Виктор Кондратенко - Внимание: «Молния!»

• Название: Внимание: «Молния!»
• Автор: Виктор Кондратенко
• Издательство: Издательство художественной литературы "Дніпро"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986
• ISBN: К(4702010200-134)/М205(04)-86)134.86

В повествовании о грандиозной битве на Днепре в центре внимания писателя оказался образ прославленного советского полководца Николая Федоровича Ватутина. Однако перед нами встает обаятельный живой человек с присущими ему болями, сомнениями, тревогами. Ибо бывший фронтовик В. Кондратенко, лично знавший Ватутина, поставил перед собой цель не сочинить слащавый панегирик освободителю столицы Украины, а создать глубоко психологический портрет советского военачальника младшей генерации.

«Каким же путем развить атаку и протаранить дьявольскую полосу обороны с ее укрепленными высотками, траншеями, бетонными колпаками и заминированными лесными завалами? — мучительно размышлял командующий фронтом. — Вводить в бой главные силы или не вводить?» Ведь по утвержденному Ставкой плану боевой операции танковую армию и кавалерийский корпус, находящиеся в резерве, он должен был ввести только и только в прорыв. Но прорыва, несмотря на все усилия наступающих войск, пока не было. И вполне может случиться, что главные силы увязнут в боях местного значения и через день-другой просто нечем будет выйти на оперативный простор, как это недавно случилось на Букринском плацдарме.

В минуту высочайшего нервного напряжения разведка доносит: Манштейн срочно выводит танковые дивизии из Букринской излучины, а к Бердичеву из рейха спешно движутся эшелоны с «тиграми» и «пантерами». Яснее ясного: не завтра, так послезавтра все это «зверье» появится на Лютежском плацдарме и тогда... Что произойдет тогда, Ватутин прекрасно понимал. И, чтобы не допустить нового Букрина, он нашел в себе смелость пойти на величайший риск — вопреки указанию Ставки, принял решение немедленно кинуть в бой танковую армию генерала Рыбалко.

Многодневная битва за Киев является кульминацией повествования Виктора Кондратенко. И не столько потому, что она знаменовала собой начало изгнания гитлеровских захватчиков со всей Правобережной Украины, а преимущественно потому, что эта боевая операция стала своеобразным венцом стратегического дарования Николая Федоровича Ватутина, в ней молодой советский полководец наиболее искусно и убедительно переиграл хваленого фашистского кумира, мастера маневренной обороны барона фон Манштейна.

Правда, был в этом сражении момент, когда оказались исчерпанными все наступательные возможности и перед войсками фронта реально замаячил призрак нового Букрина. Но в том и состояло величие Ватутина, что он сумел сплотить возле себя таких выдающихся боевых соратников, как генералы Гречко, Иванов, Москаленко, Черняховский, Рыбалко, Трофименко, Жмаченко, Епишев, Крайнюков, Кравченко, Шатилов. Именно они в критическую минуту нашли оригинальное, обеспечившее успех решение — впервые в истории войн было предложено предпринять ночную танковую атаку с освещением местности прожекторами, фарами, ракетами.

«Свет — наше оружие, — заключил генерал Ватутин. — Мы должны обрушиться на фашистов, подобно молнии в ночном мраке. Поэтому условным сигналом к решающей судьбу Киева атаке, у нас будет: м о л н и я!..»

---

Ни вспышки ракеты, ни выстрела. Притаились гитлеровцы. «Ночник» сбросил осветительные, а потом и зажигательные бомбы. Вспыхнули костры. Очевидно, запылали грузовики. Батарейцы моментально использовали огни как ориентиры и ударили по врагу.

Но ответа не последовало. Враг молчал. Казалось, обстрел его мало беспокоил. Но то была хитрость. После артиллерийского налета гитлеровцы приводили в порядок расстроенные колонны войск, чтобы без единого выстрела как можно ближе подойти к советским позициям. Они поняли: никакой неожиданности в их действии не будет. Советские войска не дремлют, они наготове. И только ревущий буран, плотная белая мгла могут помочь окруженным дивизиям применить на узком участке фронта тактику «буйвола», вложить в удар всю последнюю силу и броситься на юг, на Лысянку, чтобы выскользнуть из кольца.

