Габи Шёнтан - Мадам Казанова

• Название: Мадам Казанова
• Автор: Габи Шёнтан
• Издательство: Локид
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-320-00062-6

Роман Габи фон Шёнтан «Мадам Казанова» предназначен читателю, сохранившему верность магическому образу великого честолюбца и великого полководца Наполеона, способного и спустя полтора века вызывать в женском сердце невольный трепет. Реальные события здесь щедро приправлены выдумкой, реальные исторические лица перемешаны с вымышленными персонажами, точно колода карт в руках искусного игрока. А любая игра всегда таит в себе неожиданные ходы, драматические повороты, непредвиденную развязку. Так что, чтение такого увлекательного романа, как этот — тоже своего рода азартная игра, маленькая передышка в однообразной череде дней.

---

Посреди городской площади на выкрашенном в красный цвет помосте была установлена гильотина. Здесь были казнены сотни и сотни невинных жертв, несчастных людей, на которых пала тень подозрения. И эта гильотина продолжала действовать, хотя и не так часто. Обреченных на смерть мужчин и женщин по-прежнему привозили сюда в большой повозке, и каждое появление этой повозки на площади воспринималось горожанами как праздник.

Одним ясным летним днем мне тоже довелось присутствовать на подобном «празднестве». В то утро я впервые после приезда чувствовала себя легко и радостно. Дело в том, что я получила от Наполеона письмо, в котором он выражал радость по поводу моего появления в Марселе, строил планы на будущее и заверял меня в своей любви. Я возвращалась с рынка, погрузившись в мечты, когда в узкий переулок устремилась толпа оживленных людей. Я растерялась, и эта толпа подхватила меня и вынесла на городскую площадь. Как ни пыталась я протолкнуться сквозь это столпотворение, все было напрасно.

Люди стояли плотно, плечом к плечу, точно стена, и какая-то непреодолимая сила влекла их вперед — к эшафоту в центре площади. На лицах людей вокруг меня застыло странное, почти сладострастное выражение, а их взгляды, словно магнит, притягивала к себе повозка, которая остановилась перед помостом. Меня, ослабевшую от ужаса, толпа давила и увлекала за собой все дальше и дальше вперед.

Рядом с гильотиной на помосте стоял палач в забрызганных кровью штанах и рубашке навыпуск. Сдвинув на затылок свою якобинскую шапку, он отпускал шутки, встречаемые окружающей публикой оглушительным хохотом. В моих ночных кошмарах я до сих пор вижу этого смеющегося палача с заплывшим жиром лицом, слышу хриплые выкрики толпы и чувствую запах крови.

На повозке находились около двадцати мужчин и женщин, притиснутых друг к другу. Их красивые наряды были порваны и перепачканы грязью, кружева висели клочьями, а сквозь тонкую блестящую ткань проступал пот. Однако все они выглядели бесстрастными и невозмутимыми, их бледные лица оставались спокойными, почти высокомерными.

Жить этим людям оставалось какие-то считанные минуты, они проиграли — и все же в своем величественном спокойствии они возвышались над этой беснующейся чернью.

Я обратила внимание на одну женщину, чрезвычайно красивую, несмотря на свой неприбранный вид и клочки соломы в черных спутанных волосах. Ее лицо с высоким лбом и взметнувшимися вверх, точно крылья, бровями отличалось каким-то непостижимым совершенством. Глаза этой женщины, прикрытые длинными ресницами, смотрели куда-то вниз, а губы беззвучно что-то шептали. Может быть, читали молитву? Она не замечала шума вокруг и не поднимала глаз, словно ее душа была уже далеко от этого страшного места. И тут я увидела, своими скованными руками женщина прижимает к груди маленькую собачку. Вот, значит, с кем она разговаривала сейчас, успокаивая это существо и себя посреди бушующего вокруг зла, как она, наверное, уже делала в лучшие времена в своем будуаре.

Она оказалась первой в ряду. Спокойно и бесстрастно, точно на прогулке, делала она последние в своей жизни шаги; женщина спустилась с повозки и поднялась на эшафот. Палач увидел собачку и грубо схватил ее, с громким визгом та упала на пропитанные кровью опилки, покрывавшие деревянный настил, а затем пинком была сброшена на землю. Женщина подняла голову, и я увидела ее глаза — сверкающие синие огни на бледном лице. Она вскрикнула! Этот отчаянный вскрик, казалось, заполнил собой всю площадь. Палач пригнул ее голову и потащил женщину за волосы к гильотине, что было встречено радостными воплями толпы. Отчаянный протест объятого страхом смерти человеческого существа на этот раз заменил собой непонятное черни безмолвное достоинство большинства жертв этого террора.

Женщина начала что-то кричать. Мне кажется, я расслышала слово «малышка». А затем вдруг я почувствовала тошноту и непреодолимые спазмы внутри, перед глазами потемнело.

Мое плачевное состояние придало мне новые силы, и я смогла наконец пробиться сквозь толпу к краю площади. Словно откуда-то издалека донеслись до меня торжествующие крики. Я оглянулась. Палач держал за волосы отрубленную голову женщины — ее глаза смотрели на меня, а рот был открыт в замершем на губах последнем крике. Я не могла уже больше сдерживаться, и меня вырвало.

