Татьяна Зингер - Нечего бояться

• Название: Нечего бояться
• Автор: Татьяна Зингер
• Жанр: Прочие приключения

За них выбирает Единство. Им запрещены привязанность и любовь. Они лишены семей. Не важно, сколько им лет, о чем они мечтают, с кем дружат. Всё давно предрешено. Им нечего бояться, но почему тогда так страшно?

---

Вещей было мало. Парочка неуклюже сшитых рубашек и штанишек, самодельные ботиночки да ворох лоскутов ткани, застиранных до желтизны.

Что теперь делать? Я представила, что у него придется взять кровь. А если для нескольких анализов?.. Дрожащими пальцами поднесла шприц-устройство к худенькой ручке с яркими прожилками вен. Но кольнуть не отважилась.

Пока ждала Ника, разделила с Веем банку супа. Ребенок ел неохотно, без аппетита. Ложки приходилось впихивать ему в рот. Скушал совсем мало, остальное стекло по губам. Неужели голод так подкосил детей, что они не могут съесть лишнего?

Ник вошел без стука, знал, что дверь не заперта. Он уставился вначале на меня, после -- на Вея, которого я неумело пеленала в плохое подобие подгузника. В А-03 есть специальное одноразовое белье для младенцев, тут же спасаются старыми тряпками, простынями, марлями.

-- О, нам повезло?! -- вместо приветствия воскликнул Ник, присаживаясь на краешек кровати. -- Так быстро?

-- Ага, -- я ругнулась, разматывая ткань. -- Повезло. Он здесь насовсем.

-- Как так?

Я пересказала, что произошло пару часов назад. Окончила эгоистичным, но честным заверением: детей боюсь и не умею возиться с ними. Они странные, а потому опасные; кто разберет, о чем думают и чего требуют?

Складка меж бровей Ника разгладилась, лицо просветлело. С хохотом он отобрал тряпку и легко, за полминуты, перепеленал Вея.

-- Ларка, присмотрись, -- погладил малыша по редкой челке. -- Разве он опасен? Обычный мальчишка, мы были такие же.

-- Да, но за нами ухаживали обученные люди.

Раннее детство я помнила смутно. Сплошные обрывки: скрипучая кроватка, любимая светловолосая кукла, чей-то неласковый голос: "Прекрати хныкать, ешь давай!" Наблюдатели из А-03 тоже размылись, но уважение, помешанное на страхе наказания, осталось.

-- Там нечему учиться! -- резко возразил Ник. -- Поверь, сложностей -- ноль. Как-то же мы справляемся, хотя в личном деле ни у кого нет записи "наблюдатель".

-- Тогда возись с ним сам, раз такой умный и умелый, -- беззлобно огрызнулась я, отойдя к столу и машинально перебирая проводки, которые тянулись по всей комнате от шкафа. -- Почему он не кричит, не просит кушать? Только глазеет...

-- Согласен, это ненормально, -- смягчился Ник. -- Дети обычно активнее. Ну, вдруг характер спокойный или Вей утомился? Он что-нибудь ел?

-- Не знаю, как вообще, но я покормила его супом. Детям можно суп? -- спросила с запоздалой опаской.

-- Раз едят -- можно.

Спустя минут десять ребенок прикрыл глазки и засопел, но так же слабо, как дышал. А я, переложив ответственность за анализы на Ника и бегло объяснив ему, как пользоваться шприц-устройством, скрылась в ванной комнате. Заперлась на замок, долго спрыскивала лицо водой. Но щеки пылали, а пальцы тряслись. Непонятное чувство и причины для него непонятные. Жалеть нужно знакомых людей, а Вей -- кто он? Чем полезен младенец? И все-таки мне было его жалко, хотелось помочь и защитить: от города, мора, правительства и самой себя.

Постучался Ник.

-- Я взял образец.

Пришлось отцепить сжатые пальцы от бортика раковины и вернуться в комнату. Пока я исследовала кровь, Ник сидел около Вея и убаюкивал какой-то колыбельной, когда тот ворочался или ныл.

А я всё проверяла и проверяла: гемоглобин, эритроциты, лейкоциты, -- на расхождение с нормой. И отказывалась признавать, что в его крови не было чего-то необычного. Ослабленный ребенок, но зацепок с мором никаких. Хотелось взреветь, ударить кулаком о стену. Найти хоть что-нибудь: подсказку, намек. Но увы... Затея с треском провалилась, первая серьезная догадка оказалась баловством.

Вей прожил у меня ровно три дня. Уже ближе к ночи первого ему стало хуже. На второй мальчик перестал есть, а к полудню третьего посинел, захрипел и, тихо кряхтя на прощание, умер. Разве так бывает? Он попросту угас, как затушенная свечка. Не плакал, не кричал, даже не мог сжать пальчики. Просто лежал и смотрел на нас, пока оставались силы.

В день смерти Ник был рядом со мной. После он оттащил меня на кухню, налил в кружку воды и окатил ею моё лицо. Не помогло; я заходилась в истерике, глотала слезы.

-- Так нельзя! -- сипела, задыхаясь. -- Я убила его...

-- Не ты, Ларка! -- Он обхватил мою ладонь. -- Он был очень слаб, когда его только принесли. Виновата его семья, нехватка еды, но явно не ты! Перестань.

