Вячеслав Лопатин - Суворов и Потемкин

• Название: Суворов и Потемкин
• Автор: Вячеслав Лопатин
• Издательство: Наука
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992
• ISBN: 5-02-009553-2

С середины XIX в. зародилась версия о Г. А. Потемкине как о «завистливом временщике», «бездарном военачальнике», который мешал своему подчиненному А. В. Суворову победоносно закончить войну 1787—1791 гг., утвердившую Россию в положении черноморской державы. На основании обширного документального материала, в том числе новых архивных документов, в книге опровергается эта легенда, показана истинная роль этою выдающегося государственного и военного деятеля России, восстанавливается правда об отношениях этих исторических личностей нашей страны, рука об руку трудившихся на благо Родины.

Для широкого круга читателей.

---

тяжелого положения. Заслуги главнокомандующего в победоносном завершении войны невозможно отрицать. Критикам Потемкина следовало бы вспомнить, что многие войны велись и оканчивались совсем не так, как задумывались. Вспомним поход Карла XII или поход Наполеона в Россию, закончившиеся катастрофами. И все же и Карл, и Наполеон -— великие полководцы. А Потемкин, не сделавший ни одной ошибки, образцово проведший войну в труднейшей международной обстановке, добившийся всех поставленных стратегических целей, — по мнению строгих критиков, не является полководцем. Поистине, нет пророка в своем отечестве!

С самого начала войны Потемкину предстояло решить вопрос: где противник нанесет главный удар. Ведь для турок, имевших подавляющее превосходство на море, не составляло труда высадить десанты в Крыму или на Кубани. Но Потемкин еще до разрыва сделал вывод о том, что противник нанесет первый удар в районе Очакова. Опираясь на свой мощный форпост, имея сильный флот, противник должен был попытаться уничтожить Херсон — главную базу Черноморского флота. Херсон прикрывался на даль-них подступах крепостью Кинбурн — важным стратегическим пунктом, возведенным на песчаной косе напротив Очакова. Именно этот боевой участок Потемкин поручил Суворову. Еще до получения официального объявления войны, Потемкин писал ему в Херсон: «Из письма Вашего к Попову, я видел, сколько Вас тяготят обстоятельства местных болезней. Мой друг сердешный, ты своей персоной больше десяти тысяч. Я так тебя почитаю и, ей-ей, говорю чистосердешно. От злых же Бог избавляет, Он мне был всегда помощник. Надежда моя не ослабевает, но стечение разных хлопот теснит мою душу» [77]. В письме говорится далее о мерах по борьбе с болезнями в Херсоне и о необходимости скрывать от живущих там иностранцев число больных. Потемкин просит Суворова «узнать, что слышно в Очакове. О сем проведать можно чрез обыкновенно посылаемого из Кинбурна». Письмо помечено 20 августа. Год (как и на большинстве писем Потемкина) не проставлен. Историки давно знают это письмо, опубликованное еще в начале XIX в. Они относили его то к 1787, то к 1788 г.

Внимательное прочтение письма заставляет отнести его к самому кануну войны [78]. Именно тогда Суворов находился в Херсоне, а 20 августа 1788 г. пребывал в Кинбурне. Именно тогда в Херсоне было много иностранных купцов. С началом войны иностранцам было приказано покинуть район военных действий. Да и зачем было Потемкину в 1788 г. просить Суворова посылать в Очаков разведчика из Кинбурна, если он сам находился под стенами крепости и засылал туда лазутчиков, стараясь убедить турецкое командование в бесполезности сопротивления. Восхищенный боем фрегата «Скорый» и бота «Битюг», Суворов в ответ на ободрительное письмо Потемкина признался в своей «мечте»: послать Севастопольский флот под Очаков и вместе с имевшимися на Лимане военными судами блокировать крепость с моря. Сухопутным войскам —- двинуться на Очаков: если противник будет сопротивляться — разобьем, если спасется бегством — «наши руки развязаны». Но Потемкин, располагая надежными сведениями о мощи турецкого флота, не разделял оптимизма своего подчиненного. Он потребовал приготовиться к активной обороне. 28 августа, сообщая в письме Екатерине о том, что все готово к отражению нападения, Потемкин не скрыл от нее трудностей:

 «Я защитил, чем мог, Бугскую сторону от впадения. Кинбурн перетянул в себя почти половину сил херсонских.

