Марк Блок - Характерные черты французской аграрной истории

• Название: Характерные черты французской аграрной истории
• Автор: Марк Блок
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: История
• Год: 1957

Автором книги, перевод которой предлагается вниманию советского читателя, является один из крупнейших французских историков XX века и, возможно, наиболее своеобразный среди них по оригинальности мысли и необычности биографии.

Среди многих предшествующих и последующих работ на эту тему книга Блока составила своего рода эпоху. Дело не только в том, что в ту пору чрезвычайного увлечения узкими локальными темами автор отважился на обзор аграрного строя всей страны и, кроме того, дал его на широком сравнительном фоне европейского феодализма в целом, использовав для этого богатейший фактический материал, накопленный в трудах европейских историков. Главное достоинство этой книги заключается в глубине и остроте исследовательской мысли Блока, в его упорном стремлении разобраться в сущности исследуемых проблем, в новом подходе к ним. Все эти качества в сочетании с тщательной добросовестностью в анализе источников привели к тому, что во многих случаях Блок смог остроумно подметить и объяснить важные черты французской аграрной истории, то есть, в сущности говоря, особенности французского феодализма. Те же качества позволили Блоку выйти из русла традиционной во французской исторической литературе антиобщинной концепции аграрных феодальных порядков и дать интересную и продуманную картину роли общины во французской деревне. Поэтому содержание этого труда полно интереса для советского читателя. Специалист-историк оценит по достоинству и исследовательское мастерство автора, сумевшего при ограниченном размере книги выбрать из огромного материала наиболее яркие факты.

Книгу отличают продуманная конструкция, сжатость и четкость. Блок обладает своеобразным, увлекательным стилем. Его язык, образный, точный, хотя и не всегда легкий, хорошо гармонирует с оригинальностью мысли, с ее зачастую неожиданными поворотами. Это французская книга в лучшем смысле слова.

---

Но настал момент, когда в спор вступили более высокие власти. Разбазаривание отавы в результате общего пользования, особенно в том случае, когда первый укос был плохим, беспокоило власти, ответственные за общее состояние экономики области: губернаторов, интендантов, парламенты. Тем более, что оно затрагивало, особенно вблизи границ, один весьма чувствительный пункт — интересы королевской кавалерии, крупной потребительницы фуража. Постепенно, начиная с XVI века и все чаще в XVII веке, вошло в привычку при слишком сырой или слишком сухой весне издавать ордонансы, которые предписывали или разрешали оставлять в пострадавшем районе про запас второй укос, целиком или частично. Сначала это делалось очень осторожно и лишь в тех случаях, когда эти меры были действительно необходимы. Однако постепенно это вошло в привычку. Парламенты, претендовавшие во многих провинциях на право осуществлять эти функции сельской полиции, были склонны защищать права собственников. Интенданты, вначале склонные покровительствовать общинам, испытали на себе начиная с середины XVIII столетия влияние новых экономических доктрин, охотно жертвовавших интересами мелкого люда и правами общин ради потребностей производства. В 1682 году была сделана попытка полностью уничтожить обязательный выпас на отаве в одной из провинций, наиболее подверженных военной опасности, в Эльзасе. Это постановление осталось почти мертвой буквой, так как оно было преждевременным, встретило сопротивление общин и мало соблюдалось судами. Но в XVIII веке в значительной части королевства эдикты и постановления, в принципе всегда чрезвычайные и действительные только в данном году, при малейшем предлоге, а то и вовсе без него стали следовать друг за другом через все более и более короткие промежутки; по крайней мере в двух провинциях (в Беарне — в начале столетия и во Франш-Крнтэ — в конце) они издавались регулярно каждый год. «Мелкий люд» деревень протестовал, и довольно ожесточенно, но в общем безуспешно. Но это не обеспечило полностью победы индивидуальной собственности. В теории охрана отавы была легким делом. Но кому это приносило выгоду? Здесь начинались трудности. Многие претенденты заявляли о своих правах; разумеется, это были собственники. Но были также и общины, способные предпринять на свой собственный счет сбор и распределение или продажу сена. Среди них самих отнюдь не было единодушия. Их интересы противостояли интересам собственников лугов, составлявших незначительное меньшинство. Но среди жителей, совсем не имевших пастбищ, встречались как земледельцы (laboureurs), так и батраки; различные способы раздела могли благоприятствовать либо одним, либо другим. Наконец, над крестьянами возвышался сеньор, обычно собственник лугов, обладавший довольно часто привилегиями: пастбищными правами, вроде права на «отдельное стадо» (troupeau à part) или на «сухую траву» (herbes mortes), которые, утратив свою ценность в результате наложенного на отаву запрета, должны были быть компенсированы (в Лотарингии в форме взимания третьей части всех общинных доходов). Как не поколебаться перед лицом стольких противоположных требований, отражавших сложное общество, опутанное множеством пережитков? Такой парламент, как Мецский, постоянно колебался между самыми различными концепциями. В других местах судебная практика стабилизовалась, но, в зависимости от провинций, в самых разнообразных направлениях. Там, где, как во Франш-Контэ и в Беарне, помимо ставшего ежегодным запрета, осуществлялась практика, отдававшая всю отаву собственнику, исчез окончательно всякий след древнего общинного сервитута. В других местах, например в Бургундии или в Лотарингии, этот сервитут не совсем исчез, ибо обязательный выпас на отаве еще осуществлялся в некоторые годы; в другие же годы собственники, лишившие общее стадо корма, возмещали этот ущерб общинам, полностью или частично, но в другой форме. Но так как раздел сена производился обычно пропорционально числу голов скота, принадлежавшего отдельному земледельцу, то батраки, будущие жертвы агротехнического переворота, во всяком случае, много теряли от этих перемен. Старые общинные привычки пользования лугами постепенно исчезали в результате незаметного их подтачивания. Это происходило разными путями, но не путем общей реформы. 

