Павел Халов - Иду над океаном

• Название: Иду над океаном
• Автор: Павел Халов
• Издательство: Хабаровское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Роман посвящен проблемам современности. Многочисленные герои П. Халова — военные летчики, врачи, партийные работники, художники — объединены одним стремлением: раскрыть, наиболее полно проявить все свои творческие возможности, все свои силы, чтобы отдать их служению Родине.

---

И вдруг он понял, что ему интересна эта необычная в своей простоте девушка: такую простоту могут позволить себе люди или очень чистые, или независимые. А может быть, только чистые и независимые в одно время.

«У меня же целая неделя впереди!» — вспомнил он и повеселел окончательно.

— Я хотела спросить вас о вас самом. Вы летчик, это я вижу. А…

Барышев прервал ее.

— Я летал на перехватчиках. Служил в самом пекле. А теперь поеду в другое — только там ниже нуля. Вы продолжаете славную историю. А у меня, милая Светлана, нет этой истории. Моя история начинается с меня самого. — Он помолчал и добавил: — Если хотите — и у меня была история. Не очень радостная, может быть. Мне не хочется об этом говорить. Однажды мне пришло в голову, что свою историю я должен когда-нибудь начать сам. Все равно же придется начинать. Так уж чем раньше, тем, возможно, длиннее она окажется. И, возможно, интереснее.

Барышев подумал вдруг, что за годы, прошедшие с того дня, когда он переступил порог военкомата, он никому ни разу не говорил о себе. В анкетах было написано все верно. Барышеву нечего было стыдиться в своей юности и в своем прошлом. А потерь стыдиться нельзя. Потери у него были. И любовь была. Молодая, смешная, но была. И она не прошла, эта любовь, а словно остановилась в своем развитии и так осталась навсегда — светлой и горькой, и далекой, словно на левом берегу большой реки, — где пришла к нему.

Уже совсем стемнело, и огни горели вовсю, сияли витрины, а улицы сделались еще бесконечнее и праздничнее.

Они прошли порядком, и Барышеву нравилось идти, не зная, куда он идет, — это тоже была свобода.

Видимо, Светлана переживала что-то похожее, потому что она сказала:

— Всю жизнь я прожила в Москве. Она для меня — как живой человек, очень родной. Старые москвичи, куда бы ни уехали, не забывают ее. Я вот в Казахстане была два месяца, а вернулась — чуть не заплакала от радости.

— Ну, вы не очень долго отсутствовали, — усмехаясь, сказал Барышев.

— Вы так считаете?

— В городе, где я не родился, но много прожил, я не был почти десять лет. Да, десять — точно. Даже немного больше. Но я помню его…

И снова тянулась и тянулась широкая московская улица с огнями и машинами, и снова они шли, и Барышев изредка чувствовал своим локтем ее локоть и иногда видел ее словно размытый профиль.

И вот Светлана остановилась. Она сказала, положив пальцы на рукав его военной тужурки:

— Не обижайтесь, Барышев, бабушка ждет меня. Она уже начала беспокоиться. А мне еще далеко, и я устала. Ну просто ноги не идут. Мне интересно с вами, я не обманываю.

— Простите, — проговорил он.

— Нет-нет, не в этом дело. Я говорю правду, честное слово! И если хотите — позвоните мне завтра. Я не навязываюсь, а просто хочу, чтобы вы знали, что я говорю правду.

Она быстро проговорила номер телефона. Барышев хотел записать и потянулся было за ручкой и записной книжкой, но она остановила его:

— Не надо. Забудете — значит все правильно. Не забудете — тоже все правильно. Я повторю.

И она повторила номер, но только медленнее, и он понял, что не забудет этих цифр.

Только теперь она отняла свои пальцы, подошла к самому краю шоссе. Буквально через несколько мгновений, повинуясь взмаху ее руки, остановилось такси. Барышев хотел поехать с ней, но она, уже приоткрыв дверцу «Волги», сказала, улыбнувшись:

— Вот я окончательно убедилась, что вы не москвич. У нас большие расстояния, провожать не принято — провожания на десять километров омрачают знакомства.

«Волга» ушла, и ее красные огни тотчас затерялись среди множества других.

На этот раз Барышев не гонял по Москве. Прямо от того места, где его оставила Светлана, он пошел пешком. И решил не спрашивать дороги, не садиться ни на какой транспорт, а просто идти, сколько бы ни пришлось. Он заходил в ярко освещенные магазины, сидел в кафе, у которого не было фасадной стены, выпил чашку крепкого кофе (у нас сегодня бразильский) — и снова шагал и шагал, не чувствуя усталости. Иногда он ловил на себе женские взгляды, это и нравилось ему, и не беспокоило его души. Он поймал себя на том, что все время — даже если разобрать это время по секундам — помнит Светлану. Что-то в ней напоминало ему ту давнюю-давнюю широкоглазую девочку, которая осталась «на левом берегу». Но только она будто повзрослела. Да и сам он повзрослел, из тщеславного, гибкого юноши он превратился в рослого капитана авиации, но главное — он стал мужчиной, на зуб попробовавшим материал, из которого сделана жизнь, и узнавшим, чего он хочет.