Со всем тем мудрено ему выдержать, если разумно поступят французы — их руководители. И во время сражения фрегата их были артиллеристы на шлюбках бомбардных. Сии злодеи издавна на нас целят. Как везде поставлено от меня к защите, то тем и оборонятся. Флоту приказано атаковать, чтоб во что ни стало. От храбрости сих частей зависит спасение. Больше я придумать не могу ничего. Болезнь день ото дня приводит меня в слабость. Теперь войски Графа Петра Александровича Румянцева идут сюда к соединению. До лета же армиям наступательно действовать и разделяться нельзя будет, то прикажите ему всю команду: то естли б я занемог, то будет к кому относиться генералам. Хлеба так скудно везде, что и двойной ценою трудно добывать. Вперед же не знаю, что и думать. Я не могу таить от Вас здешних обстоятельств. Дай Бог, чтоб мы додержались до тех пор, как соберемся» [79].

Это личное письмо. Потемкин предельно откровенен и честен: инициатива у противника, имея превосходство на море, ник свободен в выборе места первого удара. Кинбурн, находящийся на косе, открыт для обстрела и с Лимана, и с моря. Удержать его очень трудно. Вся надежда на действия Севастопольского флота, которому приказано: «Атаковать неприятеля и во что бы то ни стало сразиться. Естьли б случилось и погибнуть, то чтобы сие вдвое было туркам чувствительнее».

Напряжение ожидания нарастает. Суворов лично посещает войска, расположенные при устье Буга, и ставит задачу по обороне границы генерал-майору Голенищеву-Кутузову. Выполняя приказ Потемкина, Суворов подтягивает к Кинбурну легкоконные Павлоградский и Мариупольский полки. 13 сентября он доносит о начале бомбардировки Кинбурна со стороны моря. Перебежчики-греки из Очакова приносят важные сведения: крупные силы турецкого флота идут к Очакову из Варны и, как только прибудут, очаковцы попытаются взять Кинбурн. Суворов спешит туда. 14 сентября он докладывает о результатах жестокой бомбардировки крепости и ответной стрельбы. Противнику нанесен урон — точным попаданием взорван линейный корабль, поврежден фрегат. Убито пять рядовых. В ночь на 14 число противник пытался высадить пробный десант, но был отбит. Очаковская эскадра продолжает бомбардировку крепости. 16 сентября Потемкин, сообщая императрице о бомбардировках Кинбурна, хвалит бодрость солдат и командира Кинбурнского отряда генерал-майора И. Г. Река: «Курляндец, храбрый и разумный,— пишет Потемкин, по-русски разумеет как русский, и сие много значит для людей». И тут же следует замечательная характеристика Суворова, не известная биографам полководца. «Над всеми ими в Херсоне и тут Александр Васильевич Суворов. Надлежит сказать правду: вот человек, который служит и потом, и кровью. Я обрадуюсь случаю, где Бог подаст мне его рекомендовать. Каховский в Крыму — полезет на пушку с равною холодностью, как на диван, но нет в нем того активитета, как в первом. Не думайте, матушка, что Кинбурн крепость. Тут тесный и скверный замок с ретраншементом весьма легким, то и подумайте, каково трудно держаться тамо. Тем паче, что с лишком сто верст удален от Херсона. Флот Севастопольский пошел к Варне. Помоги ему Бог» [80].

