Эдна О’Брайен - Влюбленный Байрон

• Название: Влюбленный Байрон
• Автор: Эдна О’Брайен
• Издательство: Текст
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7516-1040-1

Читатель этой интереснейшей книги получает возможность усомниться в справедливости известной фразы, вложенной А. Пушкиным в уста Моцарта: «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Мы увидим отмеченного несомненной гениальностью поэта, самоотверженного борца за свободу Италии и Греции — и самовлюбленного эгоиста, который растлевает юношей, соблазняет единокровную сестру, предается неудержимому распутству и пренебрегает собственной дочерью. И все это — один человек, великий английский поэт Джордж Гордон Байрон.

---

Кросби оказался не только книгопродавцем и другом издателя, но и рецензентом в «Мансли литерари рекриейшнс». Он витийствовал о стихах юного и знатного автора, с завидной скромностью утверждая, что красоты поэзии Байрона «расцвели на почве гения». В том же выпуске журнала Байрон опубликовал рецензию на двухтомник стихов Вордсворта, поэта, к которому он испытывал и идеологическую и эстетическую антипатию. Его рецензия подтвердила уже высказывавшееся им ранее мнение, что «люди пера» обычно заклятые враги. Поэзия Вордсворта, признавал он, «простая и текучая», однако в ней есть сильные и подчас непреодолимые чувства, переданные чересчур обыденно.

ГЛАВА V

Теперь Байрон стал литературным кумиром. Он поселился в лондонской гостинице, его читали герцогини, его жизнь — это хроника «раутов и разгула, балов и боксерских состязаний, вдовствующих герцогинь и дам полусвета, карт и проституток, парламентских дебатов и политических подробностей, маскарадов, вина, женщин, восковых фигур и ветряных мельниц». Однако он мог бы умерить свою язвительность по отношению к лейкисту Вордсворту, если бы предвидел, сколь яростные нападки навлекут на себя «Часы досуга». Мистер Хьюсон Кларк из Эммануэль-колледжа, написавший на них рецензию для «Сатирика», с удивлением вопрошал, «что заставило Джорджа Гордона Байрона осчастливить мир этим сборником стихов»; далее он высмеял лорда, разгуливающего по Кембриджу с медведем, и обрушил целый поток оскорблений на эту «пьяную каргу», его матушку.

Однако «совершенно уничтожила» его заметка в «Эдинбургском обозрении», самом влиятельном журнале того времени. Анонимным рецензентом был Генри Брум, позднее — барон Брум, ставший лордом-канцлером. Брум резко критиковал Байрона за упоминание о своем незрелом возрасте и о происхождении, за лицемерную просьбу к читателям проявить снисхождение к отсутствию таланта и самобытности. Далее он изложил необходимые условия для произведения искусства: «Мы умоляем его поверить, что для создания стихотворения необходима определенная доля живости и воображения и что стихотворение, чтоб его читали в наши дни, должно содержать хоть одну мысль, или хоть в чем-то отличаться от идей его предшественников, или иметь оригинальную форму». В заключение Брум утверждал, как выяснилось, ошибочно, что литературный мир никогда более не услышит имени Байрона.

Байрон был сокрушен, клялся, что с поэзией покончено навсегда, его хрупкое здание славы в среде герцогинь было разрушено. В стихотворении «Стансы для Джесси», которое было обращено к Эдлстону, он писал о «безжалостном кинжале судьбы», убившем любовников; теперь же он испытал удар безжалостного кинжала критиков, изливающих свой сплин и срывающих свою зависть в смертоносном педантизме по единственной причине — они никогда не смогут стать такими, как он.

В 1808 году Байрон переехал в Ньюстед, расторгнув аренду с лордом Греем де Рутином, который привел дом в состояние разрухи: стекла выбиты, лес в еще более печальном состоянии, поскольку кролики и зайцы, которых лорд расплодил для охоты, уничтожили всю листву и молодые побеги. Не обращая внимания на долги, Байрон выписал каменщиков, плотников, стекольщиков, драпировщиков, чтобы родовое гнездо засверкало, как в былые времена. Его тянуло к помпезности: драпировки, рюши, кисти, балдахины, позолоченное ложе под пологом, диадемы… В соответствии с его увлечением макабром он распорядился черепа, найденные в крипте аббатства, оправить в серебро и использовать как чаши.

«А было время, жалкий лиры звук не находил себе покорных слуг»[16]. Он пригласил друзей из Харроу и Кембриджа повеселиться вместе с ним. Были завербованы и местные путаны в полном обмундировании за исключением головных уборов, которые разрешили не надевать. Миссис Байрон он приезжать запретил, ибо, по его выражению, ее визит был бы «неуместен и вреден для обеих сторон».

Для ежевечерних возлияний гости наряжались монахами, пробовали силы в любительских спектаклях, осушали кубки с вином и выполняли распоряжения хозяина. Байрон оставался наблюдателем, хотя и дирижировал всеми изощренными трюками; его смех, легкий и заразительный, был в то же время на удивление отстраненным.

