Марк Блок - Характерные черты французской аграрной истории

• Название: Характерные черты французской аграрной истории
• Автор: Марк Блок
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: История
• Год: 1957

Автором книги, перевод которой предлагается вниманию советского читателя, является один из крупнейших французских историков XX века и, возможно, наиболее своеобразный среди них по оригинальности мысли и необычности биографии.

Среди многих предшествующих и последующих работ на эту тему книга Блока составила своего рода эпоху. Дело не только в том, что в ту пору чрезвычайного увлечения узкими локальными темами автор отважился на обзор аграрного строя всей страны и, кроме того, дал его на широком сравнительном фоне европейского феодализма в целом, использовав для этого богатейший фактический материал, накопленный в трудах европейских историков. Главное достоинство этой книги заключается в глубине и остроте исследовательской мысли Блока, в его упорном стремлении разобраться в сущности исследуемых проблем, в новом подходе к ним. Все эти качества в сочетании с тщательной добросовестностью в анализе источников привели к тому, что во многих случаях Блок смог остроумно подметить и объяснить важные черты французской аграрной истории, то есть, в сущности говоря, особенности французского феодализма. Те же качества позволили Блоку выйти из русла традиционной во французской исторической литературе антиобщинной концепции аграрных феодальных порядков и дать интересную и продуманную картину роли общины во французской деревне. Поэтому содержание этого труда полно интереса для советского читателя. Специалист-историк оценит по достоинству и исследовательское мастерство автора, сумевшего при ограниченном размере книги выбрать из огромного материала наиболее яркие факты.

Книгу отличают продуманная конструкция, сжатость и четкость. Блок обладает своеобразным, увлекательным стилем. Его язык, образный, точный, хотя и не всегда легкий, хорошо гармонирует с оригинальностью мысли, с ее зачастую неожиданными поворотами. Это французская книга в лучшем смысле слова.

---

Римские законы, всегда тщательно изучавшиеся в Провансе, были там признаны официальной основой всех правовых норм (в случае отсутствия постановлений кутюм). А римскому праву всякое ограничение индивидуальной собственности было, как говорили старые юристы, «ненавистно». Римское право давало аргументы в пользу аграрной реформы и склоняло к ней умы. Очевидно, статут 1469 года был пронизан его духом, равно как и многие судебные постановления или составленные местным юристом решения общины. Но влияние римского права лишь способствовало движению, но не породило его. Разве не жил по римскому праву также и Лангедок, где триумф индивидуализма наступил тем не менее гораздо позже? Истинные причины преобразования аграрного режима Прованса нужно искать в экономическом и географическом положении области.

Особенности почвы помешали тому, чтобы распахивание целины зашло в Провансе так же далеко, как в других районах. Там не было недостатка в необработанных землях, притом обреченных всегда оставаться таковыми. Почти не было поселения, не имевшего своей «скалы» (roche), своего «дикого поля» (garrigue), покрытых ароматическим кустарником и кое-где отдельными деревьями. Прибавьте к этому несколько обширных территорий [а именно Кро (Crau)[138]], слишком засушливых и слишком малоплодородных, чтобы быть годными для обработки, но способных давать летом драгоценную траву. Разумеется, эти невозделанные пространства служили пастбищем. Порой там свободно бродили стада, порой все жители или некоторые из них добивались признания за собой права временно присваивать отдельные участки, называвшиеся cossouls, с целью огородить их и предоставить для выпаса скота лишь некоторых собственников. Общины мужественно защищали свои права против сеньоров. Подобно пустошам в областях огороженных полей, каменистые herms Прованса (herm в точном смысле слова означает пустыню) позволяли мелким земледельцам обходиться без коллективного выпаса с большей легкостью, чем в областях, где расчистка приняла более широкие масштабы.

Получилось так, что постепенно коллективный выпас стал главным образом служить интересам, не имеющим ничего общего с интересами земледельцев. Очевидно, что у батраков и совсем мелких собственников, хотя им также были доступны общинные пустоши, не было оснований желать, чтобы поля были избавлены от древнего сервитута; не имея или почти не имея земли, они должны были лишиться при этой перемене некоторых пастбищных льгот, ничего при этом не приобретая. Во многих местах во время аграрных волнений, которые совпали с политической революцией 1789 года, они попытались восстановить коллективный выпас[139]. Несомненно, они с сожалением следили за его исчезновением. Известная враждебность, которую встречали там и сям в общинах те, кто налагал запрет, была вызвана, вероятно, именно этими чувствами{175}. Но настоящую оппозицию ограничению древнего обычая оказывала значительно более могущественная среда: крупные овцеводы (nourriguiers). В Салоне, например, именно они, опираясь на поддержку мясников, своих естественных клиентов, на протяжении многих лет уже после того, как муниципалитет добился от своего сеньора, архиепископа арльского, полной отмены обязательного выпаса на пахотных полях, не давали хода этой реформе{176}.[140] Потерпев поражение в главном и выиграв только в двух побочных вопросах (сохранение выпаса на расположенных посреди необработанных земель изолированных и потому трудно охраняемых полях и ликвидация одного cossoul, созданного общиной для того, чтобы не пускать туда их скот), они вовсе не отреклись от своей упорной вражды. Еще в 1626 году в связи с увеличением штрафов за потравы виноградников и оливковых рощ они протестовали против этого постановления, способного нанести ущерб «частным лицам, которые имеют склонность к разведению скота»{177}. Новая аграрная политика общин не случайно ущемляла скотоводов; ее основной целью было положить конец выгоде, которую они несправедливо, по мнению других жителей, извлекали из древних обычаев.

