Александр Петрушевский - Генералиссимус князь Суворов

• Название: Генералиссимус князь Суворов
• Автор: Александр Петрушевский
• Издательство: Типография М.М. Стасюлевича, Вас. Остр., 2 лин.7
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1884

Перед вами книга, не издававшаяся в России более 100 лет. Это удивительно потому, что интерес к Суворову во все времена велик, а данная книга, состоящая из 3 томов общим объемом почти в полторы тысячи страниц, признана историками лучшей биографией величайшего русского полководца. И неудивительно, потому что по прочтении этой книги складывается образ гения, не укладывающийся в официальные рамки.

Издание представляет собой фундаментальное исследование жизни и военной карьеры генералиссимуса, наиболее полное и подробное из существующих монографий.

Первое издание этой книги, вышедшее в 1884 году, состоит из 3 томов приблизительно по 500 стр. каждый. В 1900 году вышло второе, переработанное издание - 1 том объемом около 800 стр. Оно содержит некоторые уточнения частных фактов биографии Суворова но, конечно, не может соперничать по объему фактического материала с первым изданием. 

Эта книга — первое издание.

Осенью 2005 года второе издание было переиздано издательством "Русская симфония". К сожалению, малым тиражом - всего 1000 экземпляров. Тем не менее, лед тронулся. Спасибо людям, вспомнившим о лучшем русском полководце.

Книга написана известным историком 19 века Александром Фомичем Петрушевским, генерал-лейтенантом русской армии. Биография составлена на основе анализа источников, по большей части рукописных и остававшихся неизвестными к тому времени, а также практически всей изданной литературы о Суворове. В конце 3 тома приведен полный список источников с краткой их характеристикой. Петрушевский советовал перед прочтением книги ознакомиться с этими источниками. Последовав его совету, действительно, многие вопросы, возникающие при прочтении, отпадают сами собой. Автором было изучено огромнейшее количество документов, но, как признается сам Петрушевский, его жизни не хватило бы для внимательного и всестороннего изучения всех материалов, которыми он располагал. На книгу у автора ушло 8 лет усидчивого труда.

 Труд сей, будучи весьма серьезным по содержанию, написан живым языком и легко усваивается каждым человеком, военным и невоенным, историком и даже системным администратором. Петрушевский ставил перед собой задачу беспристрастного жизнеописания Суворова. Это удалось ему совершенно.

---

Несмотря на все трудности и невзгоды, войска были бодры и, по замечанию одного из участников похода, готовы были в бой не только с Французами, но и с Австрийцами. Союзники успели внушить к себе большую неприязнь в рядах русских войск, не сами непосредственно, а как исполнители Тугутовой воли. Не только офицеры, но и солдаты знали имя австрийского министра, толковали в границах своих понятий о его интригах и вероломстве, считая его чем-то в роде чумы. Особа его служила темою для разговоров; кто из офицеров был по сведущее, рассказывал анекдоты, вспоминал былые времена, приводил случаи неблагодарности Австрийцев к России. Не мудрено поэтому, что солдаты изъявляли в шутку готовность бить "не только синекафтанников, но и белокафтанников", и так как австрийское коварство и вероломство не подлежали в их мыслях никакому сомнению, то горячая их любовь к обиженному Суворову дошла до обожания 6.

А он сам, предмет этого обожания, находился среди них по-прежнему простой, доступный, бодрый, изображая собою первого солдата своей армии. Как всегда, он ехал на казачьей лошади, в легком костюме, прикрытый кроме того тонким, ничем не подбитым плащом, который хотя прослыл в войсках за "родительский", но был сшит 7 лет назад, в Херсоне. Голову Суворова прикрывала не каска, как обыкновенно, а круглая широкополая шляпа, неизвестно почему предпочтенная наперекор сезону. Возле него тащился на казачьей же лошади и новый его поклонник, сердце которого он успел заполонить, Антонио Гамма, хозяин дома, где Суворов в Таверне квартировал. С первого же свидания с знаменитым фельдмаршалом, Гамма почувствовал к нему большое влечение, которое с каждым днем увеличивалось и дошло до того, что забыв свои годы, семью и домашние дела, Гамма дал обещание -следовать за Суворовым в Альпы. Несмотря на возражения и доводы родных, 65-летний старик настоял на своем намерении, поехал с Суворовым, находился при нем весь поход до Кура неотлучно служил местами проводником и не раз приносил войскам пользу 7.

От Дацио, где остановилась колонна Дерфельдена, до Айроло, занятого передовым французским постом, оставалось всего 10 верст. Сен-Готар угрюмо смотрел на пришельцев; при тогдашнем ненастье, вид его был вдвойне суров и внушителен. Гору эту охраняла бригада Гюдена; другая, Луазона, расположена была вблизи, по долине верхней Рейсы; общая численность их простиралась приблизительно до 9,000 человек. Незначительны были эти силы, но местность удваивала, если не утраивала средства обороны. Особенно недоступна была позиция со стороны Италии; тянувшаяся тут тропинка пересекала горные водотоки, беспрестанно спускалась в глубокие ущелья и подымалась по кручам. В бурное время и при зимних метелях она делалась опасною до степени недоступности, что и подтверждалось многочисленными несчастными случаями, и только христианское самоотвержение небольшой общины, занимавшей Госпис, странноприимный дом, выстроенный на высоте 6,800 футов, умеряло цифру жертв. Атака Сен-Готара с этой стороны была делом очень трудным и рискованным, оттого Суворов и послал Розенберга обходом в тыл французской позиции, но положиться на один обходный корпус также было нельзя, потому что неприятель мог его подавить. На этом соображении была построена диспозиция. Атакующие войска Дерфельдена делились на три колонны; правая, из авангарда Багратиона и дивизии Швейковского, должна была обойти левый фланг неприятельской позиции, отрядив от себя несколько батальонов еще правее; левая, из двух австрийских батальонов Штрауха и одного русского, направлялась к верховьям р. Тичино; средняя, из дивизии Ферстера и двух остальных австрийских батальонов, шла через Айроло. Боковым колоннам приказано выступить в 3 часа ночи 13 числа, средней - держаться несколько сзади, чтобы не нести преждевременной напрасной потери; в голове всех колонн иметь пионеров, а артиллерии находиться при средней.