Он не мог сказать, какие чувства владеют им сейчас — ни нежность, ни радость, что встретил ее, ни благодарность случаю, что свел их у лотка с газированной водой, ни тревога, ни ожидание завтрашнего дня. Он чувствовал себя так, точно случилось то, что должно было случиться и о чем он знал давно. Сердце его билось ровно. Он помнил ее, и все. Шел — и помнил, ловил на себе взгляды женщин — и помнил, пил кофе маленькими глотками — и помнил, видел впереди себя прогуливающихся девушек — и помнил…

— Вам, четыреста пятнадцатый, есть почта, — сказала дежурная по этажу.

И впервые за многие дни сердце капитана Барышева дрогнуло. «Вот и конец, — четко подумал он. — Все».

Перешагнув порог и включив свет, он распечатал канцелярский без всяких титулов конверт с одной надписью от руки — «Барышеву, «Украина», № 2415». А в конверте — распоряжение прибыть к девяти утра завтра в штаб. Машина будет ждать без четверти девять.

И этого было достаточно, чтобы он мгновенно, без перехода, включился в железный военный ритм. И ложился он спать так, словно завтра ему вылетать по знакомому маршруту.

И опять утром была стремительная дорога на хорошо отлаженной машине, опять был полковник. И полковник сказал:

— В двенадцать ноль-ноль летит Ан-8. Приказано передать вам следующее: на сборы — полчаса, машина в вашем распоряжении.

Полковник сам не понимал, чем объяснить внимание маршала к рядовому в общем-то пилоту. Отнес это за счет стариковского чудачества или в конце концов за счет каких-то неизвестных ему близких отношений — бывает и такое: насмотрелся за свою жизнь разного. Его смущало это, и он не знал определенно, как ему следует вести себя с капитаном из Н-ска. И он хотел как можно скорее выполнить все, что ему приказано, и поэтому — несколько пережал… До отлета оставалось еще три часа, и Барышев полтора из них мог затратить на себя.

— Товарищ полковник, — сказал Барышев, леденея от сознания, что сейчас он принимает очень важное, необычное для себя решение. — Сколько необходимо на дорогу до старта?

— Ну, минут сорок, если хорошо ехать, — поколебавшись, сказал полковник и пожал плечами, отчего мягкие погоны на его широких плечах сгорбились.

— Разрешите обратиться с просьбой?

Своим тоном Барышев облегчал полковнику разговор с собой — он говорил почтительно и строго по форме.

— Разрешите, товарищ полковник, прибыть прямо к отлету. В одиннадцать сорок пять я буду в самолете. Открылись некоторые обстоятельства.

Полковник разрешил. И, чтобы сгладить впечатление от своей жестокости, он спросил:

— Ну, как вечер? Я телевизор смотрел.

— Я ничего не понимаю в поэзии, — сказал Барышев.

На получение документов хватило четверти часа. И Барышев сбежал к машине. Он с трудом отыскал ее среди множества таких же черных «Волг». Четверть часа отняло оформление выезда в «Украине». И когда все было сделано, Барышев вошел в телефонную будку.

Ответили ему сразу.

Стиснув трубку, натянутый, словно струна, он четко проговорил:

— Прошу позвать Светлану. Говорит капитан Барышев.

— Светлану? — переспросил после паузы на том конце солидный женский голос не то с удивлением, не то с догадкой.

«Ну, что она там тянет», — подумал Барышев. Пока бабушка решала, как ей поступить, Барышев успел подумать еще и о том, что если так долго раздумывает она, значит Светлана дома. И что если бы он не назвался, бабушка, не колеблясь, ответила бы «нет», и все. Иди — проверь.

Трубка стукнула — бабушка положила ее рядом с аппаратом. Прошла целая вечность, прежде чем Барышев услышал в глубине квартиры, в самом сердце Москвы, бабушкино: «Светлана-а-а». И молодой солнечный голос: «Что, бабушка?..» И бабушка, наверно, сказала ей, кто звонит, но сделала это тихо — знала, что в телефоне все слышно.

— Да, я слушаю, — негромко, не тихим, а каким-то притихшим голосом сказала Светлана.

— Я запомнил номер, Светлана, — резковато сказал он. — Мне необходимо вас видеть.

— Когда? — только и спросила она.

— Сейчас. У меня машина и шестьдесят минут времени. Как вас найти? Я должен вас видеть.

Еще тише, чем говорила до этого, она сказала:

— Хорошо, я буду ждать вас у центрального входа в метре «Новослободская».