Александр Черненко - Моряна

• Название: Моряна
• Автор: Александр Черненко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1955

Повесть "Моряна" неслучайно названа в честь резкого, сильного ветра, дующего с моря в устьях рек на Каспийском море, который играет не последнюю роль в судьбах героев повести А.И.Черненко (1897—1956).

---

Лешка не ответил.

— Отобрал, спрашиваю, ключи? — вновь спросил Егорыч Матроса. — Тебе доверил, ты и отвечать будешь! За все отвечать будешь: и за дом, и за все прочее.

Не слушая маячника, Лешка направился в поселок.

— Лексей! — строго окликнул его старик, но видя, что Матрос не обращает на него внимания, почувствовал, что и здесь ускользает его власть; тогда он впервые назвал ловца ласково, по имени-отчеству: — Лексей Захарыч!..

А тот, не оглядываясь, продолжал шагать дальше.

— Лексей Захарыч!.. — Маячник нагнал Матроса и, придерживая его за рукав, быстро заговорил, но уже не о ключах: — Беда, Лексей Захарыч, стряслась. Ой, беда! Ты понимаешь...

— Какая такая беда? — Матрос раздумчиво посмотрел на маячника.

— Ой, не тревожь! — еще жалобней запричитал старик. — Ой, не выспрашивай!

Он крутил головой, вздыхал, повторял одно и то же:

— Беда... Беда...

— А чего ж молчишь? — недовольно спросил Лешка. — Давай рассказывай!

— Ой, Лексей Захарыч!..

Так они вошли в улочку, на которую выходило окно мазанки Дмитрия. Не дойдя и десятка шагов до этого окна, маячник повернул обратно и зашагал к своему дому, но не дошел до него и свернул в узенький переулок; отсюда он опять вышел на улочку Дмитрия, затем снова на другую...

— Какая же беда, Максим Егорыч? — строго спросил его Матрос.

Не знал старик, где сейчас находится его дочка: у Дмитрия в мазанке или уже вместе с ним в его, маячника, доме. Не знал он и что ему делать — куда деваться, как вести себя с Матросом. Потому все и кружил, кружил по проулкам, увлекая за собой Лешку.

И когда очутились они невдалеке от матросовой хибарки, Лешка, которому надоело бесцельное хождение по поселку, схватил маячника за плечо и сердито крикнул:

— Стой, Максим Егорыч! Кондрашка тебя шибанул, что ли?! — и, плюнув, направился в свою хибарку.

Егорыч остановился, растерянно посмотрел вслед Матросу и, распахнув полушубок, двинулся за ним. Войдя в горницу, Лешка прошел к окну и тоскливо уставился в мутное стекло. А маячник молча присел на бочонок, шумно вздохнул.

В горнице было тихо и холодно, как в ледяных выходах для посола рыбы; лишь изредка где-то за печкой осторожно скребла мышь, да вторила ей в углу другая, копошась в обрывках сетей.

Крепился, крепился старик, а потом неслышно подошел к Лешке и, уронив на плечо ему голову, рассказал о случившемся на маяке.

— Ушла... И, видать, совсем...

— А ты что ж думал, она с тобой век вековать будет?

— Ругалась. Кричала на батьку... — продолжал жаловаться маячник.

— Одно скажу, Максим Егорыч, — Лешка отошел от старика, приосанился: — Что было — былью поросло. Но Глушу зря ты отпустил к Митрию... В такое-то штормовое время, когда паруса следует подбирать туго-натуго, он шкот бросает. Сам знаешь, какие дела творятся в городе, да и по всей нашей матушке-России. На кукан сажают рыбников и разных нэпманов, вожжу им поднатягивают... Во какие дела! А он, ваш Митрий...

— Не мой, — маячник безнадежно замахал руками и, пройдя к бочонку, устало опустился на него.

— А Митрий, вместо того чтобы повыше вздергивать наши паруса, опять пошел к Дойкину!

— Как? — Старик подпрыгнул на бочонке, будто рыба на горячей сковороде.

— В море от Дойкина собирается.

— А я еще кулас ему давал, — обиженно протянул маячник. — Сетку сулил... Э-эх, Лексей Захарыч! Пропала, видать, Глуша.

— Дело покажет! — с достоинством произнес Матрос.

— Лексей Захарыч, — старик подошел к ловцу и, вытащив кошель, сунул ему червонец. — Сбегай в потребилку, купи бутылку горя. Выпьем да помозгуем, как быть...

— Не могу, Максим Егорыч!

— Чего так? — удивился маячник.

— В путь собрался. Не видишь? — Лешка кивнул на угол, где на протянутой веревке висели наутюженные его бушлат и брюки-клеш. — Раньше в район заеду, а потом в город, а может, и в Москву. Только вот с деньгами плоховато у меня.

— А в Москву зачем?

— К Клименту Ефремычу Ворошилову — за подмогой против всяких дойкиных и коржаков.

— Чего ты говоришь? — Вытаращив глаза, старик все еще никак не мог понять, о чем говорил ловец. — К Ворошилову? В Москву?.

