Николай Шубкин - Повседневная жизнь старой русской гимназии

• Название: Повседневная жизнь старой русской гимназии
• Автор: Николай Шубкин
• Издательство: Издательство Русского Христианского гуманитарного института
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-87516-252-X

Автор публикуемого дневника — Николай Феоктистович Шубкин с 1907 по 1937 г. преподавал литературу и русский язык в гимназиях и средних школах города Барнаула. «Дневник словесника» показывает, как осознавали себя, свою деятельность, свою страну русские интеллигенты тех лет.

«Дневник словесника» любопытен и как социально-педагогический документ, рисующий как бы изнутри жизнь предреволюционной школы в заштатном сибирском городке. Публикуемые записки — подлинный документ своей эпохи. И вместе с тем это напоминание о непреходящей ценности социально-нравственных функций, исполнять которые призваны люди этой профессии, этой судьбы.

---

Председатель местного отдела Союза русского народа, ничтожный во всех отношениях фельдшеришко, бегал в прошлом году к нашему ревизору и делал на меня чисто клеветнические доносы, совершенно наглые по своей беззастенчивой лжи. Ныне в одном частном доме мне пришлось встретиться с ним и… познакомиться. И теперь мы любезно обмениваемся поклонами… Не могу же ведь я выдавать ревизора, который сообщал все это конфиденциально. А попробуй без всяких внешних поводов не подать руки этому господину, и в «Русском знамени» снова появятся пасквили и доносы на меня. Нет, уж лучше от греха подальше! А гордость и самолюбие по боку. Так-то мы и живем.

17 марта

На днях был у председателя потолковать насчет экзаменационных программ в VII и VIII классах. Насчет объема курса в VII классе он сразу согласился, насчет программы VIII класса высказался было за включение не только литературы, но и грамматики (ее уже сдавали на полугодовой репетиции, но г-н председатель тогда не соблаговолил прийти, и потому, видимо, скептически относится к тому, что ученицы достаточно знают ее). Мне, однако, удалось уговорить его обойтись без грамматики. Но зато в другом, что является его «коньком», он остался неуклонным. Я имею в виду его пристрастие к заучиванию наизусть стихотворений. Эти идеи его мы узнали не так давно и не могли знать раньше; поэтому, хотя ученицы и занимались заучиванием, но этому не придавалось никакого исключительного значения. В VII классе выучили ныне около 10 стихотворений. А в VIII, где занялись этим всего какой-нибудь месяц назад, выучили стихотворений 6–7. Теперь же председатель настаивает, чтобы и в программе VII класса, и в программе VIII класса стихотворения были обязательно в каждом билете. Таким образом, в VII классе придется потребовать от учениц явиться на экзамен с двадцатью стихотворениями в голове (по числу билетов); а в VIII — с восемнадцатью. В VII классе со старыми стихотворениями еще удалось набрать это число. А в VIII — откуда их взять? Для заучивания вновь времени уже не хватит, т<ак> к<ак> остается всего 6–7 уроков, а пройти надо еще Достоевского («Мертвый дом» и «Преступление и наказание»). Повторять тоже затруднительно, т<ак> к<ак> и времени мало, да и некоторые ученицы поступили из других гимназий, и общеизвестных стихотворений найдется мало. А тут еще и из того, что выучено ныне, некоторые стихотворения пришлось выпустить как недостаточно «благонадежные» («Свобода», «В минуты унынья» и некоторые другие). Теперь под давлением председателя придется налегать на учениц. А им это, конечно, тоже не понравится.

