Александр Петрушевский - Генералиссимус князь Суворов

• Название: Генералиссимус князь Суворов
• Автор: Александр Петрушевский
• Издательство: Типография М.М. Стасюлевича, Вас. Остр., 2 лин.7
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1884

Перед вами книга, не издававшаяся в России более 100 лет. Это удивительно потому, что интерес к Суворову во все времена велик, а данная книга, состоящая из 3 томов общим объемом почти в полторы тысячи страниц, признана историками лучшей биографией величайшего русского полководца. И неудивительно, потому что по прочтении этой книги складывается образ гения, не укладывающийся в официальные рамки.

Издание представляет собой фундаментальное исследование жизни и военной карьеры генералиссимуса, наиболее полное и подробное из существующих монографий.

Первое издание этой книги, вышедшее в 1884 году, состоит из 3 томов приблизительно по 500 стр. каждый. В 1900 году вышло второе, переработанное издание - 1 том объемом около 800 стр. Оно содержит некоторые уточнения частных фактов биографии Суворова но, конечно, не может соперничать по объему фактического материала с первым изданием. 

Эта книга — первое издание.

Осенью 2005 года второе издание было переиздано издательством "Русская симфония". К сожалению, малым тиражом - всего 1000 экземпляров. Тем не менее, лед тронулся. Спасибо людям, вспомнившим о лучшем русском полководце.

Книга написана известным историком 19 века Александром Фомичем Петрушевским, генерал-лейтенантом русской армии. Биография составлена на основе анализа источников, по большей части рукописных и остававшихся неизвестными к тому времени, а также практически всей изданной литературы о Суворове. В конце 3 тома приведен полный список источников с краткой их характеристикой. Петрушевский советовал перед прочтением книги ознакомиться с этими источниками. Последовав его совету, действительно, многие вопросы, возникающие при прочтении, отпадают сами собой. Автором было изучено огромнейшее количество документов, но, как признается сам Петрушевский, его жизни не хватило бы для внимательного и всестороннего изучения всех материалов, которыми он располагал. На книгу у автора ушло 8 лет усидчивого труда.

 Труд сей, будучи весьма серьезным по содержанию, написан живым языком и легко усваивается каждым человеком, военным и невоенным, историком и даже системным администратором. Петрушевский ставил перед собой задачу беспристрастного жизнеописания Суворова. Это удалось ему совершенно.

---

Суворов не хотел терять времени на кружное движение для одного предварительного соединения с Австрийцами; он предпочитал идти кратчайшей к цели дорогой, ударить на противника и выйти французской армии во фланг и в тыл. "Истинное правило военного искусства", писал он в начале сентября к Готце: "прямо напасть на противника с самой чувствительной стороны, а не сходиться, робко пробираясь окольными дорогами, чрез что самая атака делается многосложною, тогда как дело может быть решено прямым, смелым наступлением". В настоящем случае он однако ошибался, принимая длинное за короткое и сложное за простое, вследствие незнакомства с театром войны и ошибочных сведений о неприятельских силах. Одни историки обвиняют в этом его самого, другие (большинство) Австрийцев.

Австрийцы вели войну в Швейцарии давно, приспособились к тамошнему роду действий и должны были знать страну не хуже Французов. Суворов не имел о ней такого обстоятельного понятия, чтобы мог составить сам план операций и приложить его к делу, не справляясь ни с чьими взглядами. Поэтому он, как мы видели, протестовал против ведения войны в Швейцарии одними русскими войсками, без содействия австрийских, и на этом же основании потребовал себе офицеров австрийского генерального штаба. Их было 9 человек с подполковником Вейротером во главе, который и раньше, во время Итальянской кампании, находился при штабе Суворова. Тот же Вейротер был влиятельным лицом при прежних главнокомандовавших австрийскими армиями в Италии, генералах Альвинци и Вурмзере, и продолжал быть главным стратегическим проектором и воротилой в первые годы нынешнего столетия, чем и приобрел большую, но унылую известность. Он составлял во время швейцарского похода Суворова все предположения и диспозиции и вел военную переписку фельдмаршала; не может быть сомнения, что ему же главным образом принадлежит и план кампании. Хотя Вейротер принадлежал больше, чем кто-либо, к категории военных людей, которых Суворов называл "проектными унтеркунфтерами" и над которыми постоянно подсмеивался, но это нисколько не мешало русскому полководцу пользоваться и даже дорожить их услугами и содействием, так как он встречал в них то, чего в русских не было - знание, особенно когда дело шло о таком театре военных действий, как Швейцария.