В Провансе скот издавна угоняли на лето в горы. Но с XIII века вследствие успехов сукноделия и развития городов, нуждавшихся в подвозе мяса, важность этой вековой практики в экономическом отношении возросла еще больше. Стада комплектовались в большинстве случаев богатыми лицами, которые или были собственниками скота, или брали его в аренду. Весной по широким дорогам (carreires), которые земледельцы под страхом сурового наказания вынуждены были оставлять открытыми среди полей, стада поднимались на высокогорные пастбища, взметая вокруг себя тучи пыли, что побудило назвать взимавшийся при этом особый побор живописным именем pulvérage[141]. С наступлением осени они спускались с гор и именно тогда разбредались по жнивью. Ибо овцеводы использовали в своих интересах право коллективного выпаса либо потому, что, будучи родом из данной местности, они имели на это право как жители, либо потому, что они арендовали это право у какой-либо обремененной долгами общины или (что было чаще) у какого-нибудь нуждавшегося в деньгах сеньора, несмотря на протесты крестьян{178}. Таким образом, архаический сервитут, созданный некогда для того, чтобы обеспечить каждому члену маленькой группы прокорм его скота, необходимого для его жизни, оборачивался на пользу нескольким крупным предпринимателям — «благородным и благоразумным людям», как называли себя эти салонцы, чьи овцы пожирали все. Поскольку благодаря форме полей земледельцы отлично могли содержать свой скот за счет выпаса на собственном жнивье и поскольку пустоши, сверх того, давали им дополнительно достаточно травы, они уничтожили право коллективного выпаса, которое теперь превращало их поля в жертву губительной прожорливости пригнанного с гор скота. Уничтожение старой системы общественного выпаса в Провансе было эпизодом вечной борьбы земледельца со скотоводом (можно даже сказать оседлого жителя с кочевником) и в то же время борьбы мелкого производителя против капиталиста.

Уничтожение старой системы не привело к видимому изменению аграрного пейзажа. Никаких или почти никаких изгородей (кипарисовые изгороди, которые так характерны теперь для многих провансальских деревень, имеют целью защитить поля от ветра, а не от стада; до XIX века их почти не было){179}. Никакого единения парцелл. Так, не задевая установленной прошлыми поколениями материальной основы, Прованс мало-помалу перешел к аграрному индивидуализму.

В районах открытых полей севера общины долго, иногда до наших дней, сохраняли коллективный выпас. Но некоторые лица, особенно начиная с XVI века, возненавидели его как помеху. Это были собственники тех составленных ценой терпеливого собирания обширных владений, которые начали в это время в бесчисленных местах ломать прежнее дробление земельной собственности. Форма их полей позволяла им использовать пары для выпаса своего собственного скота. Их социальное положение делало для них невыносимым подчинение правилам наравне с мелким людом. Наконец, их стойла с многочисленным скотом доставляли им достаточно навоза, чтобы они могли иногда обходиться без мертвого пара. Вместо того чтобы оставлять свою землю в течение года под паром, они охотно сеяли там в это время некоторые второстепенные зерновые культуры — просо, масличные растения и особенно овощи, фасоль или лук-порей. Такую практику называли «похищенный пар». Разве не лишала она почву отдыха? Ее рекомендовали уже агрономы классической древности. С тех пор ее, конечно, никогда не теряли полностью из виду, но использовали ее крайне редко и спорадически. Однако постепенно ее стали использовать в некоторых провинциях, где городские рынки представляли для производителей соблазнительные возможности сбыта товаров. Фландрия, вероятно, широко применяла ее с конца средних веков. В Провансе на последнем этапе движения против общинных прав она, так же как и страх перед перегонявшимся скотом, возможно, способствовала тому, что собственники окончательно решились на это преобразование. В Нормандии она засвидетельствована с начала XVI века{180}.

В тех сельских местностях, где общее стадо продолжало пастись на полях, с которых был снят урожай (то есть почти во всех районах открытых полей, следовательно, исключая Прованс), эта индивидуальная эмансипация не могла быть эффективной иначе, как под защитой хороших изгородей или глубоких рвов. Начиная с XVI века во Франции там и сям воздвигались новые ограды, против которых протестовали общины. Однако большая часть таких оград защищала не пахотные поля. По соображениям, которые мы изложим ниже, их предназначали для защиты лугов или же, подобно тем оградам, которые были запрещены чуть позже 1565 года графом де Монбельяр, причиной их появления было превращение засеянных пашен в сады или огороды{181}. Вплоть до конца XVIII века пахотные земли большей части страны не знали ничего подобного тем огораживаниям, которые начиная с эпохи Тюдоров изменили пейзаж старой Англии. Взгляните, например, на межевые карты Бос или Берри начала XVIII века, где простираются обширные поля собирателей земель{182}; они совершенно открыты, так же как и узкие полоски мелких крестьян. Обычные правила слишком укоренились, движение к собиранию парцелл встречало в наследственности держаний слишком большое препятствие, чтобы преобразование такого масштаба было возможным или даже очень желанным. Но было одно исключение — Нормандия.