Артем Ляхович - Битва при Наци-Туци

• Название: Битва при Наци-Туци
• Автор: Артем Ляхович
• Жанр: Маркетинг, PR, реклама

Научно-популярные книги часто говорят о чём-то реальном. Об оленях, волках и прочих животных. Или о физических законах, которые не бегают по лесу, но зато проверены опытами. А эта книга рассказывает о том, чего как будто не существует, но окружает нас со всех сторон: выдуманной или «виртуальной» реальности, реальности новостей, лозунгов и призывов. Она хитрая: делают ее из деталей настоящей, но при этом так, чтобы факты приобретали выгодные кому-то свойства. С помощью искусно «приготовленных» фактов некоторых можно заставить обозлиться, а некоторыми — манипулировать. Выход есть — сомневаться и думать. Сомневаться во всем, даже в этой книге. Но делать это разумно и с верой в то, что правда все же есть.

Подходит читателям 14 лет.

---

Написал — и не дописал. А здесь допишу:

«…тем более, что манипуляторы тыкали им шприцами в самые чувствительные архетипы: в Родину, в Патриотизм, в Защиту Отечества, в Борьбу Добра Со Злом…»

— Стоп! Господин писатель, или как вас там! Сейчас вы расскажете нам, что и никакой Родины нет, и Отечества тоже нет, и что все это симулякры. А ну-ка не трогайте Родину с Патриотизмом!

А разве я трогал Любовь, Истину и Семью?

Это не я их трогал. От того, что их привязали к квасу, тапочкам и бандитской шайке, они не перестали существовать. Если я скажу, что Родина и патриотизм — это мусорник у меня на заднем дворе, — ни Родина, ни патриотизм не исчезнут. А мусорник не станет ни тем, ни другим.

(Обычный, невиртуальный патриотизм — с маленькой буквы. С большой — только тот Патриотизм, который хочется выставить повиднее, чтобы все им любовались.)

Точно так же ни Родиной, ни патриотизмом не становится ни один из слоганов, которые к ним приклеивают.

1.

Так получилось, что Трипервое царство-государство росло не внутри глобальных культур, объединяющих много государств, а само по себе. Слева — одна глобальная культура, справа — другая, снизу — третья расположилась; ну, а Трипервое — отдельно.

География так легла. Такое большое было это царство, что не влезло ни в ту, ни в другую, ни в третью. Оно само по себе стало глобальной культурой.

Неудивительно, что архетип патриотизма у трипервых подданных вырос большим и чувствительным. Еще бы: другие государства — части глобальных культур, а Трипервое — никакая не часть, а самое настоящее целое.

Одним словом, особенное это было царство. И вот эта особость и повлияла на нрав трипервых подданных (который называется «менталитетом»).

Представьте человека, который не похож на других. Он не участвует в коллективных играх, сторонится тусовок, избегает общих увлечений. Он — не такой, как все.

В разные периоды жизни он по-разному относился к своей особости. Наверно, в юности он хотел походить на крутых и отвязных сверстников. У него это плохо получалось, и он страдал, думая, что хуже других. (Такое называется «комплекс неполноценности».) Но потом, когда он повзрослел — произошло то, что должно было произойти: наш герой прочувствовал свою уникальность и стал гордиться ею. Может быть, даже чересчур.

Когда-то Трипервое царство старалось походить на соседние культуры — то на одну, то на другую. Было время, когда все трипервое считалось грубым и отсталым, а все тридевятое — красивым и передовым.

Потом наступила зрелость: трипервые граждане стали гордиться своим самобытным миром. Эта гордость была тем сильнее, чем больше они убеждались в его самобытности. Он вдохновлял трипервых поэтов, писателей, художников, композиторов на шедевры, которые получались очень непохожими на шедевры соседей: понимание своей особости открывало удивительные горизонты, не видные из других культур. Очень быстро трипервая культура проникла в соседние и стала влиять на них. (Как и наоборот.)

Огромную роль во всем этом играл патриотизм: чувство сопричастности своей истории и культуре (взамен прежнего комплекса неполноценности) кружило трипервые головы — иной раз и слишком. Одни всерьез хотели заменить все иностранные слова трипервыми, другие прямо говорили, что Трипервое царство — Лучшее В Мире, и именно потому так называется. Но влюбленным прощают некоторую неадекватность — если те, конечно, любят по-настоящему.

2.

Долго ли, коротко ли — случились в Трипервом царстве всякие ужасные потрясения. Кончились они тем, что трипервый царь решил: раз мы Лучшие — закроемся-ка мы от всего мира.

Если раньше царство подражало соседним культурам, если в золотой век своей истории оно гордо соревновалось с ними — то теперь их провозгласили ущербными. А раз так — нечего им делать в нашем царстве! Закроемся от них железным частоколом!

(Особенно досталось тридевятой культуре, потому что трипервый царь не поделил с тридевятым деньги и территории.)

Закрылось царство от соседей и стало делать из своих подданных идеальных людей. Как же: ведь царство-то Лучшее В Мире — значит, и люди в нем должны быть идеальными. Запретим им все плохое, и у них просто не будет другого выхода, кроме как делать все хорошее. Нужно только чуток дисциплинировать их — и будут они у нас, как шелковые.

