Казимеж Квашневский - Гибель судьи Мрочека

• Название: Гибель судьи Мрочека
• Автор: Казимеж Квашневский
• Жанр: Детектив

Казимеж КВАШНЕВСКИЙ — один из псевдонимов Мацея Сломчинского. Родился 1920 году в Варшаве. Дебютировал как поэт в 1946 г. на страницах еженедельника «Тидзень». Известен как автор многих прозаических книг для детей и юношества, приключенческих повестей, среди них наибольшей популярностью пользуются: «Сам против себя», «Марш оловянных солдатиков», «Где третий Король?», «Ты просто дьявол», предлагаемая читателю повесть — «Гибель судьи Мрочека» и т. д. Перевод Натальи Дик.

---

— Вы видели его, когда он вез молоко?

— Конечно видела. Ведь и ты видел, Франек? — повернулась к мужу, который утвердительно закивал головой.

— Как раз встали, — произнес хриплым голосом. — Жена постель на балкон выносила, когда он подъехал. Ставит всегда велосипед посреди улицы и разносит бутылки по домам.

— А в котором часу это было?

— Кажется, после шести. Может, за полчаса до того, как судья вышел на пляж.

— А Владек разносит бутылки без разбора или у каждого своя собственная?

— Как это, пан капитан? У него полсотни бутылок в ящике. Вот и вынимает по очереди, от дома к дому… — она подалась к Желеховскому. — А что случилось?

— Нет… ничего… спасибо. Просто поинтересовался. Будьте здоровы… — небрежно козырнул и направился к мотоциклу.

— Видишь! — прошептала женщина мужу. — Наверное, недостача в молочном магазине! Но чтобы Владек у матери воровал — никогда бы не поверила. Такой порядочный мальчик на вид… Как можно ошибаться в людях!

— Не болтай! — ее муж покачал головой, нагнулся, стряхивая тлю с розы. — Судья всегда пил молоко, когда шел купаться…

— Боже! — прикрыла рот ладонью. — Всегда пил! Правда… Хоть бы тебя не заподозрили!

— Меня?

— Он же тебя упек в тюрьму.

— Ничего я к нему не имел. Заслужил, вот и посадили.

— А если комендант узнает, что в воскресенье тебя не было дома?

— На работе был, — мужчина пожал плечами.

— А ты действительно находился на работе?

— А где бы я должен быть! — однако при последних словах отвел взгляд, и женщина почувствовала страх.

Между тем комендант пошел к мотоциклу, но проминул его и приблизился к машине Мрочека, протер забрызганный номер, быстро записал его в блокнот.

Потом обернулся, услышав шаги. Нотариус Гольдштейн шел медленно, держа в руке пухлую папку.

— Только с работы? — спросил Желеховский.

— Да, да. С работы. Контора же одна на весь повят, — опустил папку на колесо автомашины, вытащил платочек и вытерся. — Все, хватит. Скоро пенсия. Еще год, да и, впрочем, уже не хочется работать, Когда он был жив, всегда ходили вместе на работу. А в последние дни дорога в город кажется мне гораздо длиннее.

— Да, это печальная история… — Желеховский отошел от машины. Гольдштейн подхватил свою папку и пошел рядом с ним. — Хорошо, что я вас опять встретил. — Капитан задержался возле своего мотоцикла. — Хотел бы поговорить, но… не на улице. Вечером, хорошо, если вам не трудно?

— Ну что вы! Пожалуйста, хоть сейчас! До вечера, — нотариус взглянул на часы, — еще много времени. Да и, честно говоря, со дня смерти Станислава не знаю, что делать по вечерам. Прошу…

Молча направились по улочке.

Когда оказались в просторном кабинете, напоминавшем какое-то конторское помещение, заполненное книгами, нотариус указал Желеховському на кресло.

— Выпьете рюмочку, да, пан капитан?

— С удовольствием, но, в другой раз. Я на мотоцикле, знаете… Хочу поговорить с вами откровенно. В этот раз уже действительно речь идет о сохранении нашего разговора в абсолютной тайне.

Гольдштейн раскрыл рот, но капитан продолжал:

— Знаю, что вы хотите сказать. Но порой можно проговориться поневоле. Я хочу вас расспросить об одном человеке, который жил здесь раньше, сразу же после освобождения. Вы единственный, с кем могу говорить на эту тему откровенно. Человек тот был в Порембе первым бургомистром и…

— Ах, он! — Гольдштейн кивнул. — Но ведь это было так давно… Он был гестаповцем. Замучил тысячи людей в гетто. Прятался то тут, то там. Страшный был пес, скажу я вам. И удрал с поезда. На ходу стреляли по нему, но он сбежал. Он в Германии? Его нашли?

— Нет… — капитан отрицательно покачал головой. — Он мертв… насколько я знаю.

— Слава богу! Таких надо было сразу расстреливать как бешеных собак.

— Может, вы и правы, но это дело кажется мне еще не законченным. У него были три золотых коронки на передних зубах?

— Были ли? А ведь действительно да! — низенький нотариус оживился. — Ну, конечно. У него были не только три коронки из золота, но и масса наглости! Вы знаете, он был здесь бургомистром в течение года, и я… я! ему ежедневно руку подавал, а он знал, что я еврей и относился ко мне всегда с такой сердечностью! Он, который замучил стольких евреев!

