Джалал Баргушад - Обнаженный меч

• Название: Обнаженный меч
• Автор: Джалал Баргушад
• Жанр: История

---

Самые высокие должности он распределил между влиятельными персидскими аристократами. Его любимец Тахир стал правителем Хорасана. А будущего тестя, Гасана ибн Сахля, халиф назначил наместником Савадской области. Роскошный Багдад с каждым днем увядал, а Хорасан расцветал. Багдадская знать считала себя оскорбленной, она желала видеть свой город, как во времена Гаруна ар-Рашида, столицей халифата.

Знатные арабы, на каждом шагу в Золотом дворце оскорбляемые персами, слегли и не поднимались. Зубейда хатун, которая постоянно сеяла смуту в халифате, которая послала на плаху такого умного деятеля, как главный визирь Гаджи Джафар, уже несколько лет не надевала красных чахчуров. Она была в трауре с головы до пят. Похоронив обезглавленный труп сына на кладбище Газмийя, мать никак не могла прийти в себя. Шуточное ли дело, ведь Зубейда хатун долгие годы была любимицей гордых Аббасидов. Строительством водопровода в Мекке она привлекла симпатии священнослужителей и верующих мусульман. В прежние времена Зубейда хатун на каждое лето переезжала из Багдада в Тавриз. Ныне Тавриз не принадлежал ей. Подобно заточенной в золотую клетку птице день и ночь билась она в Золотом дворце. Лицо поблекло, в черных волосах появилась седина. Морщинки в нескольких местах рассекали лицо. Вокруг ее притягательных черных глаз словно бьи пауки раскинули свою паутину. Губы, постоянно источавшие улыбки, теперь дрожали от гнева. На шее и груди, оставшихся без украшений, проступили синие жилы.

Долго прикидывала Зубейда хатун и так и этак и наконец, собравшись с духом, послала халифу Мамуну такое письмо: "О, обладатель меча и пера нашего века, желаю всегда видеть Вас великим, могучим и прославленным. Что было, то прошло. Лучше бы у льва был один львенок… Тогда бы на нашу долю не выпало подобных потрясений. Вы — сын самого справедливого, самого щедрого, величайшего государя Востока, халифа Гарун ар-Рашида. Ваш покойный родитель говорил: "Халиф не прославится, если не будет щедрым и великодушным". Родитель Ваш был поистине Хатамом. Есть, мудрое персидское изречение: "Хар не кони бе ход кони, гяр хаме нико бад кони…"[108] Даже у самой ароматной розы есть шипы… Хотелось бы, чтоб меня поняли правильно и не рассердились на меня… Ложь, сулящая мир, лучше правды, порождающей бедствие. При? всех обстоятельствах я тоже довожусь Вам матерью и между мной и Вашей родительницей Мараджиль хатун никогда не было недоразумений. Мараджиль хатун была самой достойной женой Вашего покойного отца. Знайте же, что несколько лет я нахожусь в условиях, худших, чем рабыни, обучающиеся в заведении Фенхаса. Иногда меня посещают странные мысли и я думаю не удалиться ли мне-в монастырь Лис. К лицу ли будет Вам это? Покорнейше прошу оказать милость и вернуть мне отнятое Тахиром парадное платье… а также мое приданое — Азербайджан. Азербайджан подарил мне в свадебную ночь Ваш родитель, покойный халиф Гарун: "Для прекрасной и преданной жены моей и этого края мало!" — сказал он… Меня опять изнуряет лихорадка. Багдад раскаленней горнила… Глава лекарей Джебраил торопит меня: "если в ближайшее времш не поедете в Тавриз и не вдохнете его целебный воздух, то за ваше состояние не ручаюсь".

С Вашего позволения завершу это письмо стихами:

Мамун, мой сын желанный,
Величья образец,
Сокровищницы знаний
Наследник и венец!
Храню мой дух высокий
И пламя не гашу,
И все же эти строки
Слезами я пишу".

Хорасанский дворец халифа Мамуна украшался коврами. Ночью на дворцовой площади пылало великое множество факелов и больших свеч. Служанки, евнухи, рабы и рабыни сияли от радости. Прошел слух, что халиф Мамун на своей свадьбе дарует свободу тысяче рабов. Все — и визирь, и векил — сели перед наместником Савадской области. Персидская знать чуть ли не на руках носила Гасана ибн Сахля. Даже правитель Хорасана — Тахир, заискивал перед ним. Халиф Мамун роднился с Гасаном. Сваты наперебой расхваливали халифа Мамуна Гасану: "Клянемся создателем, ваша дочь Боран будет счастлива! По уму и знаниям халифу Мамуну нет равных".

Письмо Зубейды хатун было доставлено халифу Мамуну в день его обручения. Прочитав письмо, он вызвал главного визиря, посоветовался с ним и направил мачехе такое послание: "Власть принадлежит аллаху! Седьмой аббасидский халиф Мамун.

