Юрий Яковлев - Первая Бастилия

• Название: Первая Бастилия
• Автор: Юрий Яковлев
• Жанр: Советская классическая проза

---

Книга, которая лежит перед Володей, называется «Царь-Голод». Она дана на два дня, и надо успеть ее одолеть.

«…Одни работают до кровавого пота, другие ничего не делают; одни голодают, как мухи, мрут от всяких болезней, другие живут в роскошных палатах и едят на серебре и золоте; одни горюют и страдают, другие радуются и веселятся».

Володя не просто читает книгу. Он шепотом повторяет прочитанное. И еще делает записи в тетради.

Его рука быстро и твердо выводит строки. Кажется, что он пишет не конспект, а приговор.

«Словом, железный закон рабочей платы, — читает Володя, — и ужасная власть Царя-Голода прямо происходят от теперешних порядков капиталистического хозяйства».

За окном завывает ветер. Слышен ознобный стук ночного дождя. Володе кажется, что это стучит не дождь, а где-то вдалеке рассыпает свою дробь барабанщик. И этот барабанщик аккомпанирует беспощадным словам, написанным в книге:

— «Вот они „Божьи работники“, оборванные, голодные, они кучей толпятся на рынке… Они вынесли на рынок, на продажу свои „рабочие руки“, свою силу… Долгим путем насилия и кровопролития, голода и страданий должно было идти человечество, пока дошло до таких порядков».

Володя так увлекся чтением, что не заметил, как дверь отворилась и в комнату вошла мама. Она вошла своими легкими, бесшумными шагами, какими ходила всю жизнь, чтобы не разбудить сыновей и дочек.

— Почему ты не спишь? — спросила мама.

Володя резко повернулся. Это был скорее не вопрос, а просьба погасить лампу и лечь спать. Володя сказал громким шепотом:

— Я скоро лягу. Осталось вот столько. — И он показал двумя пальцами, какой слой страничек осталось ему дочитать.

— Что ты читаешь? — спросила мама.

Володя смутился. Он не знал, как объяснить маме, что за книга лежит перед ним. Он боялся огорчить маму.

Тогда Мария Александровна сама взяла книгу и стала ее перелистывать. На отдельных страницах она задерживалась. А Володя, сидя перед мамой, терпеливо ждал, что она скажет.

Мама опустила книгу и вопросительно посмотрела на Володю. Он молчал.

— Раньше всего надо окончить университет и думать только об учении! Разве ты забыл, что говорил тебе отец?! — Мама произнесла эти слова жестко и холодно.

Потом она захлопнула книгу и положила ее на стол.

— Я запрещаю тебе брать в руки эти книги.

Володя встал. Старенькая шинель соскользнула с плеч и упала на пол. Володя не поднял ее. Он с изумлением смотрел на мать. Он никогда не видел ее такой.

Мама, сдержанная, сильная мама утратила над собой власть и, забыв, что в доме спят, говорила громко, возбужденно. Володя ждал, когда она успокоится.

— Мамочка, — сказал он, — ты никогда так со мной не разговаривала. Что с тобой?

Мария Александровна ничего не ответила. Она склонила голову. Зябко закуталась в платок. Умолкла. И вдруг обхватила руками голову сына, прижала ее к груди и, почти задыхаясь, прошептала:

— Не отдам! Не отдам тебя!..

В комнате стало тихо. Некоторое время Володя стоял неподвижно. Потом осторожно высвободился, взял со стола тетрадку и стал читать — сперва негромко, потом взволнованно, с жаром:

— «…будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего…»

Мария Александровна внимательно слушала, и к ней возвращался покой.

— Кто это? — тихо спросила она.

— Чернышевский.

Она еще некоторое время постояла молча. Потом мягко сказала:

— И все-таки пора спать.

И, не дожидаясь, что ответит сын, направилась к двери.

А дождь-барабанщик отбивал свою железную дробь.

Пятая глава

В приходе зимы всегда есть что-то неожиданное, хотя все прекрасно знают, что следом за долгими осенними дождями непременно выпадет снег.

Снег напоминал Володе детство. Он мысленно переносился в Симбирск, где можно было поиграть в снежки или совершить путешествие на пироге.

Пирогой было большое дубовое бревно, которое много лет лежало во дворе старого симбирского дома. Когда Володя превращался в вождя ацтеков, то, вооружаясь длинной палкой — она была и копьем и веслом, — прыгал на пирогу и плыл по зеленым волнам воображаемой Амазонки. Зимой пирога пропадала под снегом, и о ней забывали. Но весной она появлялась, как перелетная птица, побывавшая на родине. Она была блестящей и мокрой, словно и в самом деле плыла по родной Амазонке.