Усадив маячника на подоконник, Матрос начал подробно рассказывать о гражданской войне, о своей поездке в Москву...

— Толково, толково придумано, — приговаривал удивленный Егорыч, согласно кивая головой. — Молодчина, Алексей! А Глуша — дура!

— Дура не дура, — веско вставил Матрос, — а несколько шурупчиков в мозгах у нее не хватает.

— В точку попал! — привскочил маячник. — Хвалю за ухватку, Лексей Захарыч! Червонец на дорогу даю тебе! — и он раскрыл кошелек.

— За это спасибо, Максим Егорыч! — Лешка засветился благодарной улыбкой. Крепко пожав руку старику, он попросил его: — Свези меня, Максим Егорыч, в Бугры. А оттуда я легко доберусь до района. Свези, Максим Егорыч! Прошу тебя!..

— Ладно, свезу, — согласился маячник.

И снова Лешка крепко потряс руку старика.

— Спасибо, Максим Егорыч, спасибо, — и прошел в угол, где висела выглаженная его одежда; сняв с веревки клеш и бушлат, он осторожно, чтобы не помять, разложил их на кровати. Затем тут же подсел на корточки к небольшому ящичку с самодельным запором. Когда он открыл крышку, Егорыч через его плечо заглянул в ящичек; там был разный ловецкий инструмент, пряжа, шматки пакли, цепка...

«А наград-то и не видно», — подумал маячник.

Про Лешкины награды толковали разное: одни уверяли, что есть у него награды, другие говорили, что это выдумки.

Вытащив из ящика ботинки, Матрос отставил их в сторону и вдруг легко подбросил на руках блестящий, вороненой стали револьвер.

— Спрячь, спрячь! — отшатнулся старик. — Не дал бог стрельнет!

— Видал? — и Лешка показал на именную серебряную пластинку, что была прибита сбоку нагана. — Читай, Максим Егорыч: красному матросу Алексею Зубову... Сам Климент Ефремыч вручал. Не веришь? На, читай! — и, крутнув барабан, сунул было револьвер маячнику в руку.

— Ой, батюшки! — перепугавшийся Егорыч отскочил к стене. — Положь, положь пушку обратно!

— Этот наганчик, — Лешка приподнялся и выставил ногу вперед, — опять может понадобиться!

Он вдруг круто повернулся в сторону зала-тира и выстрелил в мишень паука-капиталиста.

Паук-капиталист вскинул над головой запрятанный за спину топор.

— Видишь, что для нас гадами приготовлено?!

— Положь, говорю, пушку обратно! Положь обратно! — трясся маячник, укрывшись за бочонок и осторожно выглядывая из-за него.

Усмехаясь, Лешка снова опустился к ящику:

— А вот и еще...

— Довольно, Лексей, довольно! — старик замахал руками. — Закрой сундук, закрой ради бога! — Он в тревоге глянул на дверь. — Убегу, не могу пушку видеть!

— У меня еще и не такая есть, — желая потешиться над стариком, нарочито серьезно сказал Матрос и стал рыться в ящике.

— О-ой!.. — старик зажмурил глаза и опрометью бросился к двери.

— Куда ты? — схватил его за полу вскочивший на ноги Матрос.

— Пусти, Лексей!

— Да пошутил я, Максим Егорыч, пошутил ведь.

— Пусти!

— Говорю, пошутил, — виновато улыбаясь, сказал Лешка и силой усадил Егорыча на бочонок.

Только исподволь, вприщурку открыл глаза старик, и то раньше один, потом другой.

А Лешка, вынимая из ящика разные документы, уже сновал от кровати к окну, от окна обратно к кровати; просматривая бумаги, он едва слышно говорил:

— Мы им, дойкиным-то, покажем. Покажем...

«Вот так Лексей! — восхищался маячник. — Прямо настоящий герой!.. Да-а, в этом парне классу хоть отбавляй. Не то, что Митрий!»

Раньше Егорыч знал Лешку только как веселого и дельного ловца, который хорошо владел веслом и ладно умел выпить. А теперь Лешка своими разговорами о рыбниках, о районе, о городе, о Москве предстал перед маячником совсем в ином свете.

«Перевернулся парень... — И маячник вздрогнул от неожиданного сравнения: — Как Глуша, все одно, изменилась».

Но взглянув на Матроса, он подумал иное:

«Нет, Лексей изменился в одну сторону, а Глуша совсем в другую. Э-эх, дочка, дочка!..» — и Егорыч беспомощно опустил голову.

Посмотрев на задумавшегося маячника, Матрос негромко спросил его:

— О чем думку мнешь, Максим Егорыч?

— О Глуше, Лексей Захарыч.

— А чего много думать? Пусть сама подумает. Не маленькая, не девчонка.

— Так-то оно так, да не совсем эдак, — тяжко вздохнул старик. — Дочка она мне, или кто?

— Ну, дочка.

— Вот и жалко.

Поднимаясь, старик взглянул хитро прищуренным глазом на Матроса и жалостливо уронил:

— Пропала, видать, Глуша.

— Не пропадет, если за ум возьмется.