Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

• Название: Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
• Автор: Мигель Унамуно
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1973

В этой книге представлены произведения крупнейших писателей Испании конца XIX — первой половины XX века: Унамуно, Валье-Инклана, Барохи. Литературная критика — испанская и зарубежная — причисляет этих писателей к одному поколению: вместе с Асорином, Бенавенте, Маэсту и некоторыми другими они получили название "поколения 98-го года".

В настоящем томе воспроизводятся работы известного испанского художника Игнасио Сулоаги (1870–1945). Наблюдательный художник и реалист, И. Сулоага создал целую галерею испанских типов своей эпохи — эпохи, к которой относится действие публикуемых здесь романов.

Перевод с испанского А. Грибанова, Н. Томашевского, Н. Бутыриной, B. Виноградова.

Вступительная статья Г. Степанова.

Примечания С. Ереминой, Т. Коробкиной.

---

Отныне Эрмида стал получать сорок дуро в месяц. Он находился в редакции с одиннадцати вечера до четырех-пяти часов утра, орудуя унаследованными от Фолгейры карандашами и бечевкой. Домой он возвращался на рассвете. Если возникали трудности с печатанием, Эрмида спешил в типографию, находившуюся на соседней площади. Он уже довольно хорошо разбирался в типографских премудростях: в делах практических у Карлоса хватало сообразительности. Теперь он уже не мог регулярно ходить в налоговое управление, потому что днем должен был спать. Его считали приличным журналистом, исполнительным и серьезным; дон Бони переговорил о нем со своим высоким покровителем, а этот видный политик и владелец «Эль Мундо» замолвил словечко за Карлоса, и того освободили от обязанности сидеть в присутствии, одновременно с этим повысив в должности и введя в штат министерства финансов. На двух службах он зарабатывал восемьдесят дуро в месяц.

X

Донья Антониа решила, что карьера ее сына началась. Оставалось только следить за ней и направлять ее по верному руслу. Нежное деревце надо вовремя подстригать и очищать от ненужных побегов. Энергичная женщина сочла необходимым перебраться с пятого этажа на второй того же дома. Новое жилье стоило восемнадцать дуро в месяц. Семья заняла квартиру, купила в рассрочку кое-какую мебель и обставила гостиную. На почетном месте, прямо над софой, висел портрет деда, бригадного генерала дона Антонио Гонсалеса де Вильялобос, с усами и эспаньолкой. Он служил семейству путеводной звездой, по которой следовало неустанно сверять курс. Лучшие комнаты были отведены под спальню и кабинет молодого Эрмиды. Мать и сестры, в особенности старшая, Аделаида, жили только ради Карлоса и думали лишь о его будущем.

Карлос постепенно расширял круг знакомств среди политических деятелей и журналистов. Он был ловок и вел себя скромно, поэтому его принимали за доброго и сердечного юношу. Отлично умея держать нос по ветру, Эрмида и на службе и вне ее прикидывался человеком бескорыстным, беспечным и с ленцой. Он разыгрывал из себя литератора, вынужденного заниматься ремеслом, которое не слишком подходит тому, кто наделен талантом и воображением. В глубине души он испытывал безграничное отвращение к сочинительству и столь же сильное влечение к политическим интригам и житейскому успеху. Занятие литературой казалось ему бесполезной тратой времени, но он старательно делал вид, что любит ее. Дома он говорил откровенно только с матерью. Положение в обществе! Добиться прочного положения, вращаться в среде богатых и знатных людей — вот что составляло его идеал.

Донья Антониа была для Карлитоса непререкаемым авторитетом во всех делах. Ему не позволялось ни на йоту отклоняться от предначертаний матери. Никаких бесполезных любовных интрижек и прочих глупостей, настойчиво и упорно идти только вперед, к намеченной цели! А если возникнут сомнения, взгляни на портрет деда, бригадного генерала, и мысленно посоветуйся с его молчаливым изображением, на котором он красуется в эполетах и при орденах.

Мать Карлоса постепенно приобщала его к своим честолюбивым замыслам. Воображение рисовало ей сына преуспевающим молодым человеком, который неуклонно поднимается по общественной лестнице. В один прекрасный день они переедут в самый модный квартал, как теперь перебрались с пятого этажа на второй. Карлос в конце концов получит высокий пост и женится на богатой женщине.

Мало-помалу молодой Эрмида научился, хотя и не без труда, нанизывать друг на друга избитые общие фразы и писать заметки, лишенные всякой оригинальной мысли. Он с большим вниманием вчитывался в газетные передовые, чтобы постигнуть те штампы, с помощью которых они фабрикуются. Он овладел классическими приемами газетчиков, этим макиавеллистским оружием редакций, и общеизвестные истины, облеченные в привычный словесный наряд, свободно полились из-под его пера.

Свои творения Карлитос читал матери, но скрывал от невесты: Матильда могла и посмеяться над ними.

Затем он избавился от бечевки метранпажа, унаследованной им от Фолгейры, и стал старшим редактором: начал пописывать статьи на политические темы и брать интервью. К тому времени главным редактором газеты был назначен Монтес Пласа.