Согласно приказу, все гитлеровские войска сведены в три колонны. План прорыва был коварным. Правая и центральная — заранее обрекались на гибель. В них входили остатки 57-й и 167-й пехотных дивизий, различных разбитых частей и все тыловики. Ударную силу левой колонны составляли подразделения танковой дивизии СС «Викинг», полки 72-й и 112-й пехотных дивизий. Под прикрытием «тигров» на бронетранспортерах ехали генералы и старшие офицеры.

Но все это станет известно после боя, когда заговорят пленные и откроют свою тайну трофейные документы. А пока...

В три часа ночи Иван Козачук услышал, как где-то на левом фланге у села Хильки ударили артиллерийские батареи. Огонь вспыхнул в Журжинцах, окольцевал вспышками Комаровку. Сверкающая пожарами и ревущая бураном степь наполнялась буханьем скорострельных зениток, поставленных на прямую наводку против «тигров».

По тревоге снимаются с позиций артиллеристы. Приходят в движение танки. Получен приказ: «Закрыть брешь прорыва!»

Эта брешь всего в пяти километрах. Нужен стремительный бросок. Но как его совершить вслепую? Бьет такая метель... А кругом холмы да овраги. Того и гляди: оступится шестидесятитонный КВ и загудит с обрыва.

Машина Козачука в голове колонны. Ведет за собой Иван танковый батальон. Руки прикипели к рычагам, и сам он словно слился с поступью тяжелой машины. В открытый люк врывается сухой снег и шипит внутри танка. Иван помнит эту дорогу. Он брал ее с боем. Тяжела она. Здесь такой замысловатый поворот — дьявольская петля над самым глубоким яром. Только бы перевалить за гребень высотки, а там уже местность такая, что и развернуться можно всему батальону.

Как ни круты подъемы и как ни обманчивы в белой неистово свистящей мгле спуски, а спешить к месту прорыва надо. Спешат туда и артиллеристы. Звучат в метели голоса:

— Ходу давай!

— Хо-ду-у...

— Стой! К бою!

В гуле бушующего бурана слышен рокот танковых моторов. «Тигры» с ходу открывают огонь. А за ними теперь уже с ревом движется невидимая в снежных вихрях пехотная колонна.

Пушки бьют прямой наводкой.

Шумно горят вражеские танки. Ветер рвет на куски пламя огромных факелов и несет по степи едкий газ и удушливый дым.

Отбита третья атака. Из снежной бури бешеным вихрем вырывается уже не пехота — на храпящих конях мчатся гитлеровские кавалеристы. Да еще как летят. Аллюр три креста!

— Беглый огонь! Беглый!

Хрипнут даже испытанные голоса командиров орудий.

Топот копыт. Дикое ржание. Серыми дымками стелются по сугробам конские хвосты и гривы. Летят через головы коней всадники...

В снежном буране перемешались боевые порядки. Трудно понять, где свои, где чужие. И этим воспользовались гитлеровцы, пробили узкий проход на Лысянку.

— Закрыть брешь прорыва! Остановить врага!

Близко подошли «тигры». С машин спрыгивают десанты автоматчиков, и уже вблизи наших артиллерийских позиций рвутся гранаты.

Яростно вихрится рукопашная схватка.

Танки идут на таран.

Сшибаются.

По-медвежьи встают на дыбы.

Но коридор на Лысянку становится все ýже и ýже. Он совсем перерезан, наглухо закрыт огнем и сталью.

А над степью светает, редеет снежная мгла. Раскаленные стрелы «катюш» и залпы артиллерийских дивизионов рассеяли вражеские колонны войск. Теперь все эти выстроенные в затылок друг другу, плотно сомкнутые полки распались и превратились в разрозненные большие и малые отряды. Они уходят в овраги, прячутся там, бегут в леса. Куда? Зачем? Дорога на юг, на Лысянку закрыта, из кольца не выскользнуть. Разбитыми дивизиями уже никто не командует, и рассыпавшимися по степи отрядами никто не руководит.

Где генералы? Нет генералов. Нет и старших офицеров. А ведь это они призывали: «Гренадеры фюрера, к бою! Пойдем в буран дорогой жизни!» И пошли послушные гренадеры. Но «дорога жизни» оказалась «дорогой смерти». «Превыше всего верность великой Германии!» Где же эта верность? Где командиры, призывавшие к ней? Тайно сбежали. Трусливо бросили свои полки.