III. Техническая революция

Сущность технической революции, которая должна была дать новый толчок борьбе против общинных сервитутов, можно выразить в нескольких словах: уничтожение того, что один агроном, Франсуа де Нефшато, называл «позором паров». Отныне земле, привыкшей до сих пор, при наиболее усовершенствованных системах, отдыхать один год из каждых двух или трех лет, была запрещена всякая лень. В материальной жизни человечества нет более значительного достижения. Во-первых, это дало возможность увеличить в два или полтора раза сельскохозяйственную продукцию и, следовательно, прокормить гораздо большее количество людей; во-вторых, это давало возможность лучше, чем раньше, кормить людей, к тому же более многочисленных, ибо увеличение обрабатываемых земель не поспевало за ростом населения. Без этого небывалого завоевания невозможны были бы ни развитие крупной промышленности, собирающей в городах массы людей, которые не извлекали средства для своего существования непосредственно из земли, ни, вообще говоря, «девятнадцатый век» в том смысле, в каком употребляют слово для обозначения кипения человеческой энергии и ошеломляющих преобразований.

Но старые аграрные распорядки представляли собой хорошо согласованные системы. Нелегко было нарушить их, не уничтожив всего целиком. Для совершения революции в способах обработки земли необходимы были многие условия.

Что посеять на земле, отводившейся прежде под пар? Хлеб? Мысль об этом порой возникала, но она была слишком плоха, чтобы за нее держаться. Опыт показал, что постоянно сеять одно и то же растение или схожие растения на одной и той же земле — это значит обречь себя на ничтожные урожаи. Нужно было найти растения, корни которых проникали бы в почву совсем на другую глубину, чем корни зерновых. Овощи? Обычно с них начинали. Но их разведение можно было рекомендовать далеко не везде, а их потребление не могло быть расширено до бесконечности. Это же замечание справедливо для льна и рапса. Действительно, ради этого не стоило еще низвергать весь прежний аграрный распорядок.

К тому же дело было не только в том, чтобы найти растение. Как бы ни было удачно чередование посевов, непрерывность обработки была связана с риском истощить почву, если бы не был найден способ доставлять ей усиленную порцию удобрений, то есть навоза, поскольку химические удобрения еще не были изобретены. Отсюда необходимость увеличить поголовье скота. Но здесь имелось противоречие, на первый взгляд неразрешимое. Ведь пар имел своей целью не только обеспечение земле отдыха — он служил в то же время пастбищем для скота. В XVII и XVIII веках постановления Парижского парламента обязывали многие соседние со столицей деревни соблюдать старинный севооборот с годом отдыха. Это объясняется тем, что новые методы казались ему опасными для овцеводства и, следовательно, для снабжения парижского населения{187}. Уничтожить пар и вместе с тем не только поддержать, но и интенсифицировать скотоводство — не означало ли это искать квадратуру круга?

Разрешение этой двойной трудности было осуществлено благодаря травосеянию. В сущности, именно фуражные растения при новом чередовании культур заменили зерновые и в то же время, по словам поэта Сен-Ламбера[147], «предложили удивленным стадам нежную траву на недавно сжатых полях»{188}. Эти культуры (вроде клевера, эспарцета и люцерны), имевшие более длинные корни, чем корни зерновых, не требовали, кроме того, от почвы такого же количества химических элементов; или же это были растения с мясистым корнем, вроде репы, знаменитого турнепса (столь часто упоминаемого в агрономических сочинениях той эпохи), которые, помимо достоинств вышеназванных трав, обладали тем преимуществом, что они требовали прополки, благодаря чему пашни периодически очищались от сорняков. Были ли это новые культуры? Не обязательно. Большинство их разводилось издавна, но в небольших количествах и не на полях. Они предназначались для огородов. Революцию в способах обработки можно в некотором смысле рассматривать как победу огородничества над пашней: заимствование растений, заимствование методов (прополка и интенсивное унаваживание), заимствование правил ведения хозяйства (исключение всякого обязательного выпаса и в случае необходимости огораживание)[148]. В конце XVIII века картофель, известный с того момента, как он был привезен из Америки, но долгое время разводившийся лишь в небольших количествах и только в некоторых восточных провинциях, главным образом на корм скоту, пополнил список ботанических открытий, помогая крестьянскому населению, до тех пор кормившемуся лишь зерновыми, избегнуть призрака голода. Затем появилась сахарная свекла, сочетание которой с зерновыми дало самый классический севооборот. Но на первом своем этапе «новое земледелие», как говорили его теоретики, полностью находилось под властью фуражных культур.