Эдна О’Брайен - Влюбленный Байрон

• Название: Влюбленный Байрон
• Автор: Эдна О’Брайен
• Издательство: Текст
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7516-1040-1

Читатель этой интереснейшей книги получает возможность усомниться в справедливости известной фразы, вложенной А. Пушкиным в уста Моцарта: «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Мы увидим отмеченного несомненной гениальностью поэта, самоотверженного борца за свободу Италии и Греции — и самовлюбленного эгоиста, который растлевает юношей, соблазняет единокровную сестру, предается неудержимому распутству и пренебрегает собственной дочерью. И все это — один человек, великий английский поэт Джордж Гордон Байрон.

---

Он уехал в ночь, оборачивался, смотрел на Ньюстед, свой потерянный рай, и его ярость, вызванная изгнанием, чем-то напоминала чувства Хитклиффа из «Грозового перевала»[9]; Байрона считают в какой-то мере вдохновителем рефлектирующего и противоречивого героя Эмилии Бронте.

Так как девочки Паркинс брали частные уроки у некоего Даммера Роджерса, Байрон решил, что и он заслуживает не меньшего, и написал матери в Лондон: «Мистер Роджерс может заниматься со мной по вечерам отдельно от мисс Паркинс… Я советую тебе согласиться на это, так как, если мое предложение не будет принято, меня будут называть, точнее, заклеймят “тупицей”, что, как ты знаешь, я не смогу снести». Байрон и мистер Роджерс вместе читали Вергилия и Цицерона. Учитель прекрасно знал, что его ученик очень страдает из-за хитрой штуковины у него на ноге, но стоически старается не показывать этого. Кэтрин пригласила мистера Лэвендера, изготовителя бандажей от грыжи в местной больнице, называвшего себя хирургом, чтобы увериться, что Байрон на всю жизнь не останется «хромушей». Курс лечения мистера Лэвендера был примитивным: больную ногу натирали горячим маслом, а потом выворачивали и зажимали в деревянном приспособлении, так что Байрон испытывал сильнейшие муки. Годом позже он приехал в Лондон и мистер Хэнсон отвел его к более опытному врачу, некоему доктору Бейли. Байрон, должно быть, пришел в ярость, когда услышал разговор врача и поверенного и узнал, что вылечить ногу можно было в раннем детстве; таким образом, вина его матери стала еще более непростительной.

Кэтрин подверглась остракизму со стороны сына, относящегося к ней с презрением, мистера Хэнсона и его семейства, а также художника-любителя лорда Карлайла. Доктор Гленни, директор Академии Гленни в Даличе, куда Байрон в 11 лет был зачислен по рекомендации лорда Карлайла, так писал о матери Байрона: «Миссис Байрон совершенно чужда английскому обществу и английским манерам; внешность ее отнюдь не располагающая, ум совсем не развит, она обладает всеми особенностями северного взгляда на вещи, северных привычек и северного произношения… Отнюдь не мадам де Ламбер, наделенная правом восстанавливать состояние и формировать характер и манеры молодого дворянина, ее сына». В мире мужского превосходства бедняга Кэтрин не имела никаких шансов.

Когда приятель Байрона по школе мистера Гленни сказал ему: «Твоя мать — дура», едкий саркастический ответ Байрона был таков: «Я и сам это знаю, но ты так говорить не должен». Ее глупость стала для него очевидна, когда она без памяти влюбилась во француза, учителя танцев, мсье де Луи, с которым она познакомилась в Бромптоне, куда отправилась взять несколько уроков танцев. По глупости она приехала вместе с ним навестить Байрона в воскресенье, день посетителей. После этого визиты Кэтрин к сыну были запрещены, но она все равно появлялась, разглагольствовала и выкрикивала что-то у ворот, так что доктор Гленни назвал ее фурией. В письме к своей единокровной сестре Августе, рожденной в 1783 году от Шального Джека и его первой жены, леди Амелии Д’Арси, которая сбежала с ним, оставив мужа, лорда Кармартена, Байрон насмехался над слабостями своей матушки, которая, забыв свой возраст, убавила себе добрых четыре года, утверждая, что родила сына в 18 лет, тогда как в действительности ей уже минуло 22. Своим буйным темпераментом они были похожи друг на друга, однако и сильно разнились. Мать — шумная, с грубыми чертами лица и провинциальными манерами; Байрон — в стиле одежды и манерах аристократичен и требователен. Он предъявлял ей такие претензии, какие может предъявлять не сын, а муж-тиран. И ни один узник-негр, утверждал он, так не мечтал о свободе.

«Был в Харроу-скул отправлен он». Доктор Гленни написал, что Байрон «слабо подготовлен, чего и следовало ожидать после двух лет начального обучения, делающего все возможное, чтобы отвадить юнца от наставника, от школы и от любых серьезных занятий». Джон Кэм Хобхауз, который стал другом Байрона на всю жизнь, дал неприукрашенную картину английских закрытых школ, назвав их храмами унижения младших, битья учеников и гомосексуальной инициации.