Главной малике Зубейде хатун должно быть известно, что всех, независимо от их положения и состояния, кто не поклоняется хазрату Али, я не люблю! Того, кто при упоминании имени хазрата Али не превращается в горстку праха, будь это даже малика, ненавижу! Но в этот незабываемый день обручения, день, что сужден мне единожды, желаю делать всем людям добро. Вы были старшей женой моего покойного родителя, халифа Гаруна. Потому не могу не прислушаться к вашим словам. Все Ваши пожелания будут иcполнены…"

Лихой гонец халифа Мамуна не щадил своего белого коня с подрезанным хвостом, гнал его по караванной дороге из Хорасана в Багдад. Видимо, он надеялся получить за добрую весть подарок от главной малики Зубейды хатун, которая все глаза проглядела в ожидании ответа на свое прошение.

XXV ЖЕМЧУЖНЫЙ ДОЖДЬ НА СВАДЬБЕ

Судьбы женщин подобны каплям вешнего дождя,

ветер заносит их то в раскаленные пустыни,

то на цветущие луга.

Японская пословица

Говорят, второй такой свадьбы во всем халифате не было. Празднество длилось сорок дней и сорок ночей. Проявляя безмерную щедрость, халиф Мамун раздавал гостям необыкновенные подарки. Кому досталась область, кому — город, а кому — село, одному — замечательная певица, другому — искусная танцовщица.

…Шла последняя ночь свадьбы. В наряжальной комнате дворца несколько мастериц убирали Боран хатун, прозванную "черным солнцем". Здесь находилась и мать халифа Мараджиль хатун. От обилия драгоценных камней казалось, что комната пылает. Свечи излучали мягкий свет, от которого свадебное платье Боран хатун выглядело еще роскошней. Вызванные в Хорасан из Багдада певица Гаранфиль и наряжалыцица Ругая трудились не покладая рук. Если бы мать Боран увидела сейчас свою дочь, посчитала бы ее первой в мире красавицей. Ругия расстаралась на славу. В дугообразных бровях и длинных ресницах Боран сверкали жемчужины. О, аллах, как же удалось Ругие расположить редчайшие перлы?! Казалось, халифская невеста с этими жемчугами и родилась.

В наряжальной комнате звучала музыка. Гаранфиль пела, подыгрывая себе на уде:

Твоих очей двойное пламя
запало в грудь мою,
Случаются нередко грозы
осеннею порой,
Быть может, молния живая
запала в грудь мою,
Чтоб возродить очаг погасший,
очаг холодный мой.

Было уже поздно. Свечи словно бы исходили слезами счастья. Размалевывая себе лицо, подобно праздничному яйцу, толстуха-сваха, подбоченясь и похохатывая, вместе с несколькими рабынями кружилась вокруг Боран. Комната наполнилась смехом. На радостях Мараджиль хатун не знала, чем наделить невестку. Она, как и сын, желала прославиться на этой свадьбе своей щедростью. Мараджиль хатун стала доставать из золотой шкатулки пригоршни жемчуга и осыпать ими Боран… Жемчужный дождь изумил всех. Каждая гостья собрала с ковра изрядно жемчуга. Потом свекровь взяла бриллиантовые, яхонтовые, изумрудные украшения и одарила ими тех, кто пришел проводить невесту к жениху.

Если бы этой ночью Абу Муслим увидел город Хорасан, то воскрес. В крепости Сенем[109] пылали светильники. Горы и небо вокруг были подобны наряжальной комнате. Над городом кружилось несметное число голубей. Комочки промасленной ваты были привязаны к их лапкам. От каждого взмаха крыльев эти маленькие факелы вспыхивали ярче и в звездном небе образовывался удивительный фейерверк. Затем птицы исчезали за стенами крепости Сенем, утопавшей в огнях.

Как только невеста вступила в комнату жениха, перед которой горели свечи высотой в человеческий рост, Мараджиль хатун подозвала к себе Гаранфиль и Ругию. В безмерной радости она обняла их, поцеловала каждую в лоб и вручила по табличке из сандалового дерева. Это были затейливо украшенные дарственные грамоты, на которых золотая вязь гласила: "Красавица, отныне ты свободна! Хочешь — оставайся во дворце, хочешь — отправляйся к себе на родину. Но день и ночь моли аллаха о счастье моего сына Мамуна".

Ни Гаранфиль, ни Ругия за всю свою жизнь ни разу так не радовались. Обе разрыдались от счастья. Какой же бесценный дар свобода! Гаранфиль, настроив уд, залилась, словно состязаясь с соловьями в халифском саду:

Золотую поклажу верблюда
Я тебе подарить не могу,
Вспоминать и печалиться буду,
Милый облик в душе сберегу.
Мною тоже изведано иго
И немало тяжелых годин,
Но на участь не жалуюсь, ибо
Мне свободу вернул господин.

XXVI