Утро встало пасмурное, мглистое; дождь перестал, но густые облака лепились по ребрам гор. Продвинувшись от Дацио вперед, войска, согласно диспозиции, разошлись в разные

стороны; князь Багратион взял вправо и стал взбираться на кручи, послав небольшой отряд за отступившими от Айроло французскими постами и отрядив правее себя три батальона и спешенных казаков. Передовой отряд слишком горячо гнал посты и зарвался в атаку сильной французской позиции; начальник был убит; другой, заступивший его место, ранен. Багратион поддержал отряд несколькими ротами, а правый французский фланг успела обойти левая союзная колонна: Французы отступили и заняли новую позицию. Здесь их атаковала средняя колонна, усиленная дивизией Швейковского, которую Суворов не послал за Багратионом вероятно потому, что собственными глазами удостоверился в неимоверных трудностях подъема правой колонны в горы. Французы, мастерски пользуясь оврагами, скалами, каменьями, производили губительный огонь, и хотя две правые русские колонны своим обходным движением заставили их перейти в отступление, однако они не раз еще останавливались на выгодных позициях и давали отпор, прежде чем поднялись на самую вершину горы.

Здесь благоприятные для Французов условия местности увеличивались в несколько раз, тем паче, что на подкрепление Гюдена успели прибыть ближайшие войска Луазона. Русские отважно пошли штурмовать с фронта позицию противника впереди Госписа, но Французы били их из за утесов и каменьев чуть не на выбор, и атака была отбита. Одушевленные присутствием Суворова и великого князя, войска двинулись вторично, и опять с той же неудачей и еще большей потерей. А Багратион все не показывался на фланге; войска его, карабкавшиеся по утесам и стремнинам целиком, на глаз, без всяких тропинок, изнемогали от усталости, тратили много времени, а подвигались вперед мало. Вершина горы пред ними все как будто вырастала и уходила вдаль, или совершенно застилалась облаками, которые обхватывали войска густым туманом. Люди помогали друг другу, подсаживали один другого, упирались штыками, прибегали к разным уловкам, а дело все плохо спорилось, и без конца тянулись эти грозные, недосягаемые выси.

День склонялся к вечеру; было 4 часа, ночной темноты оставалось ждать не долго. Суворов стал опасаться за Розенберга, о котором не было никакого слуха, а между тем под его начальством находилась почти треть армии, и порученная ему операция отличалась большою смелостью замысла. Опасение это поддерживалось необыкновенным упорством французской обороны, как бы указывавшей на двойную цель противника. Суворов велел штурмовать французскую позицию в третий раз. Войска двинулись и вслед за тем, почти одновременно, показались против неприятельского левого фланга, на снежной вершине, головные люди колонны Багратиона. Французы этого не ожидали, тотчас бросили позицию и стали поспешно ретироваться. Дело было Суворовым выиграно, Сен-Готар занят.

Из этого описания видно, как несправедливо многие иностранные писатели порицают Суворова за то, что он, упорствуя во фронтальных атаках, несмотря на убеждения Вейротера, будто бы только вечером послал обходные колонны, которые и решили дело в его пользу. Скорее можно сказать, что он, как при Нови и в силу тех же причин, был слишком нетерпелив, прибегая к троекратной атаке, но данные для подобного заключения имеются только теперь, когда весь ход дела ясен, а в то время рассчитать фронтальную атаку одновременно с фланговою было невозможно уже по одним свойствам местности. Атака Сен-Готара действительно могла обойтись Русским гораздо дешевле, если бы Розенберг не мешкал, как ниже увидим, но тут Суворов ни при чем; поджидать же Розенберга, отряженного по длинному и кружному пути, было дело не мыслимое.

К этому времени относится очень распространенный анекдот, будто русские солдаты, устрашенные видом гор и трудностями похода, отказались идти вперед, а Суворов пригрозил им, что ляжет от срама здесь в могилу, велев рыть и могилу. Ничего подобного не было; по всей вероятности этот драматический анекдот выдуман по поводу следующего случая. В голове одной из колонн ехали два офицера, - один австрийского генерального штаба, другой русский подданный из немцев. Разговор, который они между собою вели, коснулся щекотливого предмета - отношений Австрийского правительства к России, Суворову и русским войскам. Русский не сдержал своего негодования, австриец вступился за правительство с горячностью; произошла ссора, дошло дело до крупных слов, может быть до брани; австриец сгоряча бросил голову колонны, она остановилась, а он, встретив Багратиона, в сердцах сказал ему: "бранятся, не идут". На этой скромной основе должно быть и выросла эффектная, но ложная по духу сцена, попавшая и в историю, и в роман.

Когда Госпис перешел в руки Русских, подъехал Суворов и был встречен престарелым, седым приором с братией. Приор пригласил фельдмаршала подкрепить силы скромной трапезой, но Суворов просил отслужить прежде благодарственный молебен, молился усердно, а потом принял угощение, состоявшее из картофеля и гороха, За трапезой велась оживленная беседа; под влиянием победы, Суворов был весел, любезен, хвалил обитель за христианские подвиги на пользу ближнего, благодарил за гостеприимство. Приор был человек образованный и не мог не подивиться массе знаний и огромной начитанности русского полководца, который к тому же вел с ним беседу на нескольких языках.