения. Познавать необходимость может и тот, чьи действия полностью скованы внешней силой. Налицо, по сути, расхождение между юридическим словоупотреблением и философской терминологией, доходящее до того, что под одним и тем же термином скрываются совершенно различные состояния человеческой воли и поведения.

Впрочем, и Ф. Энгельс в действительности придерживался не совсем таких взглядов. Выражение «свобода есть познание необходимости» он использует лишь при изложении идей Гегеля, а не собственных выводов. По мнению самого Энгельса, «свобода воли означает не что иное, как способность принимать решения со знанием дела… Следовательно, свобода состоит в господстве над самим собой и над внешней природой, основанном на познании естественной необходимости…»[167]. Стоит, что называется, почувствовать разницу: согласно Энгельсу, свобода – это вовсе не сама необходимость и даже не процесс ее познания (это означало бы, что свобода – исключительно внутреннее состояние), а определенная интеллектуально-волевая компетенция субъекта, позволяющая ему господствовать (именно господство и является высшей ценностью, по отношению к которой свобода носит, по существу, служебный характер).

Как представляется, это определение может быть использовано для целей теории и философии права лишь с существенными оговорками и ограничениями. Указание на «осознанность» связано с обращением к внутреннему миру человека, в то время как для права представляют интерес главным образом внешние проявления человеческой активности. Строго говоря, даже конституционная «свобода мысли» представляет собой скорее правовую декларацию, чем полноценное правомочие, поскольку юридически удостоверить мышление человека невозможно – оно являет себя лишь через слова и поступки, само же всегда остается скрытым и недоступным для контроля. Индивидуальная способность к осознанию внешних обстоятельств и к принятию решений, разумеется, с точки зрения права далеко не безразлична, но для этого существуют другие понятия – например, дееспособность или вменяемость, а не свобода. Человек может действовать и неразумно, без знания законов природы и естественной необходимости, но при этом оставаться свободным с юридической точки зрения; свобода «выражается не только в возможности действовать в соответствии с познанной необходимостью, но и вопреки ей… Человек волен в том, чтобы познавать или игнорировать необходимость соотносить свое поведение с объективными условиями жизни»[168].

Более адекватно, с учетом специфики права, выглядят другие интерпретации понятия свободы, например: возможность совершать действия по собственному выбору, на основании собственных убеждений, интересов и потребностей[169]; реализация субъектом права своей внешней цели посредством юридической связи с другими субъектами права[170].

Как представляется, для уточнения идеи свободы необходимо прежде всего обратиться к тем обстоятельствам, когда актуализируется само это понятие. Ведь оно, вообще говоря, применимо далеко не в любой культурной ситуации, а представляет собой функциональное средство для решения вполне конкретных, даже локальных социальных проблем.

Если попытаться восстановить ту обстановку, в которой понятие свободы становится необходимым и востребованным, то прежде всего бросается в глаза, что это понятие возникает в ситуациях конфликтности – реальной или потенциальной. Вопрос о свободе возникает тогда, когда существует некоторое противоречие, в первую очередь между потребностями и возможностями. Если все потребности человека удовлетворены, вопрос о свободе для него не важен; если он не сталкивается с каким-то препятствием, то не распознает проблемы свободы. Можно предположить, что любые ценности актуализируются в условиях их отсутствия либо дефицита, когда вдруг оказывается, что чего-то важного не хватает.

Неудовлетворенность, осознание неполной реализации своих интересов и наличия помех на своем пути ощущается как состояние несвободы. Соответственно, свобода мыслится как противоположность этому, то есть как отсутствие ограничений («свобода от…») или как наличие необходимых средств для достижения своих целей («свобода для…»).

Личная свобода предполагает возможность нахождения индивида в «свободном» обществе (антиподом которому выступает «тюремное население»), самостоятельного выбора места своего пребывания, а также распоряжения своим временем, деньгами и т. п. ресурсами.

Свобода договора, закрепленная в ст. 421 Гражданского кодекса РФ, выражается в предоставленной гражданам и юридическим лицам возможности заключать договоры без какого-либо понуждения, выбирать любой предусмотренный или не предусмотренный законом вид договора, по своему усмотрению определять содержание договора.

Свобода совести и свобода вероисповедания означают возможность исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними (ст. 28 Конституции РФ). Во всех этих и других случаях (равно как и в приведенной выше цитате Монтескье) под свободой понимается нечто общее – обусловленная тем или иным субъективным интересом возможность проявления самостоятельности в процессе принятия и осуществления определенных решений.

Эта возможность, именуемая свободой, носит не абсолютный, а относительный характер, поскольку ее объектом является жизненный выбор, изначально ограниченный как имеющимися альтернативами, так и разнообразными внешними и внутренними условиями, сопутствующими его совершению. Собственно, именно нарушение легальных рамок свободы и является основанием для ее «лишения» (точнее ограничения). Поскольку объектом свободы в ее правовом значении является, по существу, только внешняя активность человека, то ее можно определить как возможность движения. Наконец, юридическая свобода отличается от других видов свободы формой своей репрезентации – она гарантирована субъекту через публичное, официальное установление границ допустимого поведения.

Таким образом, свобода с правовой точки зрения может рассматриваться как официально предоставленная субъекту относительная возможность самостоятельного движения, или масштабированное поле беспрепятственного жизненного выбора.

Свобода в онтологическом смысле – это фактически доступный индивиду или коллективу объем социальных возможностей в рамках определенной модели культуры.

В сфере правового поведения наиболее распространенной является так называемая телеологическая детерминация, которая не только не отвергает свободы воли, но непосредственно на ней основывается. Телеологическая детерминация означает, что деятельность субъекта обусловливается не просто сочетанием внешних обстоятельств, но и конкретной целью, которую он ставит перед собой с учетом этих условий; «он полагает определенный эффект в качестве «цели», т. е. соединяет с ним некоторую ценность»[171]. При этом правовые установления представляют собой один из тех факторов, под действием которого люди формируют свою систему правовых ценностей (благ) и выбирают способ достижения этих благ[172].

Свобода в аксиологическом смысле – это та возможность поведения, которая является желаемой для субъекта и представляет собой предмет его рационального целеполагания или эмоционального тяготения.

Продемонстрировать ценность свободы в сфере права можно двояким образом. С одной стороны, свобода объективно необходима человеку как условие его выживания. И.П. Павлов даже предпринял попытку обосновать существование особого «рефлекса свободы», который выражается в том, что живое существо не выносит ограничений своего движения и стремится от них избавиться: «рефлекс свободы есть общее свойство, общая реакция животных, один из важнейших прирожденных рефлексов. Не будь его, всякое малейшее препятствие, которое встречало бы животное на своем пути, совершенно прерывало бы течение его жизни»[173]. Иначе говоря, любые помехи в движении представляют потенциальную опасность для жизни даже в физиологическом смысле. Пусть потребность в свободе изначально появляется как инструментальная, вызванная иными, более глубинными инстинктами; однако, будучи совершенно незаменимым средством самосохранения, со временем она превращается в самостоятельную культурную ценность.