Александр Черненко - Моряна

• Название: Моряна
• Автор: Александр Черненко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1955

Повесть "Моряна" неслучайно названа в честь резкого, сильного ветра, дующего с моря в устьях рек на Каспийском море, который играет не последнюю роль в судьбах героев повести А.И.Черненко (1897—1956).

---

Они двинулись к каюте; у двери приемщик задержался и, направив дедушку Ваню вниз по лестнице, повернулся к Зиминой:

— Сейчас штаны-рубах даем тебе стирать. Ожидай!

Зимина присела у весов и, глядя на палубу, сплошь усыпанную чешуей, взволнованно подумала:

«Скорей приезжал бы Григорий Иваныч и Андрей Палыч... Артель бы скорей!..»

Она так крепко задумалась, что даже не заметила, как подошел к ней приемщик с узлом белья.

— Бери штаны-рубах, — и сунул ей в руки узел. — А слух твой верный: приемка скоро ставим Островок. Тогда твой стряпуха наш будет. Приказ вчера давал директор промысла. Баркас идет!

Молодой казах отвел Зимину в сторону и, вертя приколотый к рубашке кимовский значок, несмело спросил:

— Как там мой коке, старый ш-шорт, Островок поживает?

— Какой?.. Шаграй, что ли. что у Дойкина? — догадалась вдова.

— Он самый, старый ш-шорт!

— Ахат?! — Зимина радостно взмахнула рукой, признав в молодом казахе того самого Ахата, сына Шаграя, который несколько лет работал у Дойкина и в позапрошлом году ушел от него на государственный промысел.

Вдова с удивлением оглядывала парня.

— Значит, приемщик теперь? А это что у тебя? — она показала на значок.

— Комсомол! — Ахат улыбнулся, сверкая белыми мелкими зубами. — Мое сердце Ленин бар, Ленин живет!.. — Он крепко прижал значок к груди. — Моя хочет ба-альшой, ба-альшой жизнь!

— А зачем коке, батьку-то своего, ругаешь? — и Зимина неодобрительно покачала головой.

Ахат перестал улыбаться и, краснея, ответил:

— Говорил ему, писал: бросай Дойкин, ходи работа промысел. А старый ш-шорт хозаин работает. Скоро мы этот Дойкин убирать с дороги будем. Мешает!

Вдруг казах чиркнул пальцем по горлу и зло прошептал:

— Ж-жик! Кончал их праздник!..

Белки его глаз налились кровью.

— Марья Петровна! Поехали! — Дедушка Ваня уже стоял в куласе и держал наготове шест.

— Передавать твоему коке поклон? — на ходу спросила Ахата Зимина.

Он насупился, нехотя ответил:

— Никакой привет...

— Петровна! — дедушка громко стукнул шестом о палубу приемки. — Один уеду! Э-эх, бабы!

— Бегу, бегу! — Зимина, перескакивая через носилки, заспешила к куласу.

— Людей задерживаешь!

Не успела вдова прыгнуть в лодку, как дед уже оттолкнулся от приемки: Зимина чуть не угодила в воду.

— На весла! — скомандовал слепой ловец и, вынув из кормы бутыль с любимой настойкой, разом отпил половину. — Хороша калган-трава!

Зимина налегла на весла и стала рассказывать деду об Ахате и о том, что говорил он о Дойкине.

Слушая вдову, ловец задумчиво проронил:

— Ветром море колышет, а молвою народ...

Откинув шапку на затылок, он, будто зрячий, обвел лицом проток.

Солнце настойчиво пробивалось сквозь туманы, и если бы не эти туманы, то сегодня, наверно, по-особенному лились бы на приморье потоки его жарких лучей.

Набухший лед часто и едва приметно подвигался, отчего одни проглеи суживались, другие раздвигались, студеная вода в них густо дымилась.

Дед отер шапкой лицо и приказал Зиминой:

— Ложи весла!

Подняв шест, он быстро погнал кулас по узенькой проглее, словно по знакомой, исхоженной тропе.

Глава десятая

Взморье дымилось голубыми туманами.

Влажный ветер, все чаще и чаще налетая с Каспия, обдавал пахучей, солоноватой теплынью.

Сазаний проток — весь в прососинах — готов был того и гляди сбросить с себя рыхлый ледяной панцырь, под которым уже двигались с моря косяки рыбы.

Когда ветер напирал сильней, лед колыхался, шуршал, проглеи раздавались шире. По ночам, однако, жгучий мороз вновь и вновь сковывал проглеи, покрывая весь проток сплошной ледяной коркой.

Несмотря на часто повторявшиеся морозы, некоторые ловцы Островка пытались по-настоящему наладить добычу рыбы — одни в протоках, другие в море. Правда, те, что хотели пробиться на Каспий, всё еще боролись со льдами в устье банка или же, не в силах преодолеть ледяные преграды, возвращались обратно в поселки, как это случилось с Василием Безверховым. Да и речные ловцы выбивали сети только в Сазаньем протоке и в соседнем — Волокушьем. Повсюду еще лежали набухшие, тяжелые, громоздкие льды. Но ловцам не терпелось — всех неодолимо тянуло на реку, в море.