Где же командующий окруженными войсками генерал артиллерии Вильгельм Штеммерман? Прошел слух, будто он стал под развернутое знамя и лично повел войска на прорыв. Он геройски погиб в бою.

Нет! Не становился Штеммерман под развернутое знамя. Не водил он в бой ни одной колонны. Солдаты не видели его в своих рядах.

И снова слух: «Командующий застрелился. Он предпочёл смерть — плену».

И это обман! Еще ни один самоубийца не пускал себе пулю в затылок... Лежит в снегу в расстегнутом мундире всего в десяти шагах от своего командного пункта генерал Штеммерман. Не все, конечно, солдаты знают, кем и почему убит он. Но все же есть связисты — они были на командном пункте — и говорят: «Генерал Штеммерман, боясь Гитлера, дважды отклонял ультиматум русских, а потом понял: дальше в «котле» сопротивляться бессмысленно, и хотел капитулировать. За это он застрелен эсэсовцами группенфюрера Гилле». А где же сам группенфюрер? Он возглавил группу генералов-беглецов, нашел лазейку и улизнул. А кольцо окружения сомкнулось, и по всему фронту гремит артиллерия. На юг не пройти, на Лысянку теперь не пробиться. Что делать? Где выход? А выход один: плен.

Но все ещё по степи мечутся, рыщут волчьими стаями большие и малые отряды гренадеров и не хотят сложить оружие.

Медленно затихает буран, но еще медленней затихает битва.

Всходит солнце. Оно освещает тысячи брошенных машин. Застыли в волнистых сугробах с распахнутыми дверцами штабные автобусы и громоздкие, крытые брезентом грузовики. Обочины дорог и кюветы забиты стоящими вкривь и вкось легковыми автомобилями, фурами и санями. Брошены подбитые и совершенно целехонькие «тигры» и «пантеры», искалеченные и готовые к бою темно-серые, с бурыми пятнами, крупповские пушки — «шмели», «куницы» и «носороги». В степи, заметенные снегом, лежат те, кто шел захватывать эту землю.

Смотрит Иван Козачук на голубые и розовые от утреннего солнца сугробы и на то, что им было сделано в эту ночь. В кювете три опрокинутых бронетранспортера, а за ними — «тигр» с «пантерой», чадят и чадят. Долго горят танки, долго.

Гитлеровцы еще огрызаются автоматными очередями.

Кр-р... Кр-р... Каркают в перелесках железными лентами их пулеметы. Но все реже и реже.

И вдруг перелески оглашаются полными страха и отчаяния криками:

— Ка-за-ки! Ка-за-ки!

И слышится:

— Рус плен! Рус плен!

Эти слова летят по всем глубоким и мелким оврагам. Они катятся по степи, где с юга и севера движутся конные лавы. Там призывно поют горны, реют на ветру черные бурки и в солнечных лучах поблескивают сабли донских казаков. А из Журжинцев выходит колонна «тридцатьчетверок», и уже в освобожденную Шендеровку, на Хильки идут самоходки.

Враг сломлен, разбит. Смолкли пушки, и, как всегда, после жаркой битвы наступила минута торжественной тишины. Молча стоят, всматриваясь вдаль, воины. Ивану Козачуку видно: на многие-многие версты раскинулось победное поле.

15

Прилетев из Восточной Пруссии в Проскуров, Манштейн поспешил с аэродрома в штабной поезд и сейчас же созвал в салон-вагоне экстренное совещание. Закурив сигару, фельдмаршал хотел, по привычке, выпустить колечки дыма, но поперхнулся. Положив сигару на край хрустальной пепельницы, он откашлялся и сказал:

— Господа! Я все еще нахожусь под впечатлением торжественной встречи фюрера в его ставке «Волчьем логове» с героями прорыва, которые помогли нам избежать печальных последствий нового Сталинграда на правом берегу Днепра. Я не буду долго останавливаться на праздничной церемонии в Кентшине, отмечу лишь то, что командиры дивизий Гилле, Либ, а также некоторые командиры полков за свои боевые подвиги удостоены высшей награды — рыцарского креста.

«Герои?! Боевые подвиги?! — про себя негодовал сидящий рядом с фельдмаршалом Шульц-Бюттгер. — Подлые трусы, бросившие свои войска на поле боя, стали рыцарями рейха. Позор!» Последнее слово чуть-чуть не слетело с его уст. Он вздрогнул. Такая невольная дерзость могла сбросить его в бездонную пропасть.