Карлос беседовал с государственными мужами, бесцеремонно проникал в министерства и в любой частный дом. Статьи свои он никогда не подписывал, ему нравилось интервьюировать политических деятелей. Если в статьях обнаруживали слишком уж явные банальности, он мог без труда оправдаться. Разве его вина, что они несут сущую нелепицу, на которой, впрочем, и строится политика? Нередко он придавал несколько шутливый оттенок банальностям, поначалу написанным им всерьез. Это помогало ему казаться насмешливым и язвительным сатириком. Если в интервью шла речь о чем-нибудь важном, Карлос советовался с матерью и всецело полагался на ее суждения. Донья Антониа решала: «Да, об этом стоит написать» или «Нет, этого говорить не надо» — и, как правило, попадала в точку. У нее было обостренное социальное чутье: она понимала, до каких пределов можно быть смелым и где лучше промолчать.

Все семейство с неподдельным восторгом взирало на Карлоса, когда он упоминал о каком-нибудь выдающемся политическом деятеле, которого только что посетил, и подробно рассказывал, как обставлен его кабинет и кто встретил пришедшего репортера. Только младшая сестра, Эмилия, протестовала иногда против восторжествовавшего в их доме «карлизма»{215}, как она выражалась.

Сотрудники редакции искренне восхищались некоторыми публицистами, причисляя их к настоящим писателям. Сами они утешались тем, что только спешная и неотложная работа мешает газетчикам создавать остроумные и глубокие произведения. Если бы не этот изнуряющий труд, из их среды дюжинами выходили бы Сервантесы, Шекспиры и Кальдероны.

Чтобы познакомиться с людьми из общества, Карлос начал посещать театральные премьеры. Сестра Аделаида, несмотря на усталость после трудового дня, почти всегда ожидала его возвращения до двух-трех часов утра, читая бесконечные романы, публикуемые в газетах или в толстых журналах. Карлос носил с собою ключ, но иногда перед сном ему хотелось перекусить, поэтому Аделаида и поджидала брата. Вставал он в полдень. В доме все было подчинено его интересам, он был, что называется, пупом земли. Со всеми домочадцами, кроме матери, младший Эрмида держался серьезно и сухо, надеясь, вероятно, сохранить этим свой авторитет. Одна лишь Эмилия противоречила братцу и частенько подшучивала над ним.

На людях Карлос вечно улыбался с довольным и легкомысленным видом — он всегда старался подделаться под настроение окружающих.

— Жаль парня! — говорили о нем в редакции и в кулуарах конгресса. — У него есть талант, но при таком образе жизни он не очень-то продвинется.

В действительности все было наоборот: за Карлосом не водилось никаких талантов, зато он без труда продвигался по пути преуспеяния.

Подобное отсутствие чутья и полное незнание людей встречаются только в политическом и литературном мире. Там превозносят ничтожного комедианта за благородство, негодяя — за доброе сердце, скрягу и ростовщика — за щедрость. Напротив, когда в эту среду случайно попадает человек по-настоящему благородный, добрый и щедрый, за ним, то ли из-за непонимания, то ли из зависти, никогда не признают его достоинств.

Все это выглядит так, словно люди заинтересованы в том, чтобы избегать правды и жить среди притворства и лжи. Вероятно, так им и в самом деле выгоднее.

Внешне Карлос все больше напоминал деятельного и предприимчивого журналиста. Ходил он быстро, во все вмешивался, на улице приставал с расспросами к первому встречному. Он избавился от былой застенчивости, одеваться стал несколько крикливо, отрастил усы шнурочком, а на лбу лихо взбивал легкомысленный кок.

В семью Эрмида время от времени наведывался теперь родственник доньи Антонии, дон Хуан Ортигоса, косный и нудный человек, дослужившийся в свое время до заместителя министра. Дон Хуан считал Карлитоса опасным революционером. Сам он был чернильной душой, одним из тех, кто рожден терпеливо ждать своего счастья. Сеньор Ортигоса был вполне доволен собой — ведь он занимает такую высокую должность! Он находил, что мир хаотичен и обречен на гибель. Одним из веских доказательств всеобщего социального вырождения он считал то обстоятельство, что и в обществе, и в бюрократической среде уделяется все меньше внимания священным традициям прошлого.

Донья Антониа выведывала у своего родственника мадридские политические новости, которые могли пригодиться Карлосу. Она не желала упускать ни малейшей возможности.

Тем временем Матильда Левен перевела с английского очень веселую комедию, тонко и остроумно сделала сценическую редакцию и передала ее Карлосу. Он отнес пьесу в театр. Знатоки нашли, что комедии чуточку не хватает мадридского острословия, этого непременного залога успеха. Некий сайнетеро{216} сдобрил текст грубоватыми остротами и тяжеловесными каламбурами, после чего вошел в соавторство с Карлосом, и комедия была поставлена. В Мадриде она шла месяца два, в провинции — гораздо дольше.