«Усердие Александра Васильевича Суворова, которое ты так живо описываешь, меня весьма обрадовало,— отвечает Екатерина 24 сентября.— Ты знаешь, что ничем так на меня неможно угодить, как отдавая справедливость трудам, рвению и способности. Хорошо бы для Крыма и Херсона, естьли б спасти можно было Кинбурн. От флота теперь ждать известия». В письмах императрицы сквозит неподдельная тревога за здоровье Потемкина: «Не страшит меня состояние дел наших, ибо все возможное делается, не страшит меня и сила неприятельская, руководимая французами... но страшит меня единственно твоя болезнь. День и ночь не выходишь из мысли моей, и мучусь тем заочно невесть как. Бога прошу и молю, да сохранит тебя живо и невредимо, и колико ты мне и Империи нужен, ты сам знаешь».

Но пока эти письма летят с курьерами на юг, Потемкин получает известие о гибели Севастопольского флота.

«Матушка Государыня, я стал несчастлив... Флот Севастопольский разбит бурею; остаток его в Севастополе все малые и ненадежные суда, и лучше сказать, неупотребительные. Корабли и большие фрегаты пропали. Бог бьет, а не Турки. Я при моей болезни поражен до крайности, нет ни ума, ни духу. Я просил о поручении начальства другому. Верьте, что я себя чувствую; не дайте чрез сие терпеть делам. Ей, я почти мертв; я все милости и имение, которое получил от щедрот Ваших, повергаю стопам Вашим и хочу в уединении и неизвестности кончить жизнь, которая, думаю, и не продлится. Теперь пишу к графу Петру Александровичу (Румянцеву.— В.Л.), чтоб он вступил в начальство, но не имея от Вас повеления, не чаю, чтоб он принял. И так, Бог весть, что будет. Я все с себя слагаю и остаюсь простым человеком. Но что я был Вам предан, тому свидетель Бог» (24 IX. 1787 г. Кременчуг) [81].

Некоторые историки видят в этом письме непозволительную слабость, чуть ли не трусость главнокомандующего Екатеринославской армией и Черноморским флотом. Они забывают, что это письмо пишется самому близкому другу, жене-императрице. Не меньшее впечатление производит письмо Потемкина учителю — Румянцеву. Эти письма прежде всего свидетельствуют о высоком чувстве ответственности за порученное дело. Изнуренный болезнью, Потемкин еще до известия о гибели Севастопольского флота просил об отпуске. Потеря флота потрясла его. Он готов пойти на крайнюю меру — раз флот погиб, незачем держать в Крыму такие значительные силы — 26 батальонов пехоты и 22 эскадрона конницы, предназначенные для охранения Севастополя. Он предлагает пожертвовать Крымом и использовать эти войска на других опасных направлениях — под Херсоном, на Буге, на Кубани. Замечательно, что и Екатерина и Румянцев, не сговариваясь, в своих письмах выказывают моральную поддержку Потемкину. Замечательно и то, что в эти трудные дни главнокомандующий не выпустил из рук управления войсками. Летят приказы — начальникам войск, расположенных по берегам Крыма и на Кинбурнской косе,— принять меры по обнаружению судов, разнесенных бурей, спасти все, что можно. В это время Суворов доносит о прибытии из Варны семнадцати турецких вымпелов. Вместе с ранее прибывшими к Очакову судами турецкий флот насчитывает 42 боевых единицы, из которых 9 линейных кораблей, 8 фрегатов. Бомбардировка Кинбурна продолжается. 26 сентября Потемкин получает первые сведения о том, что большая часть разбитого бурей флота собралась в Севастополе. Из трех линейных кораблей не достает одного, из семи фрегатов — налицо шесть. У многих судов сломаны мачты. Но флот — цел! Суворов доносит, что после большого пожара в Очакове и успешного действия пушек, привезенных из Херсона, корабли противника отошли от Кинбурна, и наступило затишье. «Светлейший Князь! Ежели предвидимые обстоятельства не переменятся, то при начале октября отпущу я Санкт-Петербургский драгунский полк к Каменному мосту или куда повелеть соизволите,— рапортует он 27 сентября.— Все здесь обстоит благополучно». На этом рапорте главнокомандующий накладывает резолюцию: «Чтобы обождал отправлением полков конных по крайней мере до половины месяца». Он предвидит новое обострение обстановки.