Марк Блок - Характерные черты французской аграрной истории

• Название: Характерные черты французской аграрной истории
• Автор: Марк Блок
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: История
• Год: 1957

Автором книги, перевод которой предлагается вниманию советского читателя, является один из крупнейших французских историков XX века и, возможно, наиболее своеобразный среди них по оригинальности мысли и необычности биографии.

Среди многих предшествующих и последующих работ на эту тему книга Блока составила своего рода эпоху. Дело не только в том, что в ту пору чрезвычайного увлечения узкими локальными темами автор отважился на обзор аграрного строя всей страны и, кроме того, дал его на широком сравнительном фоне европейского феодализма в целом, использовав для этого богатейший фактический материал, накопленный в трудах европейских историков. Главное достоинство этой книги заключается в глубине и остроте исследовательской мысли Блока, в его упорном стремлении разобраться в сущности исследуемых проблем, в новом подходе к ним. Все эти качества в сочетании с тщательной добросовестностью в анализе источников привели к тому, что во многих случаях Блок смог остроумно подметить и объяснить важные черты французской аграрной истории, то есть, в сущности говоря, особенности французского феодализма. Те же качества позволили Блоку выйти из русла традиционной во французской исторической литературе антиобщинной концепции аграрных феодальных порядков и дать интересную и продуманную картину роли общины во французской деревне. Поэтому содержание этого труда полно интереса для советского читателя. Специалист-историк оценит по достоинству и исследовательское мастерство автора, сумевшего при ограниченном размере книги выбрать из огромного материала наиболее яркие факты.

Книгу отличают продуманная конструкция, сжатость и четкость. Блок обладает своеобразным, увлекательным стилем. Его язык, образный, точный, хотя и не всегда легкий, хорошо гармонирует с оригинальностью мысли, с ее зачастую неожиданными поворотами. Это французская книга в лучшем смысле слова.

---

Глава VI.

НАЧАЛО АГРОТЕХНИЧЕСКОГО ПЕРЕВОРОТА

Вошло в привычку называть агротехническим переворотом те крупные перемены в сельской технике и обычаях, которые во всей Европе (в каждой стране в разное время) положили начало применению современных методов ведения хозяйства. Этот термин удобен. Он указывает как на параллелизм, правильность которого неоспорима, так и на вполне подтвержденные фактами связи между этими земельными преобразованиями и «промышленным переворотом», породившим крупную капиталистическую индустрию. Этот термин подчеркивает размах и силу явления. Очевидно, ему следует окончательно предоставить право гражданства в историческом словаре, однако при условии не допускать неточностей. Вся аграрная история представляла собой с древнейших времен постоянное движение. Даже если ограничиться областью чистой техники, то было ли когда-нибудь более значительное преобразование, чем изобретение колесного плуга, чем замена временной запашки упорядоченными севооборотами, чем драматическая борьба поднимавших целину людей против степи, леса и пользовавшихся ими людей? Перемены, к изучению которых мы приступаем, являются, несомненно, переворотом, если под этим словом понимать глубокие изменения. Но был ли он неслыханным потрясением, последовавшим после веков неподвижности? Конечно, нет. Внезапным изменением? Ничуть. Он растянулся на долгие годы, даже на многие века. Его медленный характер нигде не был столь заметен, как во Франции.

Его характеризуют две черты: постепенное уничтожение общинных сервитутов там, где они прежде царили, и появление технических новшеств. Оба процесса были тесно связаны между собой; когда они совпали, совершился переворот в полном смысле слова. Но время их протекания не совпадало в точности. Во Франции, как и почти во всех странах (например, в Англии), наступление на общинные сервитута значительно предшествовало изменениям, относящимся, собственно, к агротехнике.

I. Первое наступление на общинные сервитуты. Прованс и Нормандия

Принудительный выпас был некогда в Провансе почти столь же неукоснительным, как и в других областях открытых полей{167}. Если земледельцам и разрешалось иногда накладывать запрет на часть их полей, находящихся под паром, преимущественно для прокорма их рабочего скота, то это право (например, в Грассе, согласно статутам 1242 года{168}) распространялось на незначительную часть их владений. Но начиная с XIV века началось сильное движение против старинного обычая.

Оно было достаточно мощным, чтобы вылиться в конце средневековья в попытку официальной реформы. В 1469 году штаты Прованса, занятые чем-то вроде всеобщей кодификации публичного права, представили тогдашнему государю, королю Рене, следующее прошение: «Так как все собственные владения частных лиц должны служить к их собственной, а не чужой выгоде, штаты нижайше просят, чтобы все луга, виноградники, запретные земли и другие владения, каковы бы они ни были, которые могут быть защищены, охранялись бы круглый год под угрозой строгого наказания, несмотря на любой противоречащий этому обычай, существующий в подчиненных королю местностях». Король согласился: «Считая правильным и справедливым, чтобы каждый располагал и распоряжался своим имуществом, пусть будет так, как об этом просят»{169}. По правде сказать, этот «статут» (он стал им благодаря утверждению королем) не был совершенно ясным в том, что касалось пахотных полей. Впрочем комментаторы единодушно истолковывали его как полную отмену обязательного принудительного выпаса. Однако, подобно большинству законодательных актов той эпохи, он почти не соблюдался. Он свидетельствует об определенном умонастроении. Но подлинные преобразования зависели от другого: от местных решений отдельных общин. Эти преобразования растянулись по крайней мере на четыре века: с XIV до XVII века. Чтобы точно рассказать о них, нужно было бы детально знать историю почти всех бургов и деревень Прованса. Поэтому не приходится удивляться, что я вынужден ограничиться (из-за недостатка места, а также необходимых сведений) лишь беглым наброском[136].