Ник долго гладил мою спину и шептал на ухо ту самую колыбельную, которой успокаивал Вея. А я выла, вырывалась, пыталась вернуться в комнату и убедиться, точно ли малыш умер. Может, он заснул?..

Ник забрал мертвого мальчика и пообещал похоронить его.

После приносили ещё двух детей, но я благодарила и отказывалась. Незачем впустую тратить время, которое они могли провести с родителями. Во мне что-то переломилось. Я перестала проявлять интерес к чему-либо. Целыми днями лежала на кушетке и боялась опустить ресницы: во снах преследовал детский плач. Забросила прием больных, тем более и помочь им нечем. Лекарства перестали поставлять. Еду привозили, правда, крошечными запасами, а вот медикаменты -- нет. Врач мятежного участка лишился права лечить кого-либо. Как написал уполномоченный по здравоохранению: "Отныне помощь предоставляется лишь в крайних случаях, связанных с моровой болезнью".

Зачем барахтаться? Никто нам не поможет, никому мы не нужны.

Со дня смерти Вея минула неделя. Я осунулась, ребра торчали так, что можно было за них схватиться. Попытки Ника вразумить меня оканчивались провалом; он не сдавался, но пользы убеждения не приносили. В тот вечер я спровадила его на смену и легла в постель с банкой консервов. Открыв их ржавым, с зазубринами, ножом, съела пару ложек. Больше не лезло. Да так и заснула.

Из состояния полудремы выбил стук.

-- Кто там? -- я доползла до двери.

-- Доктор, открывайте! -- донесся грубый мужской голос.

-- Я не веду прием. -- Лбом прислонилась к косяку. -- Совсем.

-- Но это срочно! -- спустя мгновение нашелся мужчина. -- От вас зависит моя жизнь. Пожалуйста, не оставляйте в беде! Я ранен...

Пускай пользы от моего "лечения" было бы немного, но я отперла дверь, впустила ночного гостя в дом. Высокий, массивный, волосы и плечи его запорошило снегом. Мужчина смахнул с себя снежинки и впился в меня таким взглядом, что захотелось слиться со стеной.

-- Что у вас произошло? -- я оглядела его в поисках травм или крови, но он выглядел здоровым. Даже слишком, учитывая состояние Косса.

-- У моей жены роды, -- а сам надвигался на меня.

Я сделала шаг назад. Его тон не нравился, вызывал липкий, склизкий ужас.

-- Вы же сказали о ранении.

-- Да-да, точно. Совсем позабыл.

И оскалил желтые зубы. Я чуть не заверещала от страха. Ночной гость не сулил хорошего, а в его прищуре и поджатых губах читалась злоба. Она обжигала, опаливала дыхание.

-- Зачем вы тут?

-- Проучить тебя, гадину. Чтоб знала, как город тревожить, лишать нас пищи и убивать детей.

Глупо было объяснять, что всё иначе; не я устроила мятеж или приняла решение об ограничении поставок. Впрочем, Вей оставался на моей совести... Я лихорадочно сделала выпад вбок, и мужчина рванул за мной. Опрокинула стул, чтобы замедлить нападающего. Тот упал к самым ногам гостя, остановил его на краткий миг. Вбежала в ванную и перед самым носом нажала на защелку. Мужчина пинал дверь ботинком. Требовал выйти.

-- У меня есть алая лента! -- вспомнила я слова Ника. -- Я за вас!

-- Так иди сюда, покажи её, -- заржал мужчина.

Сколько выдержит дверь? Она трещала от ударов. Я спешно огляделась в поисках хоть какой-то защиты. Мыло, полотенце, остатки зубной пасты в тюбике.

В зеркальном отражении заметила, что из нагрудного кармана ночной рубашки торчит кончик консервного ножа. Видимо, он завалился туда, когда я заснула и выпустила его из рук. Вот так удача!

Удача ли? Нож-то есть, но что с ним делать? Атаковать, когда дверь слетит с петель? Размахивать и угрожать ржавой железякой? Легче уж пустить струю кипятка из душа в глаза да убежать из квартиры. Надавила на ручку, но из крана скатились лишь редкие капли. Зимой в Коссе частенько отключали воду...

Я, глубоко вздохнув, убрала руку с ножом за спину. Затем щелкнула замком.

-- Успокойтесь, -- попросила, распахивая дверь.

Глупо было ожидать, что нападающий решит уладить дело миром. Его щеки пылали, ноздри раздувались. Он пах потом и гневом. Мутило. И всё же я сумела воспользоваться секундным замешательством и юркнуть между стеной и его боком обратно в комнату.

Ночной гость развернулся и схватил меня за плечо. Рука с зажатым в ней консервным ножом взметнулась вперед, кончик ударил в шею. Мужчина заорал. Вначале он отвесил мне оплеуху, от которой я отлетела к кровати, после схватился за оцарапанную кожу и пошатнулся. В третий миг он запнулся ногой за один из десятков проводов и, взмахнув руками, начал заваливаться. Секунда растянулась на вечность, и я отчетливо видела, как губы искривляются в ругательстве, как пальцы пытаются нашарить опору и как, наконец, голова ударяется об угол стола. Омерзительный хруст позвонков прервал тишину. Мужчина упал.