Кристин Бар - Политическая история брюк

• Название: Политическая история брюк
• Автор: Кристин Бар
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0059-1

Что такое брюки? Все мы знаем, что это одежда, которая закрывает нас от талии и ниже, причем каждую ноту в отдельности. Эта, на первый взгляд, простая вещь имеет тем не менее необычную историю: ведь брюки — не только одежда, но еще и символ. «У кого молоты, у того и власть», — говорили до того, как на смену кюлотам, закрывавшим ноги только до колен, пришли длинные брюки. На рубеже XVIII–XIX веков эта одежда простонародья становится также достоянием высших классов общества, причем именно мужчин. Символ мужественности, она была запрещена для женщин, которым пришлось отвоевывать право носить брюки. Как наглядно показывает автор, именно в отождествлении с гендером и властью кроется исток этой удивительной истории.

---

Это та, которая трескучими фразами бичует отвратительную тесноту корсета и требует права носить костюм и кюлоты. Ей не хватает только усов, но и это еще не все <…>! Аномалия, бесполая, которую с трудом можно назвать человеком, почти монстр — вот третий тип человека будущего <…>! Жаль, она не может сменить пол! Запомним, что, несмотря на такие трудности, она работает над этим изо всех сил.

И все же Шарль Тюржон отмечает, что такой тип «тронутых» еще редко встречается во Франции, чаще это англосаксонки. Он протестует против подобострастного повторения за мужчиной с эстетических позиций: «Как будто наши манишки стоят их корсетов! Надо оставить это англичанкам!» Он говорит о том, что это в интересах самих француженок, которые могут лишиться своего влияния: этот аргумент постоянно противопоставляется требованиям женщин, в том числе и требованию права голоса. Нет, мужчины не заслуживают того, чтобы им подражать: «И в тот день, когда она станет такой же уродливой, такой же брутальной и такой же грубой, как мы (я достаточно скромен?), ее правление закончится, а ее пол лишится своей короны». Это «мы», употребляемое в труде, многое говорит о точке зрения ученого, который ничем не отличается от посредственных памфлетистов. «Мы, мужчины» — это нечто само собой разумеющееся, как и национальное превосходство: вопреки резолюции против корсета, принятой на международном конгрессе в Берлине, Тюржон полагает, что француженки не захотят отказываться от этой одежды, потому что «у них есть чувство прекрасного и они испытывают ужас перед смехотворным». То же касается и кюлотов, которым «будет непросто скинуть с трона юбку», несмотря на принципиальное решение в пользу «дуальной одежды» (несомненно, речь идет о брюках, это перевод английского bifurcated garment), принятое на конгрессе феминисток в Чикаго.

Третий пример, на этот раз из области юмористических рисунков. Для художника с Монмартра Анри Бинга новая женщина — это «Ницшеанка», персонаж, созданный им в 1909 году. Она воплощает в себе инверсию. Ее блуза художника, застегнутая на все пуговицы, скрывает лохмотья и худое тело, лишенное признаков пола из-за отсутствия груди. О том, что это женщина, свидетельствует шиньон, а трубка и подписи под рисунками говорят о маскулинизации. У Ницшеанки{456} непомерные, беспорядочные, спонтанные амбиции, которые автор высмеивает. Ее художественное творчество выражается в мазне, которую она вешает на стены; в музыке она испытывает любовь к мужскому инструменту — тромбону; будучи сомнительным ученым, она изучает физику (намек на Марию Кюри), что не мешает ей заниматься столь модным спиритизмом{457}. Женщин привлекает авиация, которой газеты посвящают первые полосы{458}. Свое прозвище она получила за интерес к философии, оно ассоциируется с современностью, а также с хаосом, безумием и дестабилизацией. Она извращена не только с точки зрения гендера, но и с медицинской точки зрения: она гомосексуалистка. Во всяком случае, это подразумевает сцена, где Ницшеанка рисует женские обнаженные тела, признак более или менее сознательного желания. Поскольку она оказалась жертвой одиночества и насмешек, ей ничего не остается, кроме алкоголя: на полу валяется бутылка. Антифеминистская карикатура вырабатывает физический тип феминистки — мужеподобной, плохо одетой, худой, — который символизирует отрицание женственности (отсутствие семьи, отказ от материнства, сожаления по поводу того, что она не мужчина, и стремление иметь привилегии){459}. Эффективность этого стереотипа такова, что его усваивают большинство феминисток, которые начинают отрицать маскулинность — реальную или воображаемую — своих предшественниц.

Натурщица, которую рисует Ницшеанка, противоположна ей с физической и моральной точек зрения. Вопрос, который она задает художнице: «А любовью вы не занимаетесь?» — отсылает к тому, что считается основным в жизни женщины. Смысл высказывания автора понятен: новая женщина обрекает себя на сознательный или вынужденный целибат, амбиции отделяют ее от нормальных мужчин и женщин; мужественные женщины лишаются любой привлекательности.

