Вилен Визильтер - Телевидение. Закадровые нескладушки

• Название: Телевидение. Закадровые нескладушки
• Автор: Вилен Визильтер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-98862-041-9

Книга режиссера и сценариста Вилена Визильтера стала одной из лучших отечественных легенд о телевидении и кинодокументалистике, она начисто лишена амбициозности и претензий, зато полна живой историей нашего ТВ, которую вместе с телевидением прожил автор. Но знаменитый режиссер относится к себе совсем несерьезно. Веселый ветеран ТВ пишет не о трудностях творчества, а о том, что не вошло в кадр, это обычно оказывается посмешнее, да и со смыслом. Такие книги способны много дать читателю, ими питается будущее культуры России. Наше собственное понимание жизни. А телевидение для многих миллионов россиян практически и есть жизнь.

---

Но пора вернуться в хижину самого начала 60-х в Домбайском ущелье.

Там я впервые увидел рядом с уже известными бардами совсем еще молодого, кареглазого, с гривой совершенно седых волос, легендарного впоследствии «Тигра снегов» Кахиани. Во время покорения, если не ошибаюсь, Шхельды в него попала шаровая молния. В Адыл-Су стоял большой стеклянный аквариум. А внутри – альпинистский костюм Кахиани. Брюки и штормовка расползлись на тонкие длинные лоскутья. А рядом – развороченные, отреконенные металлом альпинистские ботинки. Тогда каким-то чудом медикам удалось его спасти. Он часто играл со смертью в кошки-мышки. И она его настигла в Альпах, уже после покорения Эвереста. Там, в Адыл-Су, мне посчастливилось встречаться с Героем Советского Союза, заслуженным мастером спорта по альпинизму Евгением Ивановым. Он был из горстки тех героев-альпинистов, которые приняли неравный, смертельный бой с отборной горнострелковой дивизией «Эдельвейс».

Так что мы не замыкались в своем узком кругу. В то время в Орджоникидзе, нынешнем Владикавказе, был дислоцирован горнострелковый полк. И все альпинисты Северной Осетии два раза в год, зимой и летом, участвовали в горных учениях подразделений горнострелкового полка: проводили с солдатами скальные занятия, ледовые, совершали восхождения на Казбек и близлежащие вершины. Для этого военкомат отзывал нас с мест нашей работы на горные сборы с сохранением заработной платы. Не случайно в нашем альпинистском гимне были такие пророческие слова:

Шуткам не учат в наших лагерях.
Многим придется воевать в горах.
Вместо ледоруба возьмешь ты автомат
И, словно на страховке, прижмешь его приклад.

Куда все это подевалось, когда началась война в Чечне? Как растворился этот полк, который денно и нощно тренировали для войны в горных условиях?

Странно, но мы тогда, за тридцать лет до чеченской войны, каким-то шестым или седьмым чувством ощущали будущие трагические события. Среди моих друзей-альпинистов были люди из самых разных краев России. Их рассказы будили воображение, звали в дорогу. Есть у Александра Грина в одной из его феерий фраза, которая тоже застряла в памяти: «Несбывшееся зовет нас». В молодости жизнь воспринимается особенно драматически. «Господи, двадцать четыре года, и ничего не сделано для бессмертия!» А там, за горами, – беспредельный горизонт.

Последним толчком для усиления моей тяги к перемене мест послужила «буря в стакане воды». Как сказал впоследствии один мой спаситель, тоже очень хороший человек, которые, к счастью, нередко встречались на моем пути: «Надо внимательно следить за прогнозом погоды».