Однажды отец сказал:

— Надо сделать из дубового бревна стулья.

Володя был удивлен, что из этого огромного, нескладного чурбана можно сделать что-то настоящее.

Он не верил в стулья. Но пришли мастера, напилили досок, и вскоре в доме появилась дюжина новых дубовых стульев. Володе было жаль доброй старой пироги. Но то, что из нее получились стулья, поразило его.

И он смотрел на столяров, как на волшебников, совершавших невозможное. Он долго помнил о пироге и говорил знакомым:

— Эти стулья сделаны из пироги.

Маленький остров детства был полон чудес, превращений и неожиданных открытий. Но задерживаться на нем не было времени.

На поле боя в самые трудные, драматические минуты сохраняется определенная ясность: ты почти всегда знаешь, где твои товарищи и где враги. У друзей и врагов разное оружие, разная форма, разная речь.

В революционной битве все одеты одинаково и говорят на одном языке, и до поры спрятаны знамена. И, чтобы определить линию фронта, надо отправляться в разведку.

День клонился к вечеру, и хриплые, слабые от усталости гудки пели отбой рабочему дню. Володя шел со Стариковым по краю тротуара, а мимо него спешили люди. Им не было никакого дела до Володи. У них были свои думы, свои заботы, своя усталость. А он шагал, молоденький, раскрасневшийся от ветра, в аккуратной шинельке, и смотрел на идущих.

Неожиданно раздался сильный глухой удар, который сделал воздух плотным и прозвучал раскатисто и глухо. Над крышами двухэтажных домов выросло белое облако пара. Это облако росло и растекалось над улицей, растворяясь в сером осеннем небе.

— Что это? — Володя остановился и посмотрел на Старикова.

— Что-то случилось на фабрике, — отозвался Стариков, разглядывая неестественное молочное пятно в сыром небе.

Вскоре на мостовой появилась возбужденная толпа. Она не двигалась, а хмуро топталась на месте.

Володя подошел к краю мостовой. Мимо него быстро проехала телега. Он успел заметить, что телега была покрыта рогожей, а из-под рогожи торчали четыре ноги: две в стоптанных сапогах, две в онучах.

— Николай, ты видишь? — сказал он через плечо Старикову.

Ответа не последовало. Тогда Володя оглянулся и увидел, что Старикова нет. Только что был и исчез.

Рядом с Володей два старика сняли шапки и начали креститься. Володя заметил, что все вокруг без шапок, и тоже стянул с головы фуражку.

— Вот наша жизнь! — произнес кто-то громко на другой стороне мостовой.

Голос услышали все. И люди остановились, прислушиваясь к этому чистому, сильному голосу.

— Сколько раз говорили хозяину: котел исправить надо. И ремонт-то стоил гроши. А ему что! Разве ему дорога рабочая жизнь!

В словах рабочего звучало волжское «о». Оно было круглым даже в голосе. Оно украшало речь, как орнамент, расцвечивало и делало самобытным каждое слово. Володя отыскал глазами говорившего. Он был одет так же, как и все идущие от фабричных ворот. Из-под грубого зипуна цвета хлебной корки виднелась черная промасленная косоворотка. Но лицо его выделялось среди этой галереи серых, усталых лиц. Рабочий был молод и, видимо, недавно пришел на фабрику, и она не успела погасить на лице парня веселые краски жизни, сгорбить его спину.

— Нам никто не поможет, кроме нас самих, — говорил парень и взмахивал рукой, в которой был зажат картуз. — Постоим за свои права!

Неожиданно рядом с оратором вырос городовой. Он словно незаметно проплыл под водой и вынырнул.

— Извольте пройти, — сказал он скрипучим голосом, — извольте.

Парень повернулся и зашагал по мостовой. А Володя все еще не сводил с него глаз. Ему хотелось поближе рассмотреть этого смелого, уверенного в своей силе человека, и он стал пробираться к нему. Кончилось тем, что Володя столкнулся с ним. И смущенно прошептал:

— Извините!

— Ничего, — примирительно сказал парень и зашагал рядом с Володей.

— А вы смелый! — Володя с восхищением поглядел на молодого рабочего. — Не боитесь.

— Чего мне бояться? Мне терять нечего. Все, что у меня есть, все при мне… А вы из какого рода будете?