Один только Лешка-Матрос, казалось, не думал собираться на лов. Он по целым дням бродил по берегу, ненасытно курил, грозился Дойкину и часто с тоской поглядывал, но уже не в сторону маяка, где находилась Глуша, а в сторону Бугров, откуда можно было легко добраться до района, от которого до города — совсем пустяки, а там — и Москва близко!

После разговора с дедом Ваней Лешку неотступно одолевали мысли о поездке в Москву. Многое за это время он передумал, вспоминая фронты, дружков, встречи, разговоры... Его так захватили эти мысли, что он и ночи напролет думал только о былых годах, о Москве. В полночь, когда одному становилось совсем невмоготу от тяжких дум, Матрос выходил из своей хибарки, являлся к слепому ловцу, заходил к тетке Евдоше, к Косте, следил за домом Василия Сазана, где чуть ли не каждую ночь собирались к приезжему человеку Дойкин, старый Турка, Краснощеков и еще кое-кто... Лешка, осторожно ступая, словно идя по тонкому льду, подкрадывался под окна Васькиного дома, старался подслушать разговоры, но окна плотно закрывались ставнями, занавешивались изнутри одеялами, и он улавливал только глухой, невнятный гомон. «Не к добру собираются!..» Эти подозрительные сборища еще крепче убеждали Матроса в том, что уже давно пора по примеру города разделаться со здешними рыбниками. Но снова и снова припоминая, как он однажды за отказ ему кредита учинил скандал Коржаку и за это его чуть не засудили, Лешка полагал, что в районе и теперь не найдет он поддержки.

«В город! В город надо! — думал он. Но тут же закрадывалось у него сомнение: — А может, и в городе не помогут? Может, и там дружки есть у дойкиных и коржаков? Писал же я в город, а ни ответа ни привета... Видать, надо прямо в Москву!»

Однако он никак не мог раздобыть на дорогу денег. Костя Бушлак отказал ему, как отказали и другие ловцы; не дала денег и тетка Евдоша. Все они относились к его поездке недоверчиво, с предубеждением.

Зато дед Ваня не пожалел Матросу пятерки, да еще выпросил он червонец у тетки Малаши.

«Этого хватит пока, — думал он, бродя спозаранку по берегу. — А там видно будет».

Поглядывая на рыжее, тусклое солнце, что настойчиво пробивалось сквозь густые, шедшие валами туманы, Лешка рассуждал о том, как ему пробраться в город: по взбудораженным ледяным протокам и ерикам сейчас не проедешь, не пройдешь, а до полного распадения льдов было еще далеко.

— В город! — не переставая твердил он. — А ежели чего — в Москву!..

Шагая по берегу, он незаметно вышел за поселок, и когда очнулся от дум, увидел: из-за косы, которая врезывалась узким и длинным углом в проток, вынырнула лодчонка.

Лешка пристально всмотрелся в посудину и признал в ней широкозадый, с обрубленной кормой, кулас маячника; на корме стоял Егорыч и, помахивая шестом, проворно гнал кулас по разводьям между льдин. Посредине лодки в яркой, цветистой шали сидела Глуша...

Появление Егорыча и Глуши ненадолго взволновало Матроса: вначале он обрадовался, у него даже шевельнулась надежда относительно Глуши. Но тут же его вновь охватили мысли о Дойкине, о неведомом человеке, который много дней жил у Насти Сазанихи, о поездке в город, в Москву...

Лешке было теперь не до Глуши.

— Лексей! — громко окликнул его с куласа Максим Егорыч.

Матрос чуть приподнял бескозырку и повернул обратно к поселку.

— Лексе-ей!..

Он, не оглядываясь, шагал по берегу.

Когда лодчонка, пробиваясь сквозь льды, вышла на широкую водяную тропинку, что вела прямо к берегу, поднялась Глуша.

— Лешенька! — и, слегка улыбаясь, кивнула проходившему мимо Матросу.

Как и на приветствие Егорыча, так и в ответ Глуше Лешка едва дотронулся до бескозырки.

Маячник что есть силы разогнал лодчонку, и она, с шумом рассекая крошево льда, взбежала носом на отлогий песчаный берег.

Из лодчонки легко выпорхнула Глуша и, смеясь, подскочила к Матросу:

— Живой, Лешенька? Здравствуй!.. А Митрий тут? Не в море еще?

Едва успел Лешка ответить, как Глуша, отряхнув подол юбки, побежала в поселок.

Егорыч вытащил якорь, воткнул его в песок и, искоса наблюдая за Лешкой, который молчаливо стоял невдалеке, сердито сказал:

— Должно, к Митрию поскакала, шалая! — и разом повернулся к Матросу, сурово спрашивая его: — Ключи отобрал?

Лешка не ответил.

— Отобрал, спрашиваю, ключи? — вновь спросил Егорыч Матроса. — Тебе доверил, ты и отвечать будешь! За все отвечать будешь: и за дом, и за все прочее.