Рихард Гаррис - Школа адвокатуры. Руководство к ведению гражданских и уголовных дел

• Название: Школа адвокатуры. Руководство к ведению гражданских и уголовных дел
• Автор: Рихард Гаррис
• Издательство: Автограф
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2001
• ISBN: 5-89201-029-5, 5-89201-028-7; 1/1/2001 г.

Уникальная монография английского юриста XIX века служит и сегодня блестящим руководством к ведению дел гражданских и уголовных. Правоведы девятнадцатого столетия считали это сочинение «украшением судебной литературы».

После 1911 г. книга не переиздавалась на русском языке.

---

Главное основание доверия присяжных к вашим заявлениям до возражений противной стороны заключается в том, что ваши свидетели подтверждают их своей присягой. Если противник представит факты, опровергающие ваши требования, тогда очередь за вашей аргументацией, и доводы ваши сохранят интерес новизны, который утратили бы, если бы присяжные уже знали их; они не будут похожи на лезвие ножа, притупившееся от резьбы на показ; когда нет зерна, мельник останавливает мельницу.

Другое преимущество оратора, не высказывающего своих доводов преждевременно, заключается в том, что его противник лишен возможности обратить его соображения против него самого или подогнать свою аргументацию к вашим теориям. Другими словами, следует уяснить себе игру противника, прежде чем открывать ему свои лучшие карты.

Я старался остановить внимание начинающих на этом указании, хотя бы ценой повторения, потому что считаю его в высшей степени важным. Слабой и неосмотрительной вступительной речью можно заранее погубить и прочное дело.

Первое, что надо сделать вступительной речью, это внушить присяжным твердое убеждение в том, по крайней мере, что вы уверены в своей правоте. Это может показаться столь очевидной азбучной истиной, что о ней нечего говорить; всякий адвокат, конечно, понимает это. Мы все знаем или думаем, что знаем это. Очень молодой человек скажет: «Конечно, присяжные должны видеть, что вы считаете свое дело правым. Кто же не знает этого?» — Так. Но я говорю не о том, что это надо знать, а совсем о другом: о том, чтобы присяжные были убеждены в этом. Знание — превосходная вещь: но само по себе оно может быть совершенно бесполезным, как скажет вам хороший игрок в крикет. Знания у всех бывает много, и, говоря вообще, чем моложе человек, тем больше он знает. Но мне приходилось встречать адвокатов, которые держали себя на суде так, как будто сами нимало не верили в свое дело. Слова и тон их были недостаточно серьезны: это гибельная ошибка. Ничто так не раздражает присяжных, как неуместная игривость в выражениях адвоката. Едва ли нужно пояснять, что такая развязная игривость в словах ничего общего не имеет с юмором, под видом коего ее нередко подносят присяжным. Юмор, когда он кстати, есть одно из самых вкрадчивых свойств речи; он может быть уместен почти во всяком деле и составляет одну из самых привлекательных и полезных способностей адвоката. Но надо обладать настоящим даром, а не дрянной подделкой; между тем и другим не меньше разницы, чем между веселым смехом человека и осклабленной мордой уличной собаки.

Существует еще немаловажная ошибка в адвокатском искусстве: это постоянное забегание навстречу противнику. Эта такой же промах, как приведение доводов в подкрепление ваших утверждений, прежде чем против них сделаны возражения, но, может быть, еще более опасный. Некоторые адвокаты считают правильным предсказывать доводы защиты и сразу разбивать их. Это было бы, несомненно, превосходной тактикой, если бы она была выполнима; но не всякому дано быть Давидом и сразу вывести противника из строя. Нынешние судебные порядки не допускают этого: приходится поступаться легкой победой в пользу правосудия, сразиться с противником на разных условиях: он имеет право построить свое возражение так, как ему выгоднее; ваша задача — разбить его, если можно. Если даже вы заранее в точности знаете намеченную им систему, все-таки не всегда благоразумно сойтись с ним на полпути. Но в девяноста девяти случаях из ста вы не знаете, каким образом поведет он дело, хотя, может быть, и знаете, в чем будет заключаться сущность его возражения. После его ответа, когда он уже высказал свои доводы, вы знаете его систему в точности, и если вы все-таки не в силах разбить его теперь, то нет сомнения, что и раньше не могли бы сделать этого. Не бросайтесь на противника, пока он не перескочит через яму; не то может случиться, что вы окажетесь в очень неприятном положении на полдороги.

Часто приходится слышать, как молодой (а иной раз и немолодой) адвокат заявляет, что он «отказывается представить себе, что может возразить против иска его почтении противник», — -что «это, г-да присяжные заседатели, поистине безнадежный иск». А между тем часто, и даже большею частью, за этими заявлениями следует вердикт в пользу почтенного противника, защищавшего безнадежное дело. Нельзя представить себе ничего менее искусного и менее целесообразного, чем такие преждевременные выпады на противника. Эти заявления хуже чем бесполезны. Они не входят в число необходимых частей вступительной речи; не составляют доказательств; не придают большей силы основному положению, и они неверны. Они не производят впечатления ни на судью, ни на присяжных; но зато бывает, что поверенный, не умевший воздержаться от них, оказывается в самом жалком положении. Если у почтенного противника действительно безнадежное дело, ему не скрыть этого и без ваших напоминаний; а если против иска есть серьезные возражения, они не исчезнут от того, что вы скажете, что их нет. Это только устарелая уловка прежней, ныне уже почти вымершей школы. Адвокат, прибегающий к такому приему, выказывает ни на чем не основанную притязательность и непозволительную самонадеянность: он как бы присваивает себе роль судьи и присяжного в своем собственном деле и, мало того, как бы хочет отнять у своего противника право возражать на предъявленные к нему требования.