Харроу, всего в 12 милях от Лондона, с видом на Виндзор и на Оксфорд в отдалении, была закрытой школой для герцогов, маркизов, графов, виконтов, лордов и баронетов; многих из них посылали туда в весьма нежном возрасте — лет шести. Байрону, когда он был зачислен, только что исполнилось 13, но он уже обрел власть над своей матерью и, несмотря на скудную стипендию, желал одеваться по последней моде в соответствии с его титулом. У него были брюки в тонкую полоску, кожаные бриджи, куртка из самой дорогой ткани оливкового цвета, новый бандаж для ноги и сделанный на заказ ботинок, скрывающий разницу в длине ног.

Вначале Байрону «очень остро» дали почувствовать его хромоту. Насмешки и угрозы со стороны старшеклассников он со временем научился встречать, освоив приемы борьбы, развивая силу торса, и рук, и легких. Миссис Друри, жена директора школы, вспоминает «хромого мальчика Бирона, с трудом поднимающегося в гору, словно корабль во время шторма, без руля и без ветрил». Ее муж, однако, понял, что на его попечении оказался «дикий горный жеребчик», но в то же время заметил, что в глазах мальчика «светится ум».

Школьный распорядок был суров. Еще не пробило шесть, а мальчики уже за партами и при свете единственной сальной свечи читают, анализируют и запоминают греческие и латинские тексты. Классы были холодными, дубовая обшивка стен и скамьи почернели от копоти, непослушных и ленивых били розгами. Наказания более сомнительного свойства в дортуарах по ночам оставались неподконтрольными. Мальчики вместе мылись, а некоторые, за кого меньше платили, лежали по двое в одной постели. Тем, кому Бог даровал красивую внешность, а Байрон бесспорно относился к таковым, давали женские имена, их выбирали «сучками» для развлечения более взрослых учеников. Удовольствие ущипнуть предшествовало большей интимности. Тот, кто отказывался, получал оплеухи или пинки до тех пор, пока не уступал. Эти непристойности смягчались в дневное время более возвышенными чувствами — подношениями, стихами, которые ученики писали друг другу. Школьные дружбы Байрон со своим буйным нравом называл «страстями». Первая из них была адресована десятилетнему Уильяму Харнессу, тоже пэру и тоже хромому. А когда наступило охлаждение, появился Джон Фицгиббон, герцог Клэр, и Байрон клялся, что будет любить его ad infinitum[10]; эта любовь была прервана лишь разлукой, и Байрон утверждал, что не может слышать слова «Клэр» без замирания сердца.

Во время школьных каникул его «страсть», однако, приняла несколько иное направление: его привязанность вновь сосредоточилась на Мэри Чаворт. Он вспоминает об этом, как о богоявлении: они с Мэри в гроте в Девоншире, лежат рядом на маленькой подстилке, положенной перевозчиком, которому Байрон дал имя Харон, тем самым объединяя блаженство с муками ада. Кроме нее, никого и ничего для него не существовало. Его жертвоприношение было полным, в стихотворении «Сон», написанном через 13 лет, он признается, что «только ею и дышал, и жил»: «она, как океан, брала поток его бурлящих мыслей»[11].

Когда пришло время возвращаться в Харроу, он отказался. Письма, которые он писал из Энсли в Саутвелл матери, были полны мольбы: «Я только хочу, я умоляю, всего лишь один день, и даю честное слово, что завтра уеду… Те, кого я люблю больше всего на свете, живут в этом графстве; поэтому, ради всего святого — еще один день, чтобы попрощаться».

Мать, ревновавшая сына к его влюбленности, позднее взяла реванш, когда первой поспешила сообщить о свадьбе мисс Чаворт и мистера Мастерса, предварив эту новость советом приготовить носовой платок. Одна из кузин, наблюдавшая его напускное равнодушие, поняла, что он намерен скрыть нанесенную ему рану, но не скрывает озлобления против матери, сообщившей ему эту новость.

Разного рода несчастья и неудачи сделали его более закаленным, и, вернувшись в Харроу, он со своим острым язычком и крепкими кулаками уже способен был дать отпор. Вокруг него образовался клан, целая когорта учеников, которые наслаждались его заносчивостью и бунтарством. Доктор Друри говорил, что Байрон — источник «бунта и хаоса» в доме. И столь возмутительны были его выходки, что на следующий семестр Байрона отчислили, и только вмешательство лорда Карлайла позволило ему вернуться.

Письма Байрона тех четырех лет, с таким великолепным владением языком, показывают его в разных настроениях, не по годам развитым, заносчивым или просительным — в зависимости от адресата.

Во время школьных каникул в доме генерала Харкорта на Портлед-плейс в Лондоне он впервые встретил свою единокровную сестру Августу, и эта спокойная дружелюбная девушка вскоре стала получать от него множество галантных, сверхнежных и пространных посланий. Она его «дорогая сестренка», его самая близкая родственница, он связан с нею узами родства и привязанности. Ах, как ужасно, что до сих пор они не знали друг друга, и все из-за ревности его матери, характер которой он называл «счастливой смесью умопомешательства и глупости».