Прогноз погоды

Как-то наш великий вождь и учитель товарищ Сталин в пылу критических нравоучений бросил очередной клич: «Нам нужны наши Гоголи и Щедрины». И тут же какой-то зубоскал из «Крокодила», тогдашнего сатирического журнала, откликнулся на призыв вождя: «Нам нужны, но помягче Щедрины, и такие Гоголи, чтобы нас не трогали». Говорят, что он потом писал в гулаговскую стенгазету в одном из лагерей. Нечто подобное случилось со мной на заре так и не состоявшейся «политически серьезной» карьеры, правда, без таких серьезных последствий. Мы в пылу юношеского романтизма и инфантилизма резвились, не замечая, что политическая оттепель, наступившая после ХХ съезда КПСС, сменилась первыми заморозками. Вот на льдинке этого заморозка я и поскользнулся. В начале 60-х годов прошлого столетия меня, как сознательного молодого рабочего кузнечного цеха вагоноремонтного завода, избрали в бюро горкома комсомола и, естественно, приняли кандидатом в члены КПСС. В горкоме мне, как представителю рабочего класса, поручили руководить советом творческой молодежи города Орджоникидзе. Работа была безумно интересная. Вокруг меня забурлила энергия сплошь будущих гениев: художников, артистов, журналистов, писателей и поэтов и просто случайных энтузиастов. Собирались мы в здании республиканской библиотеки, куда – по преданию – захаживали еще Пушкин и Лермонтов. Их молодой непокорный дух витал над нами. Однажды, это было ранней весной 1964 года с зимними заморозками, спеша на одну из наших встреч, я обратил внимание на выставку произведений осетинских поэтов и писателей. На стенде выделялись две книги Тимофея Е., кстати, секретаря парторганизации Союза писателей Северной Осетии. Это были повесть «Лавина» о революционных событиях в республике, и поэтический сборник «Ливень». Я в порыве невинного хулиганства взял их с собой на встречу. Не помню уже, о чем шла жаркая дискуссия, но я на полном серьезе стал читать стихи этого поэта. Хохот стоял невообразимый. Наверно, на конкурсе на самое плохое стихотворение эти стишата заняли бы по праву первое место. Этакая «поэтическая» исповедь номенклатурного графомана. И в заключение в духе и стиле прочитанного я выдал свой экспромт:

Е. Тимофей,
Ах ты наш соловей.
Кует и кует словесный булат,
Да все без шипов, сплошные розы.
И жидкий «Ливень» бездарных стишат
Сменяет «Лавина» такой же прозы.

В то время бытовал такой анекдот. Каждый американский гонщик знает, что из десяти гонок, в которых он участвует, в одной он обязательно разобьется. Но это его не останавливает. Каждый француз знает, что из десяти женщин, с которыми он переспит, одна обязательно его наградит кое-чем. Но это его не останавливает. Каждый русский знает, что из десяти его друзей один обязательно стукач. Но это его не останавливает. Так и произошло. Уже на следующий день меня вызвали к секретарю горкома партии по идеологии.

– Как вы смели поливать грязью уважаемого человека в республике?!

– Я не поливал грязью. Я как читатель критиковал писателя и поэта. Разве я не имею права?

– Как отдельно взятый читатель, имеете право. Но в данном конкретном случае вы выступали как член бюро горкома комсомола, у которого, как мне известно, на этот счет совсем другое мнение. У вас кандидатский стаж заканчивается? Готовьтесь к отчету на бюро горкома партии.

Чем заканчивались такие разборки на бюро, мне было хорошо известно. Обидно. Подстрелили на самом взлете политической карьеры. Спас меня от расправы приехавший к нам в республику представитель ЦК ВЛКСМ Владислав Муштаев. Что он там говорил секретарю горкома, неизвестно, но меня оставили в покое. «Старик, – сказал он мне перед отъездом, – ты хоть радио слушаешь, телевизор смотришь?» – «Конечно!» – ответил я. «И что в первую очередь?» – «Новости, молодежные программы». «В первую очередь надо слушать прогноз погоды, чтобы во всеоружии встретить завтрашний день. А то ведь сдуру попадешь под дождь, промокнешь, простудишься и заболеешь; или не дай бог, гололед, поскользнешься, как сейчас, на случайной льдинке, и пиши пропало». Увы, я не прислушался к хорошему совету, и сколько раз сдуру нарывался на гололед, ну прямо как в одноименной песне Высоцкого. А с Владиславом Павловичем Муштаевым много лет спустя мы долго и плодотворно сотрудничали в Главной редакции научно-популярных и образовательных программ Центрального телевидения. Вот ведь какие бывают зигзаги судьбы. В результате этого зигзага я оказался далеко от Владикавказа, в Москве на факультете журналистики МГУ, куда попал совершенно случайно.

