Филип Янси - Почему? Вопрос, который остается всегда

• Название: Почему? Вопрос, который остается всегда
• Автор: Филип Янси
• Жанр: Религия

Где Бог, когда я страдаю?

Этот вопрос звучит безмолвным рефреном каждый раз, когда случается беда – неважно, с одним человеком или целыми нациями. Стоит произойти природному катаклизму, эпидемии, войне или очередному теракту – и сразу же сотни людей взывают к небесам: «Доколе, Господи?!» Если мы не можем доверить Богу безопасность наших детей или защиту близких от мучительной смерти, то в чем вообще можно Ему доверять?

Почти 25 лет назад Филип Янси написал нашумевшую книгу, где попытался изложить свой взгляд на эту извечную проблему. Сегодня события на трех континентах, которые лихорадят человечество, заставляют его снова взяться за перо.

C характерной для автора прямотой и честностью книга обращается к тем, кто несет тяжкое бремя страданий, чья вера пошатнулась от перенесенной боли, кто испытал разочарование в Боге и людях, но все равно пытается найти смысл в том, что происходит вокруг, и разобраться в этом ВОПРОСЕ, КОТОРЫЙ ОСТАЕТСЯ ВСЕГДА.

---

Филип Янси ПОЧЕМУ? вопрос, КОТОРЫЙ ОСТАЕТСЯ ВСЕГДА

Затрепетало сердце, вскрикнуло: «О, Бог!»

И так познал я — Ты в скорби моей.

Джордж Герберт, «Бедствия (III)»

ЧАСТЬ 1 ГДЕ ЖЕ БОГ?

Мой отец подхватил полиомиелит незадолго до моего первого дня рождения. Он лежал неподвижно, парализованный ниже шеи, в шумной железной машине, которая вентилировала его легкие, помогая дышать. Мама приводила меня и моего трехлетнего брата в больницу и поднимала нас к окну изолятора, чтобы ее муж, взглянув в зеркало, увидел сыновей. Он не мог ни взять нас на руки, ни даже прикоснуться к нам.

Отец готовился отправиться миссионером в Африку, и, когда он заболел, несколько тысяч человек в молитвенной цепочке решили молиться о его исцелении. Они не могли поверить, что Бог «заберет» такого молодого и полного сил человека, которого впереди ожидало яркое будущее в служении. Более того, ближайшие друзья моего отца были настолько уверены, что он поправится, что сделали шаг веры и с его разрешения вытащили больного из железного «легкого», в котором тот лежал. Через две недели он умер. Я вырос без отца под мрачной тенью неотвеченной молитвы.

Позже, будучи молодым журналистом примерно того же возраста, что и мой отец в момент его смерти, я начал работать над серией статей рубрики «Драма в реальной жизни» для журнала «Ридерз Дайджест». Они рассказывали о людях, переживших трагедию, и я снова и снова слышал от опрашиваемых, что «христиане делали все только хуже», давая противоречивые и сбивающие с толку советы. «Бог наказывает Вас». «Нет! Это сатана!» «Ни то, ни другое. Бог допустил ваши страдания не в качестве наказания, а из любви, ибо вы были особо избраны, чтобы продемонстрировать веру». «Нет! Бог желает вашего исцеления!»

Я понятия не имел, что сказать этим людям, и, по правде говоря, сам нуждался в ответах. Сталкиваясь с каким-нибудь мучительным вопросом, я обычно начинаю писать о нем, поскольку сам этот процесс предоставляет мне возможность пообщаться с экспертами, посидеть в библиотеках и обратиться к Библии. В результате, в возрасте 27 лет я написал свою первую настоящую книгу: «Где Бог, когда я страдаю?»

Хотя я писал на самые разные темы, но этот вопрос, омрачавший мне детство и доминировавший в ранний период моей писательской карьеры, всегда оставался. Я по-прежнему получаю неослабевающий поток откликов от людей, раздавленных болью и страданиями. Недавно я извлек из архива все письма, пришедшие от тех, кто пытался найти ответ на этот вопрос — всего их более тысячи. Еще раз перечитав их, я напомнил себе о том, что для многих людей страдания сродни фоновому шуму в их жизни. Кто-то живет с болезнями, хронической физической болью или проклятием одиночества в клинической депрессии. Другие же испытывают постоянные душевные муки из-за беспокойства о близких: о муже, который сражается с зависимостью; о детях, ставших на путь саморазрушения; о ком-то из родителей с болезнью Альцгеймера. В некоторых уголках земли простые люди ежедневно сталкиваются с серьезными страданиями из-за нищеты и несправедливости.

Один из наиболее насущных вопросов в своем письме ко мне сформулировала шестнадцатилетняя девушка, изучавшая материалы уголовного судопроизводства:

Разбирая дела об убийствах, я все больше узнавала о жертвах, их семьях и немыслимых муках, которые они перенесли. Я не говорю о мучениках или миссионерах, добровольно отдавших жизнь за свою веру, а о невинных жертвах безумных преступлений. Я верю в небесного Отца, Который любит Своих детей и желает всем нам добра. Хотя я не думаю, что все эти ужасные страдания людям причинил Бог, мою веру испытывает на прочность вопрос: «Почему Он не вмешался, хотя мог помочь?» Отсюда вытекает мой следующий вопрос… Если Бог не защитил тех людей и невинных детей, которых подвергали мучениям (хотя некоторые из них даже взывали к Богу о спасении), то где мне взять веру в то, что Он защитит меня? Я хочу верить, но чувствую себя, как тот человек из Библии, который сказал Иисусу: «Верую… Помоги моему неверию».