Реальная или предполагаемая гомосексуальность женщин в брюках представляется как угроза морали и обществу, несмотря на то что любовь между женщинами к тому времени уже демонстрируется открыто. «Лесбиянки заполонили беллетристику приблизительно к 1880 году, в момент, когда так называемые декадентские писатели, порой вышедшие из символистских кругов, обращаются к сюжетам, пахнущим серой», — пишет Николь Альбер{460}. Они не написали шедевров — читать по-прежнему будут «Мадемуазель де Мопен» и «Златоокую девушку»[60], — но выпустили десятки книг, из которых многие забыты. Они оставляют впечатление резкой вспышки сапфизма, связанного с феминизмом — воспринимаемого как ненависть к мужчинам и как источник катастрофических последствий, например падения рождаемости.

Отныне образ женщины в брюках связан с травестией — патологией, которую психиатры связывают с половым извращением. Так, Огюст Форель пишет, что «извращенка любит одеваться в мужской костюм и чувствует себя мужчиной по отношению к другим женщинам. Она любит мужские виды спорта, носит короткие волосы и в целом получает удовольствие от любых мужских занятий»{461}. Как правило, враждебный по отношению к сапфизму дискурс затрагивает одновременно две актуальные темы: феминизм и велосипед.

У гомофобии есть парадоксальный эффект: с одной стороны, она способствует выявлению и преследованию женщин, которые до этого были относительно незаметными в обществе (к романтической дружбе и совместному проживанию женщин относились довольно терпимо{462}); с другой — она пробуждает осознание того, что человек принадлежит к определенной социальной группе, и порождает движение самоутверждения, проявляющееся, в частности, в языке внешности{463}. Это не ускользает от взгляда карикатуристов. Отныне «современная семья» — это пара женщин, из которых одна, сразу понимаешь какая, «играет мужчину» — всегда в брюках, пиджаках, с сигаретой или сигарой, с короткими волосами и некоторой грубостью речи{464}. Assiette au beurre время от времени упоминает «мадам-месье»{465}. К примеру, на рисунке Ша-Лаборда{466}1911 года изображен чайный салон, одно из мест встреч для женщин в Париже конца XIX века{467}. На первом плане женщина, одетая по-мужски, в мужской позе и одним отставленным локтем. На втором плане — пара, в изображении которой можно заметить комплиментарность: справа — мужественная женщина, слева — женственная, которых сближает типичный жест современного соблазнения: одна другой прикуривает сигарету. Карикатура очень сдержанная, ее документальная ценность выглядит весьма убедительной. Поскольку женщины сидят, то мы не видим, что они одеты в юбки, которые они редко меняют на что-то еще. В этом рисунке нет злости, он заставляет улыбнуться, как и весь номер Assiette au beurre. За два десятка лет до этого художник Жан-Луи Форен уже изображал лесбиянок в пиджаках и юбках, посещающих кафе Au rat{468} на Монмартре. Vie parisienne, рисуя портрет лесбиянки в 1893 году, уточняет: «Одевается почти как мужчина: фетровая шляпа, белая манишка, жилет — пиджак — сумка. В то же время носит юбку — единственная уступка, которую она делает своему полу»{469}.

Некоторые лесбиянки на карнавальных балах переодеваются в мужскую одежду, порой даже наклеивают себе усы и бороду. Во время праздников все переодеваются кто во что горазд, и это позволяет женщинам носить панталоны и кюлоты. На сцене, как мы уже видели, в роли травести добилась триумфа Сара Бернар, заслужившая восхищение множества поклонниц. Такая заметность — новый феномен. Неся в жизнь современность, которая отвращает благонамеренные умы, она символизирует восстание против диктата «природы».

Поэтесса Люси Деларю-Мардрюс, одна из Сафо Прекрасной эпохи, совершает настоящий культурный перенос из одного мира в другой, выступая за ношение брюк в журнале Femina, который мало участвовал в этой борьбе. Известность позволяет ей расхваливать переход в другой вестиментарный режим, который она старается лишить политической окраски: «Я не пытаюсь требовать себе мужских прав (я в ужасе от феминизма), но я выступаю с позиций коммодизма[61], если можно так выразиться»{470}. Она также призывает критиковать гардероб мужчин, которых она называет «жертвами»: мы видим, что многие признают существование «великого мужского отказа». Лишив изначально мужскую одежду гендерной ориентации, она может расхваливать короткие кюлоты, широкие рубашки, маленькие охотничьи курточки, блузы моряков, велосипедные трико, а также береты, панамы и фетровые шляпки. Обратите внимание на эстетический взгляд автора:

Мадам, нет ничего уродливого в том, чтобы быть одетой как мальчик. Если вы худая, мадемуазель, и достаточно высокая — в соответствии с необходимостью, которую диктует нынешняя мода, в кюлотах вы будете выглядеть так же хорошо, как и в вашей зауженной книзу юбке, которая, согласитесь, сама уже почти мужские брюки, только с одной штаниной{471}.