От судьбы не уйдешь

После заварухи в горкоме партии я решил отдохнуть, прийти в себя, разобраться, что к чему, попробовать найти ответ на извечные вопросы русского интеллигента «Кто виноват?» и «Что делать?». А тут подвернулась путевка в дом отдыха ЦК ВЛКСМ, расположенный в подмосковной деревне Анниково, под Звенигородом. Так летом 1964 года я оказался в Москве. И естественно, куда идет в первую очередь провинциал в Москве? На Красную площадь. А рядом, на Моховой – факультет журналистики МГУ. Заканчивается прием документов. Тут же с Главтелеграфа на нынешней Тверской звоню ребятам домой и прошу срочно выслать поездом «Орджоникидзе (нынешний Владикавказ) – Москва» необходимые для сдачи в приемную комиссию документы. Успел сдать документы буквально в последний день. И уехал в дом отдыха, надеясь в тиши и покое готовиться к вступительным экзаменам. Не тут-то было. Вместе со мной в дом отдыха заехала шумная компания французских комсомольцев. И понеслось: бурные дискуссии, вечерние за полночь костры, танцы, катания на лодках под солнцем и луной со всеми вытекающими последствиями. Еле удалось вырваться на первый экзамен. Сочинение. На мое счастье, оказалась вольная тема «Почему я избрал профессию журналиста». Еле уложился в отведенное время. Даже проверить толком не успел. Был невероятно удивлен, когда приехал на второй экзамен и узнал, что за первый получил отличную оценку. Второй экзамен по русской литературе. Экзамен принимали несколько человек. Ко всем очередь, а к одному – никого. Это был профессор Владимир Архипов, «не профессор, а зверь», как говорили студенты, а вслед за ними – абитуриенты. Я об этом не знал. Но даже если бы знал, все равно пошел бы. В доме отдыха меня ждали новые друзья. Захожу, сажусь, беру билет. Первый вопрос: «Почему «Мертвые души» Гоголь назвал поэмой?» Я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос. Второй – еще какой-то столь же дремучий. И третий вопрос «Творчество Белинского». Это был якорь спасения. Белинским я интересовался еще со школы и знал, как мне казалось, досконально. Хватаюсь за него, как за якорь спасения, и спрашиваю: «Могу ли я начать свой ответ с последнего вопроса?» «Нуте-с, нуте-с», – отвечает профессор – и как-то так плотоядно улыбается. Оказывается, Белинский был и его конек. И тут мы схлестнулись с ним на почве, что у Белинского первично, а что вторично. Я считал, что политические взгляды Белинского менялись в зависимости от смены его философских воззрений от Канта до Гегеля, а профессор Архипов был убежден, что философские воззрения Белинского зависели от его политических взглядов. И профессор и абитуриент оказались достаточно темпераментными спорщиками. Экзамены прекратились. Все с интересом наблюдали за этим словесным матчем титанов. И когда децибелы достигли пика, я ему бросил реплику: «Вот если бы это был не экзамен, я бы вам доказал, что вы не правы». Архипов вдруг как-то так удовлетворенно улыбнулся и совсем спокойно сказал: «Ну что ж, у вас будет возможность доказать свою точку зрения». Взял мою карточку и написал: «Отлично». До поэмы Гоголя мы так и не добрались.