Вопрос возвращается

У меня есть кое-какой собственный опыт страданий: переломы костей, незначительные операции, автокатастрофа, едва не стоившая мне жизни… Но куда больше я узнал, слушая истории других людей. Когда моя жена работала капелланом в хосписе, за ужином она часто пересказывала мне разговоры с семьями, которые должны были смириться со смертью. Наша еда становилась приправленной слезами. Кроме того, как журналист, я слышал душераздирающие истории от многих других: от родителей, скорбящих о самоубийстве своего сына-гомосексуалиста; от пастора, переносящего усиливающийся натиск мучительного и смертельного недуга; от китайских христиан, переживших зверства Культурной революции.

Поскольку я снова и снова возвращаюсь к вопросу страданий, меня иногда приглашают выступать на тему, поднятую в моей первой книге: «Где Бог, когда я страдаю?» Никогда не забуду тот день, когда я обошел импровизированные мемориалы, возникавшие, словно грибы после дождя, в кампусе Политехнического университета Виргинии, а после стоял перед тысячей студентов, и их такие юные лица были омрачены скорбью о гибели тридцати трех однокашников и преподавателей. Или до ужаса похожую сцену в следующем году, когда я планировал говорить на совершенно другую тему в индийском городе Мумбаи, но из-за террористической атаки на гостиницу «Тадж Махал» и другие здания был вынужден сменить место проведения и тематику мероприятия, вновь вернувшись к вечно актуальному вопросу.

В 2012 году я говорил на эту тему трижды, обращаясь к аудитории в самых удручающих обстоятельствах: первый раз — после катастрофического стихийного бедствия; второй — в городе, разрушенном войной; а в третий это было ближе всего к дому, и, быть может, потому оказалось наиболее тягостным событием.

В марте я выступал перед общинами в японском регионе Тохоку в первую годовщину цунами, которое ударило в берег со скоростью реактивного авиалайнера, ломая, как палочки для еды, железнодорожные полотна и разметая по разоренной местности корабли, автобусы, дома и даже самолеты. Получив в наследие от катастрофы 19 тысяч погибших и целые деревни, смытые в море, страна деловых материалистов, у которых обычно не хватает времени на богословские вопросы, теперь не могла думать ни о чем другом.

В октябре я говорил на эту же тему в Сараево — городе, который четыре года провел без отопления, газа и электричества, со скудными поставками продуктов и воды, выдержав самую долгую осаду в истории современных войн. Десять тысяч жителей погибли от пуль снайперов и ежедневных обстрелов артиллерии, когда снаряды и мины сыпались с неба, словно град. Один из переживших осаду признался мне: «Самое худшее — это то, что ты привыкаешь к злу. Знай мы заранее, сколько это все продлится, то, наверное, покончили бы с собой. Но со временем тебе становится все равно. Ты просто пытаешься выжить».

Когда 2012 год приближался к завершению, мне выпала задача, наверное, самая сложная из всех, но не с точки зрения количества страданий — разве их можно измерять количеством? — а по накалу полнейшего ужаса и глубочайшей скорби. В первые выходные после Рождества я обратился к общине Ньютауна, штат Коннектикут, — города, содрогнувшегося от бессмысленного убийства двадцати первоклассников и шести учителей и других сотрудников школы.

Царившее там настроение хорошо передал водитель санитарной машины. «Все мы в пожарной охране и в бригадах скорой помощи — волонтеры, — сказал он. — Мне порой приходилось сталкиваться с ужасными вещами, но у нас нет специальной подготовки к чему-то вроде этого… Ни у кого нет. Моя жена преподает в начальной школе ‘Сэнди-Хук’. Она знала каждого из этих двадцати детей по имени, как и убитых сотрудников. Она шла в трех шагах позади директора школы, Доны Хокспранг, когда Дона крикнула: ‘Назад! Там парень с оружием!’ Пересидев бойню в укрытии, моей жене пришлось пройти мимо тел своих коллег в коридоре. И мимо детей…».

На мгновение сделав паузу, чтобы совладать с голосом, он продолжил: «Все в той или иной степени испытывают скорбь, и в самом худшем случае это — скорбь о потере ребенка. Работая в службе экстренного реагирования, я вижу, как она влияет на людей — особенно после самоубийств. Вы живете с этой скорбью, как в какой-то оболочке, и только со временем начинаете понемногу возвращаться во внешний мир. Вы ходите в магазин, возвращаетесь на работу… Постепенно внешний мир все больше овладевает вашим вниманием, и скорбь притупляется. Наш Ньютаун — небольшая община. Куда бы мы ни пошли, все напоминает о случившемся. Мы направляемся в магазин — и видим мемориалы в память о жертвах. Мы идем по улице — и видим знаки на веранде дома у тех, кто потерял ребенка. Мы не можем сбежать от этого. Город словно накрыли стеклянным колпаком, из-под которого откачали весь кислород. Скорбь не дает нам дышать».