Габи Шёнтан - Мадам Казанова

• Название: Мадам Казанова
• Автор: Габи Шёнтан
• Издательство: Локид
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-320-00062-6

Роман Габи фон Шёнтан «Мадам Казанова» предназначен читателю, сохранившему верность магическому образу великого честолюбца и великого полководца Наполеона, способного и спустя полтора века вызывать в женском сердце невольный трепет. Реальные события здесь щедро приправлены выдумкой, реальные исторические лица перемешаны с вымышленными персонажами, точно колода карт в руках искусного игрока. А любая игра всегда таит в себе неожиданные ходы, драматические повороты, непредвиденную развязку. Так что, чтение такого увлекательного романа, как этот — тоже своего рода азартная игра, маленькая передышка в однообразной череде дней.

---

Наполеон все еще участвовал в осаде Тулона. И кто мог сказать, сколько это будет продолжаться. Наскоро нацарапанные строчки его писем ни в коей мере не могли скрасить мое одиночество.

У Паолины тем временем появился постоянный дружок. Это был «красавец Станислав», или проконсул Фрерон, направленный Национальным собранием в Марсель для того, чтобы «раз и навсегда покончить со всеми возможными врагами Революции». Таким образом, днем этот человек подписывал смертные приговоры, а по ночам те же самые руки ласкали живое и теплое тело Паолины.

Фрерон, которому люди дали прозвище Великолепный, был более чем на двадцать лет старше Паолины. Он всегда одевался с изысканной элегантностью и вообще любил роскошную жизнь. Для этого у него было сколько угодно денег — он получал их от людей, боявшихся за свою жизнь, а когда они больше не могли ему платить, Фрерон с улыбкой ставил свою подпись под их смертными приговорами. Этот человек считал, что лучше служить террору, чем стать его жертвой.

Впрочем, Паолина не была щепетильной. Для нее Фрерон был просто известным и влиятельным мужчиной, олицетворявшим собой новую власть и к тому же богатым и щедрым. Теперь Паолина поедала разные сладости и лакомилась устрицами; у нее вдруг появились разные шелковые платки и ленты, новые туфли и даже шляпка с плюмажем из перьев белой цапли. Теперь она ходила на танцы, посещала разные вечеринки, и тетя Летиция, по-матерински потакающая ей, не возражала против этого. Марианне-Элизе приходилось довольствоваться случайными поклонниками, однако и ей «бескорыстная дружба» приносила иной раз сладкие угощения, новую шаль, гофрированные манжеты и кружева, льняной платок или пояс. Ее также приглашали на всевозможные вечеринки в округе, в пивные на рыбном базаре, и если уж Паолине разрешалось бывать в этих местах, то ей, как старшей сестре, тем более. Лишь я одна сидела по вечерам дома в своей старой одежде, которую не переставала переделывать и приводить в порядок, и томилась от скуки.

Джозеф по глупости решил было заменить брата в отношениях со мной. Он принялся досаждать мне своими дурацкими комплиментами, а при встрече на темной лестнице в подвал хватал за грудь и вообще старался в удобный момент поцеловать. В таких случаях я шлепала его по рукам и всячески высмеивала подобные жалкие попытки. Это дало ему повод считать, что я унизила его мужское достоинство, и поэтому теперь он разговаривал со мной лишь при крайней необходимости.

Я не могла больше выносить столь незавидное положение бедной и надоевшей всем родственницы да еще объекта особого внимания для братьев Наполеона, ведь даже Луиджи дошел до того, что в один прекрасный день попросил меня быть с ним «немножечко поласковее».

Что же касается тети Летиции, то для нее я была обычной рабочей лошадью, помогавшей ей в работе, да еще и платившей за это.

Мне хотелось выпутаться из этого положения, оказаться среди людей. Я мечтала о том, чтобы мной восхищались, чтобы меня хвалили и говорили мне комплименты. В конце концов, обожания одной лишь Малышки мне было явно недостаточно. И если уж мне приходится работать, я должна получать за это деньги. А если ко мне проявляют внимание мужчины, то пусть это будут мужчины, отвечающие моему вкусу, а не просто братья Бонапарт. Разумеется, я хотела сохранить верность Наполеону, но при этом считала, что некоторое оживление и приятная игра с огнем ни в коей мере не повредят мне.

Я стала присматриваться, и меня тотчас же осенило — булочная-пекарня на соседней улице. Раз ее хозяин был рад помощи Луиджи, то он явно нуждается в работниках, и поэтому мне нетрудно будет устроиться туда. Итак, я взяла с собой Малышку и отправилась в булочную-пекарню с визитом.

Хозяин этой булочной-пекарни, гражданин Ладу, оказался дружелюбным человеком. Из-за запыленных мукой волос его лицо казалось румяным, а глаза были умными, понимающими и добрыми, я убедилась в этом, когда он нагнулся, чтобы погладить Малышку. Я сообщила ему свое имя и частично рассказала свою историю. Так, слово за слово, отвечая на его вопросы, я была, пожалуй, излишне откровенна в изложении своего отношения и своих мыслей по поводу происходящего.