21 марта

Занятия возобновились. И сразу же пришлось нагонять пропущенное время: почти каждый день то в том, то в другом классе устраивать добавочные уроки. После отдыха высидеть пять часов в напряженном состоянии весьма нелегко, и я вернулся вчера из гимназии с больной головой, да и сегодня чувствую себя после пяти уроков утомленным. Но, с другой стороны, приятно было снова оказаться среди этой милой молодежи, снова заняться любимым делом. Вот урок словесности в VIII классе. Я сообщил, что ввиду того что много уроков «пропало», вместо двух сочинений в эту четверть дам им одно. Но какое дать: классное пли домашнее? Оказывается, есть сторонницы и того, и другого. Завязывается спор. Решают голосовать вопрос вставанием. «Кто за классное?» — спрашиваю я. Встает человек пять. «Кто за домашнее?» Встает большинство. Вопрос, таким образом, решается самими ученицами. Дальше начинаю спрашивать урок (биографию Достоевского). Кой-что добавляю, стараюсь заинтересовать. Напоминаю, например, что он был и в пределах нашей губернии. Называю одного местного старика, знакомого многим ученицам, который лично видал писателя. Отвечают сегодня хорошо, знают и стихотворения — не так, как при председателе. Одна из отвечавших Л. З-на, в которой еще так много детской непосредственности, все-таки почему-то закапризничала и заявила, что она не будет читать стихотворений. Я уговариваю ее, прошу прочитать, например, «Свободу» Некрасова. Я, чтобы не смущать ее, все время смотрю в сторону. И она продекламировала очень недурно, так что я поставил ей 5. На этот раз все обошлось хорошо. Но как трудно все-таки обращаться с современной молодежью. До чего она болезненно самолюбива и нервна! На днях, когда подавали сочинения по педагогике, одна восьмиклассница принесла мне на дом несколько работ. В числе этих сочинений оказалась одна работа без имени автора (на обложке тетради все было выскоблено). В самой тетради не было не только плана сочинения (чего я обязательно требую), но даже и заглавия. О фамилии автора я догадался по почерку; но не мог понять, почему нет ни заглавия, ни плана. Я думал даже, не составляет ли эта тетрадь уже продолжения; но где же тогда начало? Поэтому, встретив сегодня в гимназии автора этого странного сочинения, я обратился к ней самым мирным тоном с вопросом о том, ее ли это работа, и почему в ней такие странности. Но ученица (девушка, в общем, вполне благовоспитанная), ничего не ответив, повернулась от меня и ушла едва ли не в слезах. Я, конечно, не стал пока от нее ничего добиваться. Она в последнее время переживает тяжелый душевный кризис на той почве, что родители (богатые коммерсанты) не хотят пускать ее на курсы, куда она рвется из своей малокультурной семьи. В сочинении (характеристика девочки), может быть, есть что-нибудь автобиографическое; может быть, си не хотелось его отдавать. С точки зрения логики, это все, конечно, не выдерживает критики. С точки зрения школьной субординации здесь можно усмотреть и небрежность, и дерзость. Но совсем не с этих формальных точек зрения надо подходить к этой нервной, неуравновешенной, но по-своему славной молодежи. Сегодня же вышел инцидент и с другой восьмиклассницей — Т-вой на конференции. Разбирался ее второй урок (первый она не могла дать из-за волнения, приведшею потом к обмороку). Начальница, указав некоторые погрешности, в извинение практикантки добавила, что это, наверно, допущено было от волнения. Председатель, любезно улыбаясь, обратился к Т-вой с вопросом: «Почему же Вы все волнуетесь?» Та не выдержала, заплакала и стремительно удалилась из комнаты; а другая восьмиклассница, по совету начальницы, пошла с ней отваживаться. Когда конференция кончилась, я оказал председателю, намекая на доносы родителей: «Вот видите, какой народ! А потом скажут, что педагоги виноваты…»

22 марта

На нашем педагогическом горизонте появилась новая личность — классная дама Т. Об особе этой стоит упомянуть. Прежние классные дамы ничего в сущности не делали, однако все время жаловались на массу дел. Поэтому сердобольный попечительский совет — не находя средств ни на книги, ни на надлежащую оплату учительского груда, ни даже на телефон — решил открыть новую должность классной дамы и выбросил из своего скудного кошелька на ветер 600 р. Но кого определить на эту должность? Ближайшим образом это зависит от начальницы. Но начальница, будучи сама избранницей попечительского совета, чувствует себя ему за это обязанной, и когда председатель этого совета (пивной заводчик) замолвил словечко за одну совершенно незнакомую начальнице особу, та сразу согласилась пригласить ее. И вот появилась в гимназии г-жа Т. Классные дамы но большей части сводятся к двум типам. Это или злые, придирчивые старые девы, ненавистные всем ученицам, или же совершенно безвольные тряпки, которых ученицы презирают и не ставят ни в грош. Госпожа Т. типичная представительница второй категории. Будучи определена классной наставницей VII класса, она сразу же распустила класс до последней крайности. Когда она сидит на письменной работе, ученицы без церемонии списывают сочинения с книг. Видя идущего в класс учителя, они в присутствии классной дамы громко называют его по прозвищу. Начались убегание с уроков, массовые отказы. Более смирные учителя не в состоянии заниматься из-за дурной дисциплины. А классная дама, даже и присутствуя на уроках, ничем не помогает им и только знает одно — отпускать из класса всех, кто пожелает. Так что даже молоденькая историчка должна была возмущенно заявить в присутствии класса, что здесь хозяйка она, а не классная дама. Все это отзывается, конечно, и на успехах учениц, и на их поведении, а главное — нервирует педагогов и портит их отношения с ученицами. У меня уже была с Т. небольшая стычка, когда она отпустила с моего последнего в четверти урока ученицу К-ву, которая хотела обойтись без устного балла.

Оправдываясь в этом случае, почтенная «воспитательница» прибегла к лжи, в которой я сразу же уличил ее. Теперь опять назревает конфликт. Я уже не раз просил ее «рассадить» двух семиклассниц, которые все время разговаривают друг с другом и от этого ничего не слушают. Т. не раз уже обещала мне сделать это. Но до сих пор все остается по-старому, и мне каждый раз, прерывая урок, приходится останавливать их разговоры. Когда сегодня я снова напомнил им о необходимости сесть отдельно и спросил, почему они не исполнили этого, те возразили, что классная дама их не рассаживала. В довершение же всего сегодня у меня сбежало с урока в VII классе около 10 учениц, о чем классная дама, конечно, знала, но не приняла никаких мер. Толковать с этой особой, вся роль которой сводится к получке жалованья и деморализации учениц, конечно, бесполезно, ибо как классная дама она ничуть не выше прогнанной со службы г-жи В. Придется воздействовать на нее через начальницу. Но та, пожалуй, тоже не посмеет принять мою сторону. А остальные классные дамы сочтут своим долгом вцепиться в меня как в задиру и обидчика угнетенной невинности.