Федор Кудрявцев - Повесть о моей жизни

• Название: Повесть о моей жизни
• Автор: Федор Кудрявцев
• Издательство: Союз писателей Санкт-Петербурга, Журнал «Звезда»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-7439-0202-6

Начало XX века. Федя Кудрявцев, крестьянский мальчик из Ярославской губернии, отправлен в Питер «в люди». Там он в полной мере испытывает участь чеховского Ваньки Жукова. Но затем судьба его меняется. Его берут буфетным мальчиком в Европейскую гостиницу. Весной 1914 года он вместе с другом старшего брата, австрийцем Францем Лерлом, тоже служащим гостиницы, оказывается в Карлсбаде, знаменитом европейском городе-курорте. Тут его и застает начало Первой мировой войны. И почти сразу Федя становится военнопленным. Судьба перемещает его из одного города Австро-Венгерской империи в другой, бросает из одной тюрьмы в другую. Именно в заключении крестьянский мальчик из Ярославской губернии начинает познавать мир, здесь, вдалеке от родины, он проходит свои «университеты»… Только в 1918 году ему с товарищами удается бежать из плена, и он снова попадает на родину, — только теперь это уже совсем другая страна…

Книга подготовлена к печати ООО «Журнал „Звезда“» (16+).

---

И еще запомнился мне случай в столовой, в которую мы зашли перекусить. Столовая была плохонькая. В зале было пусто. Молодая официантка подала нам какой-то подозрительного цвета дешевой колбасы, которую мы все же съели с аппетитом, потому что она была мягкая и горячая. Уплетая колбасу, я с гордостью подумал: вот мы какие, в настоящем Кракове едим краковскую колбасу. Такая же тщеславная мыслишка мелькнула у меня и тогда, когда, проезжая через Пльзен, мы на вокзале пили дешевое пльзенское пиво, которое подавали нам через окно в дешевых стопочках с видом Пльзеня, оставляя стопку пьющему на память. Помню, когда мы, рассчитавшись, пошли к дверям, официантка вслед нам громко рассмеялась. Я обернулся и, желая щегольнуть знанием польского, спросил:

— На цо паненка се смие?

Паненка только махнула рукой, а товарищи дернули меня за жакет, и мы поскорей ушли от насмешницы.

В поезд мы попали легко, и он тронулся, когда был уже вечер. Ночью была пересадка, и мы долго ждали другого поезда на станции с названием Одер, радуясь, что у нас все идет так гладко.

Западную польскую часть Галиции мы проехали ночью. Когда рассвело, мы ехали уже по Восточной Галиции с русинским населением (так тогда называли галицийских украинцев.).

Из окна поезда, который был набит наполовину солдатами и шел очень медленно, мы видели Карпатские горы, бедные деревушки с жалкими хатками, совсем не как в самой Австрии или Моравии; на станциях — местных крестьян, тоже одетых бедно, по-деревенски. Видели следы войны — окопы, колючую проволоку, разбитые повозки, взорванные мосты и могилы, то и дело могилы.

Я не помню, сколько времени мы ехали до Львова. Помню, что приехали мы перед самым вечером. Несмотря на обилие военных в австрийской форме, среди которых встречались и немецкие солдаты, смотревшие на австрияков свысока, на нас во Львове повеяло чем-то родным. Всякие вывески, объявления, указатели и прочее были и на украинском языке, хотя и не совсем сразу понятном, но, главное, написанные русскими буквами. Мы почти дома! Мы были почти дома, хотя до дома было еще очень далеко.

На вокзале во Львове было полно военных. Оставаться здесь на ночь было страшновато, и мы пошли искать ночлег. Ходить по городу долго не пришлось. Мы быстро устроились, примерно так же, как в Кракове. Слуга, мальчик лет шестнадцати, показал нам комнату и, чуть помявшись, спросил, не надо ли нам девушек. Мы расхохотались. Только нам в нашем положении и развлекаться с девушками! Не обидевшись нашим отказом, парень стал рассказывать, как во Львове, когда в нем были русские войска, было хорошо. Русские солдаты, говорил он, не только не обижали население, а даже помогали ему.

В эту ночь мы спали крепко, и утром нас никто не потревожил, но мы все же помнили предсказание краковского шефа полиции, что во Львове нас схватят, и были начеку.

По нашему плану и совету знающего человека в лагере, нам надо было найти во Львове некую улицу, а на ней небольшой трактирчик в подвале, зайти туда и спросить у буфетчицы — она же и хозяйка заведения, — как нам попасть в Киев, и она укажет нам проводника через границу.

Все получилось, как нам было сказано. Проехав несколько остановок на трамвае, мы нашли улицу и трактир, в котором было много народу. Пожилая буфетчица еле успевала отпускать посетителям вино и пиво. Посетители, видимо, были простой люд и завсегдатаи этого заведения. Подходя к стойке, многие из них заводили разговоры с хозяйкой. Мы долго ждали за кружкой пива удобного момента, чтобы обратиться к ней с нашим делом. Наконец я подошел к ней и прямо спросил:

— Пани, будьте ласковы, скажите, как нам перебраться через русскую границу, мы едем в Киев. Может, какой ваш человек поможет нам в этом?