Ладу не относился к числу революционеров-фанатиков. Он оставил без комментариев мои неосторожные замечания и, побарабанив пальцами по туго натянутому на животе фартуку, произнес:

— У меня найдется для вас работа, гражданка. Вы можете помогать в лавке или в пекарне, если потребуется. Цены на все растут, несмотря на установленные максимальные пределы. Поэтому приходится иметь дело со всякими посредниками и спекулянтами. Вот почему нужно иметь рядом людей, которым доверяешь. А вам я доверяю.

Он назвал мне мою будущую еженедельную плату, получалось не так уж много, но все же лучше, чем ничего. Я продолжала колебаться.

— А можно, я буду приходить с собакой? — спросила я.

На лице Ладу появилась широкая улыбка.

— Ну, разумеется! — воскликнул он. — Такая кроха никому не помешает. И для нее здесь тоже найдутся какие-нибудь обрезки.

Вечером я сообщила тете Летиции о том, что поступила на работу и теперь больше не буду помогать ей со стиркой. Она сделала недовольное лицо, но я тут же добавила:

— Ведь если я не буду зарабатывать деньги, то не смогу платить вам. — Услышав про деньги, тетя Летиция не нашла, что возразить, и ей пришлось смириться.

На следующее утро я начала свою работу у гражданина Ладу. В пекарне, где аппетитно пахло горячим хлебом, изюмом, корицей, я познакомилась с молодым человеком, которому должна была помогать. Перед тем как удалиться в лавку, Ладу мимоходом представил его:

— Это Морис, мой племянник.

Вероятно, Морис был родственником со стороны жены, поскольку на самого Ладу он нисколько не походил. У него была стройная, пропорциональная фигура и мягкое, пухлое лицо. Его глубоко посаженные глаза смотрели настороженно, а тонкие губы нервно вздрагивали при каждом шуме, словно он панически чего-то боялся.

Почуяв его запах, Малышка принялась неистовствовать. Она лаяла и визжала от радости, и все ее маленькое тельце ходило из стороны в сторону вслед за неистово виляющим хвостом.

Я была поражена. Малышка никогда не приветствовала незнакомых людей подобным образом — наоборот, она всегда была с ними очень спокойной и сдержанной. Морис, после того как ему пришлось выдержать эту восторженную атаку, выглядел смущенным, почти испуганным.

Таким образом, первой темой нашего с ним разговора стала моя питомица. Я рассказала историю Малышки, ничего от него не утаив, и мне кажется, я заметила, как в глазах Мориса блеснули слезы. Затем он отвернулся в сторону, и его плечи затряслись от какого-то непонятного мне эмоционального потрясения. У меня уже не было возможности обо всем этом поразмышлять, поскольку из лавки вернулся Ладу, моментально разобрался в ситуации и отправил Мориса куда-то с поручением. Прежде чем я успела расспросить его, Ладу повел меня в булочную, где принялся рассказывать о различных сортах хлеба и их стоимости, назвал постоянных покупателей, которым можно было предоставлять кредит, а также проинструктировал меня о порядке обмена ассигнаций — этих замусоленных бумажных денег, выпущенных революционными властями — на золотые и серебряные монеты. Как я поняла, моя плата тете Летиции за стол и проживание была чрезмерно высокой; за каждую из моих золотых монет она могла получать во много раз больше в ассигнациях.

Я решила платить отныне тете Летиции бумажными деньгами. Против этого она не возражала, тем более что Наполеон, который получил к этому времени звание майора артиллерии, присылал семье часть своего жалованья. Я, впрочем, ничего от него не получала. А в его письмах снова стали встречаться высокомерные и напыщенные фразы, что неприятно напомнило мне время после его избрания подполковником в Аяччо. Следует признаться, что образ Наполеона уже несколько потускнел в моем сердце. Ведь он не делал практически ничего, чтобы сократить расстояние между нами и удовлетворить мое стремление к нему, он был занят исключительно собой. Поэтому мне показалось справедливым, если я тоже буду в первую очередь думать о себе.

Меня влекло к Морису. Неловкая застенчивость с его стороны уступила место молчаливому обожанию. Теперь он старался по возможности быть где-нибудь рядом, внимательно слушал меня, иногда на его губах появлялась неуверенная улыбка. Ладу довольно добродушно относился к нашей крепнущей дружбе. С Морисом у него были какие-то особые отношения — каким бы неумелым и неловким Морис ни был, хозяин никогда не бранил его. Подобная благожелательность Ладу переносилась отчасти и на меня. Вскоре я проводила уже целый день, включая свое свободное время, в булочной-пекарне.

Прошли осенние моросящие дожди, наступили зимние холода, от которых у прохожих замерзали пальцы и краснели носы. Ладу был вдовцом, однако в его квартире над булочной было уютно и царил образцовый порядок. В его хозяйстве постоянно имелись согревающие напитки, а под прилавком, хотя он торговал исключительно хлебом и булочками, стоял особый ящик, в котором к услугам немногих избранных всегда был свежий запас медовых пряников, сахарного печенья и миндальных орехов. Нам с Морисом разрешалось лакомиться всем этим сколько душе угодно.