— Именно поэтому я и пришел к вам. Видите ли, у меня есть данные, что тот человек, очевидно, был ранен во время бегства, вернулся сюда, и кто-то его укрывал, а потом, когда умер от ран, сообщник спрятал тело. Это значит, что в Порембе могут жить единомышленники раненого, а может, и военные преступники. Не могу сейчас точно сказать, кто что делал во время войны, и нет ли здесь людей с фальшивыми документами и биографиями. Не забывайте, что Поремба Морская — это маленький городок на самом краю Польши.

— Невероятно!.. — тихо сказал нотариус. — Невероятно… Здесь? Но почему вы пришли с этим именно ко мне?

— Потому что, во — первых, вы тут живете с первых дней после освобождения, а во — вторых, вы, как еврей, не могли быть его сообщником.

— Да, понимаю, — Гольдштейн задумчиво покачал головой. — Это страшно… — сказал глухо. — Вы знаете, о чем я сейчас подумал? Начал перебирать в уме всех, кто поселился здесь, и… искать, понимаете? — повысил голос. — И никому вдруг не поверил! Никому! — он сорвался с места. — Тот тоже был такой веселый и милый, и искренний на вид. Никто и подумать не мог. Как я могу жить здесь сейчас, если любой из тех, кто работал со мной с самого начала, может оказаться таким негодяем! Вы уверены в этом, пан капитан? — Он снова опустился в кресло.

— Не уверен. Но предположим, что кто-то нашел останки того человека, тщательнейшим образом спрятанные. Не значит ли это, что человек тот возвратился сюда к кому-то, кому доверял? Его сообщник мог ухаживать за раненым, а после его смерти очень хитро избавился от тела, чтобы не вызвать подозрения. А через несколько лет вдруг кто-то другой находит останки. Находит и… гибнет.

— Гибнет? — Гольдштейн наклонился к нему. — А вы… вы видели те останки?

Желеховский покачал отрицательно головой.

— Вы же не видели? Да?

— Один человек мне сказал, что видел. Даже довольно подробно описал. Это может быть и неправдой, сфабрикованной, чтобы замести следы. Но может оказаться и правдой, хотя, признаться, все, что я слышал, звучало достаточно фантастически… Пока не знаю ничего определенного. Не попытаетесь ли вы вспомнить, с кем бургомистр — гестаповец поддерживал самые тесные отношения, кто с ним часто бывал, и так далее? Спросим еще у тех людей.

— Но многие из них, уже умерли. Как с ними?

— Тех не берите в расчет. Если молодой Мрочек рассказал мне правду, этот человек тут должна быть и сейчас. И действовать.

— Мрочек! — опять сорвался с места Гольдштейн. — Вы думаете, что Станислав…

— Буду с вами абсолютно искренним. Судья Станислав Мрочек утонул из-за того, что вместе с молоком утром выпил большую дозу наркотика. Его племянник рассказывает об этом странные вещи. Но, с другой стороны, и сам этот племянник довольно странный. Он врач, хорошо разбирается в наркотиках. Кроме того, ездил в тот день на рыбалку в какое-то неопределенное место, никто его там не видел, и он никого не встречал. Кроме того, он что-то крутит. Хотел меня обмануть, не говорит правды. Почему? Не знаю. Если бы не его жена, до сих пор бы не знал о том скелете. Она едва не погибла сегодня утром. Не умеет плавать. — Махнул рукой. — А может, я просто зашел далеко? Словом, мало что понимаю в этом деле. Поэтому спрашиваю вас, судья не мог покончить самоубийством? Откровенно говоря, этот молодой Мрочек мне не нравится. Может, дело с тем гестаповцем возникло в его воображении? Но может быть и иначе. Правда может оказаться иной. Поэтому мне нужна помощь. Именно ваша. Вы живете напротив Мрочека. Приглядитесь, пожалуйста. Если он преступник, то, к счастью, слишком нервный. Может себя чем-нибудь выдать. Такие, как он, не терпят бездействия.

— Что он может сделать?

— Не знаю. Все так запутано. Как видите, дело раздваивается, расходится в две противоположные стороны. Все выяснится в конце. Пришел же я к вам, поскольку самому мне сложно вести следствие. Вы дружили с судьей, и я верю, что поможете мне.

Низенький нотариус встал и протянул ему руку.

— Можете мне довериться… — растроганно проговорил он. — Ни один замурованный в стене скелет, ни один затаившийся гестаповец не удержит меня от раскрытия истины… Но если вы говорите, что это может быть и неправдой, и что этот молодой… это было бы горько. Если бы Станислав знал!.. Он так его любил и хотел видеть все время у себя! Голова идет кругом от всего этого…

— Пожалуйста, только ничем не выдайте себя, — Желеховський засобирался. — Мне пора. Будьте бдительны, пан Гольдштейн. Я рассказал вам все, чтобы вы поняли, чего хочу от вас. Существует две версии, распутывать которые надо одновременно. Версии, противоположные друг другу. И в обеих вы можете мне оказать очень, очень большую помощь. Заранее благодарен и прошу прощения, что отнял у вас так много времени.