Зачастую, особенно в первое время, происходило лишь сокращение принудительного выпаса. Иногда на новые культуры распространяли привилегии, которыми издавна оберегались некоторые участки: в Салоне, где исстари были свободны от выпаса лишь одни виноградники, к ним прибавили в 1454 году оливковые и миндальные рощи, даже луга{170}. Или же выпас запрещался на целом участке территории, называвшемся обычно bolles — по названию межевых столбов, обозначавших его границы; обычно это был участок, ближайший к поселению или же самый плодородный. Так было в Эксе в 1381 году. Но при этом предусматривалась отмена запрещения выпаса в случае войны, потому что тогда стада не могли слишком далеко удаляться от городских стен; это исключение действовало в Тарасконе (с 1390 года), в Салоне (в 1424 году), в Малозене (Malaucène), в Карнуле (Сarnoules), в Перне (Pernes), в Обане (Aubagne){171}.

В других местах, притом с самого начала, отважились на более радикальные меры. В Сена (Sénas) коллективный выпас искони осуществлялся по всей округе, включая и сеньориальный домен. Настал день, когда сеньоры заметили, что этот обычай наносит им ущерб. В 1322 году они запретили крестьянам в текущем году направлять свои стада на restoubles, то есть на жнивье какого бы то ни было поля; в то же время они упорно настаивали на том, чтобы посылать туда свой собственный скот. Крестьяне протестовали, по-видимому, не столько против запрещения как такового, сколько против неравноправия. Проблема носила как юридический, так и технический характер: кому принадлежало право устанавливать аграрные порядки? Вынесенное, наконец, третейское постановление, разрешило этот всегда щекотливый спор о правах путем компромисса: за сеньором было признано право запрещать выпас на жнивье, но при условии предварительного согласования этого вопроса с жителями, а также с оговоркой, чтобы сам он также соблюдал запрещение, иначе никто не будет обязан его выполнять. Видимо, арбитры считали совершенно естественным уничтожение старого обычая, которое проводилось здесь путем ежегодных публичных оповещений и, несомненно, имело тенденцию к увековечению{172}. Другие общины (правда, в самые различные сроки) разом уничтожили всякий коллективный выпас. Например, в Салоне (читателю уже известно, что до этого решительного акта уже были более умеренные постановления) решились на это незадолго до 1463 года, в Авиньоне — в 1458 году, в Риезе — в 1647 году, расположенный к северу Оранж дожидался до 5 июля 1789 года{173}. Постепенно количество этих решений возрастало. Хотя коллективный выпас и не был отменен в принципе во многих других местах, однако земледельцам то в результате специального постановления, то в результате простого попустительства (быстро превращавшегося в закон) было предоставлено право изымать из него свои поля. Иногда это право распространялось лишь на часть каждого хозяйства, так, например, в Валансоле (Valensolle) в 1647 году оно распространялось на одну треть{174}.[137] В других местах оно охватывало все поля. Достаточно было простого знака, чтобы запретить пастухам вход, — обычно это была куча камней или земли (montjoie). В конечном счете обязательное выполнение коллективных прав утратило свое значение, более или менее полно, почти по всей стране. Однако не по всей стране целиком. Некоторые общины, оставшиеся верными старым обычаям, отказывались признать какой-либо запрет. Или же это были сеньоры, которые, ссылаясь на свои давние привилегии, считали себя в праве не уважать montjoies. Если бы можно было составить аграрную карту Прованса в конце старого порядка, то на ней среди больших пространств одинаковой окраски, означающей триумф индивидуализма, были бы вкраплены пятна другого цвета, указывающие на более редкие территории, где еще существовало право выпаса на парах. Соединяя мысленно эти разбросанные точки, как это делают геологи с останцами — свидетелями размытых пластов — или же лингвистическая география с реликтовыми древними языковыми формами, можно восстановить прежний общинный характер во всем его объеме.

Почему в Провансе так рано исчез «первобытный коммунизм» прежних времен? По правде говоря, он никогда не был там, как известно, столь сильным, как на равнинах севера. Он не имел в своей основе такой же комплекс обязательных правил. А главное — он не был там столь же необходим вследствие самого расположения обрабатываемых земель. Что касается полей, длина и ширина которых были почти одинаковы и которые были беспорядочно разбросаны по округе, то не существовало серьезных препятствий при изоляции их от соседних. Но такое же расположение земель встречается и в других областях (например, в Лангедоке, расположенном совсем близко от этих мест, или в более далеком Берри), но они гораздо медленнее отказывались, от старых систем. Это явление свидетельствует лишь о возможности совершения изменения, но не о том, почему оно произошло и притом так рано.