Один из гостей, Чарлз Скиннер Мэтьюз, которым восхищался Байрон и который, в отличие от остальных молодых людей из кембриджского кружка, не скрывал своих гомосексуальных наклонностей, описывает в письме к сестре одно из таких посещений со всей присущей ему прихотливостью слога. Прежде всего он передает впечатление о внешнем виде аббатства — красивое полуразрушенное старинное здание среди мрачных голых холмов, озеро, окруженное зубчатыми силуэтами строений, старинная кухня, обветшалые апартаменты, но при этом «благородного вида зала» для приемов семидесяти футов длинной и двадцати трех шириной. Далее он описывает воображаемый приезд сестры:

Не забудь, что приехать лучше среди дня и все время быть начеку, чтобы не допустить промахов. Ибо, если ты пойдешь направо от холла по ступеням, ты попадешь в лапы медведя, а если пойдешь налево, твое положение еще ухудшится, потому что ты наткнешься на волка. Но если ты все же доберешься до дверей холла, не думай, что опасности миновали: холл обветшал и нуждается в ремонте, а в одном из углов, скорее всего, окажется компания обитателей здешних мест, вооруженных пистолетами. Так что если громогласно не объявить о своем приближении, то можно избежать встречи с волком и медведем для того лишь, чтобы погибнуть от пули веселых монахов Ньюстедского аббатства… Что же касается нашего житья, то распорядок дня примерно таков: для завтрака нет точно установленного времени, каждый поступает, как ему удобно, еда остается на столе, пока все не насытятся. Но, пожелай кто-нибудь получить завтрак в 10 часов, ему весьма повезет, если он найдет хоть кого-то из слуг на ногах. Обычно мы встаем около часа. Я… всегда вставал первым из всей компании, и меня называли ранней пташкой Что касается утренних развлечений, то это чтение, фехтование или игра в волан в большой зале, стрельба из пистолета в холле, прогулка, верховая езда, крикет, прогулка под парусом на озере, можно поиграть с медведем или подразнить волка. Между семью и восьмью мы обедаем, и вечер продолжается… до часа, двух или трех часов утра… Нельзя не упомянуть обычай после обеда, когда со стола убрана посуда, пускать по кругу человеческий череп, наполненный бургундским. После пиршеств с изысканными блюдами и лучшими винами Франции… нам подавали монашескую одежду со всеми полагающимися атрибутами — крестами, четками и проч., — что вносило приятное разнообразие в нашу внешность и наши занятия.

К несчастью, он заболел из-за сквозняков в аббатстве, а потом поссорился с Хобхаузом, с которым ему пришлось проехать молча 135 миль обратного пути до Лондона. Путешествие заняло неделю из-за остановок, вызванных дождливой погодой. Перед отъездом Байрон предложил Скиннеру Мэтьюзу присоединиться к нему в поездке в Константинополь, но, как тот написал сестре, затея показалась ему дикой и требующей тщательного обдумывания.

ГЛАВА VI

Грецию Байрон считал колыбелью цивилизации, однако существовали и менее возвышенные причины для его отъезда. Греция действительно станет стимулом для его поэзии: Парнас белоснежный, «Пифийский гимн» служительницы культа в Дельфах, «бессмертный куст» Дафны[17]. Его долги составляли 12 000 фунтов, оба родовых имения, Ньюстед и Рочдейл, были обобраны до нитки, слуги уволены без выплаты жалованья, горняки на ланкаширских угольных шахтах грозили бунтом, его мать была вынуждена влачить жалкое существование, переезжая с места на место и не имея возможности обуздать высокомерие и расточительность своего сына. Да еще и возмущенная реакция на его сатиру «Английские барды и шотландские обозреватели», смелую до наглости атаку на всех литературных врагов. Итак, подобно Робинзону Крузо, он пустился «по волнам к просторам огромного мира».

Байрон заказал миниатюристу портреты своих друзей, этих «бессердечных парней», и оставил Англию без сожаления. С двумя тысячами фунтов, которые он занял у мистера Бёрча, партнера Хэнсона, и поручительством на четыре с лишним тысячи фунтов под гарантию его друга Скроупа Дейвиса Байрон сумел собрать для своего путешествия разношерстную судовую команду. В нее вошли: Джо Марри (в прошлом дворецкий Злобного Лорда), «чурбан» Флетчер — лакей Байрона, Роберт Раштон, его юный красавчик-паж, от которого он заразился «коровьей оспой», пруссак, служивший какое-то время в Персии и говоривший по-арабски, и его друг Хобхауз, который собирался написать книгу о своих путешествиях, для чего прихватил сотню перьев и два галлона чернил.

Второго июля 1809 года суденышко под командованием капитана Кидда отчалило из Фолмута; некоторые пассажиры ворчали, других рвало. Капитан Кидд развлекал Байрона морскими историями и рассказами о сверхъестественных происшествиях. В одном из них капитан заснул у себя в каюте и почувствовал тяжесть тела своего брата и прикосновение его промокшего мундира, не подозревая, что тот погиб во время службы в Ост-Индии.