Хозяйка нисколько не удивилась моему вопросу и как будто сердитым голосом ответила:

— А зачем вам человек, берите у коменданта пропуск и езжайте. — И она назвала нам адрес. Не провокация ли?

Посовещавшись, мы все же пошли за пропуском. Там, куда мы пришли, была действительно очередь за пропусками. Впереди нас было человек двадцать мужчин. Говорили по-русски. Очередь подвигалась быстро. У некоторых были, как и у нас, испанские паспорта. Мы повеселели.

Сегодня, через много лет, я не помню, какие мне задавали вопросы, кто выписывал пропуск, военный или гражданский служащий, и как выглядел этот пропуск.

Получив пропуска, мы были на седьмом небе от радости и весело посмеялись над пророчеством краковского пана офицера в полицай-президиуме о том, что нас изловят во Львове. С испанскими паспортами и львовскими пропусками мы весело пошагали на вокзал.

Но что такое? Вокзал полон народу, военные и штатские вперемежку. На путях несколько составов поездов. В один из них идет суматошная посадка, из других народ спешно выбегает и бежит к другому. Все возбуждены. В отдаленных концах платформ готовые к действию пулеметы. Ни один поезд никуда не идет, ни один не прибывает. Не видно служащих в железнодорожной форме. Время к вечеру.

Мы тычемся в толпе, как слепые. Спрашиваем, который поезд идет на Подволочиск. (Это пограничная станция, где, по нашим сведениям, проще всего перейти на русскую сторону.) Кто-то показывает нам переполненный состав. Из последних сил втискиваемся на площадку. Слава богу, теперь только бы ехать. Вдруг паника — этот поезд не на Подволочиск. Стремглав выскакиваем. На платформах порхает потрясающее известие: железнодорожники бастуют. Поезда никуда не пойдут! Мы радуемся: ага, австрийские правители, и у вас революция! Забастовку мы приняли за революцию. И все же ищем поезд, который пойдет на Подволочиск, готовые ждать сколько угодно, но только в этом поезде. Так мы еще втискиваемся в два-три поезда и вскоре выскакиваем из них.

Наконец кто-то авторитетно указал на состав, который пойдет до станции, куда были устремлены все наши мысли. Посадка только что началась, и мы легко попали в вагон. Усевшись на место, мы видели, как один влезший в вагон здоровенный германский солдат резко сбросил с плеч, как на пустое место, свой тяжелый ранец на сидящего маленького тщедушного австрийского ефрейтора. Бедняга даже застонал и что-то промямлил вместо протеста.

— А ты подвинься, — буркнул германец. Было видно, что германские военные презирают австрийских солдат, полагая, что больше половины из них «славянские свиньи». Да, солдат-славян было много в австро-венгерской армии, но кто был свинья данном случае, показал поступок германца.

Мы ждали очень долго. Чего-то поели и задремали. И вдруг радость — поезд дернулся и пошел. Повел его машинист, кончивший бастовать, штрейкбрехер или военнослужащий, мы не знали, да нам это было и не важно, главное, мы ехали в Подволочиск, и на нас никто не обращал внимания.

Поезд шел очень медленно. Я не помню, сколько времени мы ехали, пожалуй, около или больше суток. И вот Подволочиск! Вечер или утро, не помню. Темно. Станция чуть освещена. Сердце сильно забилось. Сейчас переход через границу. Сейчас нога должна ступить на святую землю Родины! А у нас нет провожатого. Куда сейчас идти? Мы остановились. Стали наблюдать. Военные и некоторые штатские пошли налево к зданию, где светилось окно. Может, и нам туда, ведь у нас есть львовские пропуска? А вдруг там о них скажут, как пан в Кракове об испанских паспортах: «Ерунда». Но вот какая-то группа штатских, постояв у вагона, повернула направо и пошла в темноту. Будь что будет, пошли и мы за ними. Пошли по родной земле, но все же с тревогой в сердце. Но темнота прикрывала нас. Мы обогнули здание станции и вдруг увидели у платформы русские пассажирские вагоны! Насколько они были выше, шире и мощнее австрийских, в одном из которых мы только что приехали! По ним мы убедились — мы в России!

Теперь мы на родной земле, но как противно режут глаз вот эти фигуры германских и австрийских солдат с оружием и тяжелыми ранцами за плечами, которые топчут с видом победителей эту нашу священную старокиевскую землю! А вперемежку с ними по платформе и в станционном зале уныло ходят наши русские солдаты в фуражках без кокард, без погон на плечах, в шинелях нараспашку. Кто они? Военнопленные или отпущенные из царской армии? Спрашивать их об этом было тяжело и бестактно, и ком становился в горле при их виде. Не привыкли мы, русские, быть побежденными. История баловала нас победами над ляхами, шведами, французами, турками и теми же немцами. Нам бы так ходить по их пруссиям и саксониям! Тяжело, тяжело на душе! Скорей бы в Киев!

И вот мы в вагоне русского поезда, везущего нас в Киев. В вагоне много «победителей». Их громкая грубая речь заглушает сдержанные разговоры на русском и украинском языках.

Неужели виновата революция, что это случилось? И вспомнились мне слова зерновика украинца Степана Барабаша, мнившего свое происхождение от каких-то знатных запорожских предков: «Украина — это не Россия, но Украине без России нельзя, это единое целое».