Существует веское свидетельство одного из участников похода, что Русские давали предпочтение пути на Сплюген, Кур и Сарганс, но Австрийцы изъявили сомнение в достоинствах такого выбора и предложили план движения чрез С.-Готар в долину Рейсы. Русские, не зная местных условий в подробности, не могли оспаривать австрийское предложение и должны были согласиться. Римский-Корсаков говорит в своих мемуарах, что впоследствии Суворов сам признавался в ошибочности принятого плана, объясняя, что был введен в заблуждение союзниками и что вся диспозиция была составлена одним из австрийских офицеров его штаба. Кроме того, в одном из писем своих к эрц-герцогу Карлу после Швейцарской кампании, он выражается, что принял предложенный ему план "больше по доверию, чем по убеждению". Некоторые прямо указывают на Вейротера, как на автора проекта, говоря, что Суворов имел к нему большое доверие и потому одобрил сущность плана, приказав в нем сделать лишь некоторые изменения. Указывается и на эти изменения; они состояли в исключении из диспозиции мер на случай отступления, а также в отказе от учреждения коммуникационной линии с тылом, в виде цепи отрядов. Историк свидетельствует при этом, будто Суворов объяснил Вейротеру, что Русские не знают ни горной страны, ни постовой войны; что в мелких отрядах они легко могут быть обойдены, отрезаны и т. п.; что таким образом коммуникация с тылом будет уничтожена, а главный действующий корпус без всякой надобности ослаблен; что русские войска, скученные вокруг него, Суворова, представляют самую лучшую и надежную силу, с которою он может отвечать за все 2. Трудно проверить документально приводимое свидетельство, но нельзя не заметить, что приписываемые Суворову слова значительною долею подтверждаются ходом кампании. Кроме того они подкрепляются косвенно другим лицом, которое рассказывает, что когда Суворову кто-то заметил во время кампании, что тыл его совсем не обеспечен, то он отвечал: "у нас, Русских, нет тыла" 3.

Впрочем, при незнакомстве Русских с краем, при неподготовленности войск к тамошней войне, при заявленной необходимости в австрийском генеральном штабе и вообще при всей обстановке дела, излагаемой в настоящей главе и отчасти объясненной раньше, едва ли нужны более категорические доказательства, что выбор пути в Швейцарию шел не с русской, а с австрийской стороны. Вот если бы приходилось утверждать противное, тогда без подробнейшего исследования обойтись было бы нельзя. Не может противоречить нашему заключению и характер Суворова. Если бы фельдмаршал имел серьезные данные для предпочтения пути на Сплюген или Бернардину, то несомненно его бы и выбрал, несмотря ни на какие оспаривания; но он своего мнения составить не мог по отсутствию прочных оснований. Оспаривать план Вейротера ему не приходилось еще и потому, что случайно или с умыслом взгляд австрийского стратегического проектора подошел к военным принципам Суворова: кратчайший путь к конечной цели, отрицание полумер, решительность действий. Суворов этот план и одобрил, положившись в оценке всего прочего на экспертов. Вообще характерные особенности Суворова нисколько не делали его недоступным там, где он не мог положиться на одного себя, как в настоящем случае. Он не только готов был выслушать знатоков, но сам к ним обращался за советом. Так, еще из Асти он сообщил главные свои предположения о швейцарском походе Штрауху, Готце и Линкену, как людям, близко знакомым с краем, требуя их замечаний; два первые доставили свои предположения, Суворов их одобрил и поручил Вейротеру соединить в общий план, что и составило окончательную диспозицию.