Почти не замечая отпускаемых в мой адрес шутливых замечаний, я побрела вдоль домов, чувствуя себя разбитой и опустошенной. Весь день меня мутило, стоило закрыть глаза — и я снова видела голову женщины, снова слышала ее безмолвный крик. Когда я открывала глаза, в памяти опять возникали нечеловеческие гримасы толпы, слышалось ее звериное ликование. Карло был прав. Боже мой, насколько прав он был! Ведь это уже не люди, а звери. А с режимом, который одобряет подобные убийства, который воспитывает и поощряет подобную звериную жестокость, необходимо бороться всеми имеющимися средствами и возможностями.

Я никак не могла забыть ту маленькую собачку. Что с ней потом случилось? Может, опьяневшая от крови толпа затоптала ее насмерть? А что, если она все еще сидит под этим окровавленным помостом, куда сбросил ее пинком палач?

Мне не пришлось придумывать какой-то предлог, чтобы выйти на улицу в ночное время. Тетя Летиция с фанатическим усердием стирала белье. Она никому не жаловалась и, несмотря на распухшие и размякшие от воды и мыла руки, упорно продолжала работать — впечатляющий пример для бездельников.

Паолина и Марианна-Элиза где-то гуляли — у них теперь были поклонники, которых они никогда не отказывались отблагодарить где-нибудь в укромном месте за рюмку вина или другое угощение. Джозефа, как обычно, дома не было, а Луиджи ходил помогать в одну булочную-пекарню на соседней улице; там он мог хотя бы частично утолить свой ненасытный аппетит отходами от пирогов с беконом и булочек. Лучано сидел в своей комнате и что-то писал.

Поэтому никто даже не заметил, как я ушла. Я побежала к городской площади по узким неосвещенным улочкам, из дверей попадавшихся мне темных домов высовывались какие-то неясные фигуры, я слышала от них разные непристойности и недвусмысленно адресованные мне предложения.

На площади горело несколько фонарей, а чуть в стороне виднелся черный зловещий силуэт помоста с гильотиной. Я сжала зубы и, несмотря на усиливающийся тошнотворный запах крови и влажных опилок, продолжала пробираться вперед по мягкой бурой грязи, пристающей к ногам. И вот я уже рядом с помостом.

— Малышка, — позвала я негромко, но в ответ не услышала ни звука. — Малышка! — сказала я погромче и цокнула языком. Мне показалось, что послышалось слабое повизгивание. Встав на четвереньки, я заползла под помост, с содроганием ощущая под руками склизкое месиво. Я напряженно вглядывалась в темноту. — Иди сюда, — уговаривала я. — Иди ко мне, Малышка!

В правом от меня углу что-то шевельнулось. Я протянула туда руку, нащупала перепачканную, липкую шерсть и подняла дрожащее, худое — одна кожа да кости — существо; его сердце бешено колотилось.

Я с трудом выползла наружу и при тусклом свете фонаря стала рассматривать свою находку — крошечную собачонку с насмерть перепачканной коричнево-белой шерсткой и огромными испуганными глазами.

— Малышка, — прошептала я, поглаживая ее круглую головку с длинными висящими ушами. — Маленькая моя, ты спаслась. Теперь нам надо как-то жить дальше — тебе и мне.

К глазам подступили слезы. Маленькое тельце у меня на руках беспокойно задвигалось, хвост робко завилял — это было начало нашей дружбы.

Мое появление в подвале Бонапартов с собачкой вызвало бурную сцену. Яростно жестикулируя, тетя Летиция кричала, что не потерпит в доме эту бесполезную тварь, что ей и так тяжело кормить своих детей, за столом нет места для лишнего рта.

Я заорала в ответ:

— Я плачу за свою еду!! И я буду делиться с собакой! Она никому не помешает. Я ни за что не расстанусь с ней. В конце концов, у меня должна быть какая-то собственность.

Денежные доводы всегда находили понимание со стороны тети Летиции. К тому же она явно не ожидала от меня столь решительного отпора — и уступила. Малышка осталась жить у нас, моя маленькая опора в этом странном мире. После купания она покрылась легкими шелковистыми завитками и постепенно превратилась в настоящую красавицу. Малышка спала у меня на постели, ее верная любовь и преданность служили мне настоящим утешением.

А утешение — это как раз то, в чем я так нуждалась сейчас, когда жизнь преподносила мне свои жестокие уроки. С самого детства меня баловали, лелеяли и исполняли все мои прихоти, тогда как теперь обо мне некому было заботиться и некому было меня лелеять. Целый день я работала, как настоящая поденщица, редко получая за это вознаграждение в виде дружеского слова или хотя бы знака внимания. Мне приходилось стирать, гладить, собирать грязное белье и разносить по разным адресам чистое. При этом каждый месяц я расплачивалась с тетей Летицией золотой монетой за стол и проживание. Таким образом, мой кошелек с деньгами постоянно худел, и я не видела способа пополнить его.