А теперь представьте себе Очень Правильных Родителей, которые воспитывают своих детей в строгости и послушании — то нельзя, это нельзя, потому что и опасно, и простудишься, и микробы, и влияние улицы, и все это чепуха, и делом надо заниматься, и ты из приличной семьи, и т. д. и т. п.

Знакомая история? Чем она обычно кончается?

— Что уж и говорить, — скажете вы. — Дите терпит-терпит, строит из себя золотого ребенка, а само так и мечтает пробежаться босиком по грязи, набить кому-нибудь морду, курить, ездить на мотоцикле, напиваться, нюхать травку… В восемнадцать лет дите вырвется на свободу — и начнет тоннами лопать запретные плоды. «Праздник Непослушания»…

Именно так и вышло с трипервыми подданными. Им запрещали слушать тридевятую музыку, читать тридевятые книги, носить тридевятую одежду — говорили, что все это вредно, грязно и некультурно. И, хоть во многом это так и было, трипервая молодежь бредила и тем, и другим, и третьим (кто тайком, а кто и нет.)

Ком подавленных желаний рос, рос, набухал — и так набух, что однажды лопнул, забрызгав все царство. Оно распалось, как конструктор, на кубики, — а молодежь, вырвавшись на свободу, принялась обжираться запретной культурой. А с ней — наркотиками, развратом и «цинизмом, бескрайним, как вид с Останкинской телебашни» (это так писатель Пелевин сказал).

Тридевятая культура всем этим давно переболела, как дети из нормальных семей, которые разок попробуют запретное, убедятся, что ничего хорошего, мерзость одна — и больше не тянет.

Но для трипервых детей вся тридевятая мерзость была не мерзостью, а волнующим Запретным Плодом (с привкусом Свободы и Крутизны). И у них, в отличие от тридевятых, не было иммунитета…

Кончилось это так, как обычно кончаются все Праздники Непослушания: царство окунулось в такую помойку, в какой не бывало, пожалуй, еще никогда.

Представляете, как обидно? Еще совсем недавно — Лучшее В Мире Царство, которому всякие тридевятые в подметки не годились; а теперь — пародия на Тридевятое, больная всеми его детскими болезнями, да еще и без иммунитета.

А кто виноват?

3.

Этот вопрос обычно задают, подразумевая, что виноват не я, а кто-то другой. (А по-правде-то — кого еще винить? Только себя, да родителей, которые «хотели, как лучше».)

И — всегда найдется кто-нибудь услужливый, который шепнет: вот эти натворили. Ты ни в чем не виноват, это все они.

Так и получилось, что во всем оказалось виновато… Тридевятое царство. Это оно специально подослало шпионов, чтобы соблазнить меня своей грязью; это оно специально растлевало меня изнутри… (а что это за я, которого можно специально растлить?)

Почему? Потому что у нас было Лучшее В Мире Царство, а подлому врагу зависть покоя не давала. Вот не мог он спать, зная, что не у него Лучшее В Мире, а у нас.

(Нет-нет, очень может быть, что кто-нибудь из тридевятых специально так делал. Но только это ничего не меняет — ни в том, кто виноват, ни в том, как относиться к Тридевятому царству в целом.)

Кинули манипуляторы эту наживку — и трипервый народ приободрился: хоть еще и сидим в помойке, но уже знаем, что виноваты не мы, а Враг.

А с народом, который верит во Врага, можно делать что угодно. (Да потом и списать все на этого Врага.)

Так у трипервых появился Враг — тот самый, на которого они были готовы молиться каких-нибудь …надцать лет назад. Обида за Великое Прошлое была так сильна, что трипервые подданные уже и забыли, как хозяева Великого Прошлого кутали их в июле и дезинфицировали им рот после каждой ложки. Прежнее поколение стыдилось своих подвигов и тосковало по детству…

— Когда лучше было: сейчас или при царе Горохе?

— При царе Горохе лучше было! Тогда женщины были моложе, и у меня все зубы свои были…

…а новое поколение не помнило Великого Прошлого и знало о нем только по рассказам старших.

И очень, понимаете ли, захотелось трипервым гражданам, чтобы их царство снова казалось Лучшим В Мире. (Такая себе третья молодость.) Вот только для этого уже не было у них того чувства сопричастности своей культуре и истории, какое вдохновляло их пра-пра-пра на великие шедевры. Пропили-промотали они и это чувство, и саму культуру с историей.

Ничего у них не осталось, кроме позапрошлогодних лозунгов, да еще Врага. А одним Врагом Лучшими В Мире не станешь. Тем более, если Враг этот — виртуальный.

Нет-нет, в Тридевятом тоже отнюдь не одни ангелы прописались. На бедах Трипервого они были вовсе не прочь поднажиться — как, впрочем, и наоборот (если бы у Трипервого были бы силы). Такие уж они, царства эти — что Тридевятое, что Трипервое, что Тривторое: есть силы — грызем соседей, нет — они нас грызут. Просто одно дело — обычный хищник, и совсем другое — Враг, который так не любит нас, что спать не может.