Я не стал бы говорить больше о вреде громких фраз, если бы это не было одной из обычных и худших ошибок молодых адвокатов. Всякому, конечно, приятно бывает проветрить перед публикой свой ораторский талант, но в этом, как и в проветривании других вещей, есть и нехорошая сторона: делаются заметными прорехи. Вообще говоря, чем меньше слов, тем лучше речь. Все, что говорится не для того, чтобы выразить определенные мысли, лишнее, и, если уже допускаются такие ненужные слова, они должны быть отборного качества: не служа существу речи, они могут служить ее достоинству или украшению. Скажут, пожалуй, что сухая речь не может быть прекрасной речью. Возможно, что это так; я не отрицаю, что цветы красноречия придают известную привлекательность как оратору, так и его речи. Несомненно, что каждому следует упражняться в таких украшениях речи и пользоваться ими, когда он вполне их усвоит, но не раньше. Но напыщенность слога есть не красота, а уродство, и единственное упражнение в этом направлении заключается в том, чтобы раз и навсегда отказаться от такого слога. Бедность языка — одно, тщательный подбор слов — другое, и величайшая бедность языка может совмещаться с величайшей напыщенностью слога. Приходится часто слышать адвокатов, которые говорят не менее получаса, не высказав ни единой мысли: они напоминают те мутные ручьи, которые после наводнения растекаются по всем направлениям, не находя ни входа, ни выхода, ползут, громко шумят безо всякого толку и нигде не могут остановиться.

Никто, конечно, не скажет, что надо забыть об украшении речи. Напротив того, ими надо пользоваться самым тщательным образом, но так, чтобы за украшениями не стало незаметным то, что они должны сделать лишь более привлекательным. Впрочем, большинство наших ораторов едва ли может заслужить упрек в злоупотреблении цветами красноречия. Мне никогда не приходилось замечать у нас особого изобилия стилистических красот. Но и алмазы, как бы ни были они редки и ценны, не всегда бывают к месту, чтобы украсить человека или вещь.

Одно из самых целесообразных украшений речи — это примеры, употребляемые в умеренном количестве. Это риторический прием настолько сильный, что истина и логика нередко уступают ему. Человеческий ум подчиняется обаянию блестящего сравнения и ради правдивости самого образа готов признать верным и рассуждение, им поясняемое. Но во вступительной речи примеров не должно быть вовсе. Факты, одни факты составляют силу вступительной речи. Впрочем, впоследствии, когда я буду говорить о примерах, я постараюсь показать, каким образом можно в случае надобности, развивать факты пояснениями, сопоставлениям и усилением.

Главное достоинство вступительной речи заключается в группировке и последовательности фактов. Без этого не может быть хорошего вступления. Поэтому не следует жалеть времени на выписки из дела и обработку их с целью представить дело присяжным в хронологическом порядке. Блестящим образцом группировки фактов — и, надо сказать, одним из лучших в наших судебных летописях — может служить вступительная речь обвинителя в громком процессе отравителя Пальмера, о котором я буду говорить ниже.

Могут сказать: никто не сомневается в том, что последовательное изложение и группировка фактов необходимы для хорошей вступительной речи. Это так. Несомненно, что почти всякий это знает, и никто против этого не спорит; но многие наши адвокаты говорят так, как будто не знают этого; они не только пренебрегают последовательностью изложения, системой и группировкой фактов, и при этом путают имена и числа, сбивая с толку судей и присяжных, губя своих клиентов. Вот почему я считаю нелишним настаивать на том, что необходимо величайшее внимание в последовательности времени и фактов и в сопоставлении причин и следствий. Каждое положение должно быть выставлено перед слушателями с такой же отчетливостью, как если бы факты были самым тщательным образом вычерчены на бумаге. Каждый последовательный ряд фактов должен быть изложен в самом строгом порядке; и если в речь входят несколько рядов фактов, имеющих самостоятельное значение, но оказавших влияние и на главное событие драмы, они должны быть приведены в своем естественном порядке и последовательности, прежде чем будет указано, что они сосредоточиваются на одной общей цели. В самых сложных и запутанных обстоятельствах не должно быть неясного. В том и заключается задача адвоката и искусство судебной речи, чтобы отделить факты один от другого и выяснить их взаимное отношение, зависимость и влияние на главное событие. Все, что не относится к делу, должно быть старательно устранено, и это далеко не так просто сделать, как кажется; это достигается только внимательным изучением дела и вдумчивой работой.