Но если Суворову на мысль не приходили те ужасные препятствия, которые он потом встретил на избранном пути, то это служит только к усугублению вины экспертов - совето-дателей. Коварства, злого умысла тут допустить нельзя, потому что неудача Суворова и русских войск хотя могла приятно пощекотать злорадство завистливого и неблагодарного союзника, за то наносила собственным его планам и интересам прямой ущерб. Современники, особенно Русские, не задумывались над таким тяжким обвинением, но историческая даль меняет угол зрения и отрезвляет страстные приговоры. Однако нельзя не признаться, что негодование, родившееся из оскорбленного патриотического чувства, коренилось отчасти и на соображении, которое до сей поры не может быть вполне опровергнуто. Это соображение заключается в вопросе: неужели Австрийцы до такой степей были незнакомы с театром предстоявшей кампании, что направили Суворова на самое худшее решение не заведомо для самих себя? Как ни странно подобное неведение, но приходится его признать за факт. Готце, например, доносил Суворову, что "по достовернейшим известиям", общая численность французских войск в Швейцарии не превосходит 60,000 человек, т. е. ошибся почти в 1 1/2 раза: он же показал дивизию Лоржа на оконечности правого французского фланга, тогда как она стояла на левом фланге, по Лимату. Чего же можно было ждать от Вейротера и других, находившихся не на месте будущего действия, а при штабе Суворова? В защиту их может быть также приведено, что в Суворовском плане упоминается про "весьма дурные горные дороги" в долине верхней Рейсы; что в донесении Готце говорится вскользь о движении Ауфенберга чрез Альторф в кантон Швиц "по пешеходной тропинке"; что наконец у Суворова были свои понятия о качестве дорог и возможности движения по ним и что внушать ему иной взгляд было бы напрасною тратою времени. Однако сущность дела заключалась не в условном различии взглядов. Каким образом введено в операционный план береговое движение по Люцернскому озеру, когда там сообщение производилось исключительно водою? Каким образом могло проскочить в диспозиции выражение: "колонна выступает из Альторфа до Швица и идет тот же вечер 14 миль далее", когда тут "далее" дороги вовсе не существовало? Причиною тому могла быть или высшая степень небрежности, или полное незнание. Еще удивительнее, что на невозможность обогнуть сухопутно Люцернское озеро не указали ни Готце, ни Штраух, у которых Суворов просил указаний на "местные затруднения и способы края".

Вообще на всем этом лежит печать какого-то рока; зоркий Суворов, в силу обстоятельств, слишком много положился на других. А между тем он считал исход предстоящей кампании подлежащим некоторому сомнению, что обязывало его к большей осмотрительности, тем паче, что Австрийцы уже неоднократно его проучивали. И если все, изложенное выше, не может служить ему оправданием, то по крайней мере объясняет путь, которым он был приведен к неожиданной развязке. Путь этот длинен; его открывает эрц-герцог Карл несвоевременным выступлением за Рейн, и он не завершается еще составлением ошибочного плана действий. Принятый план, при всей своей неудовлетворительности, не приводил еще к бедственному результату, если бы был выполнен без потери времени; но и тут Суворову суждено было потерпеть неудачу. Еще в то время, когда Русские выступали из под Тортоны, Суворов просил у Меласа для горного похода мулов, которых тот имел в достаточном числе для надобностей русской армии. Но Мелас дал их только под горную артиллерию, а в остальных отказал, уверяя Суворова, что должные распоряжения сделаны и что мулы будут ожидать в Белинцоне прихода Русских. Суворов рассчитывал подойти к С.-Готару 6 сентября и 8 предпринять атаку неприятельской позиции, а потому форсированным маршем прибыл 4 числа в Таверну; но тут узнал, что мулов, вместо ожиданных 1430, нет ни одного. Суворов был в крайнем негодовании и стал придумывать средства к выходу из своего положения. Великий князь посоветовал употребить под вьюки казачьих лошадей, так как в Швейцарии большое число конницы было бы в тягость, и спешенные казаки представлялись более полезными, чем конные. Хотя степные казачьи лошади по качествам своим далеко не подходят к мулам и в горной войне их заменить не в состоянии, но в настоящем случае выбирать было не из чего, и Суворов принял с благодарностью благой совет великого князя. Стали приготовлять на скорую руку подобие вьючных седел и собирать по окрестностям мешки, ибо австрийское провиантское ведомство не заготовило ровно ничего. Сначала предположено было употребить под вьюки 2500 казачьих лошадей и заготовить 5000 мешков но для сокращения задержки ограничились 1500 лошадей и 3000 мешков. Вейротер торопил австрийских провиантских чиновников, рассылал по окрестностям казаков; Суворов писал Меласу, доносил в Вену, в Петербург. Императору Францу он донес, что сделал 8-дневный поход в 6 дней совершенно понапрасну и что "решительные выгоды быстроты и стремительности нападения потеряны для предстоящих важных действий". Императору Павлу он писал, что время проходит, а Австрийцы только обманывают "двусмысленными постыдными обнадеживаниями" и что положение его корпусов может "сделаться весьма опасным". Ростопчину сообщалось, что "пришли в Белинцону, но нет лошаков, нет лошадей, а есть Тугут, и горы, и пропасти"; говорилось, что "Тугут везде, а Готце нигде" 4.