Андре Кастело - Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

• Название: Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
• Автор: Андре Кастело
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: ISBN 5-8352-0368-3

Вторую часть книги о Жозефине Андре Кастело назвал «Императрица, королева, герцогиня». Этот период ее жизни начинается счастливой порой — Жозефина получает в подарок Империю. Но очень скоро окажется, что «трон делает несчастным»: Наполеон расстается с той, без которой прежде не мог прожить и дня, блистательную императрицу станут называть «бедная Жозефина!..». Такова судьба женщины, «прекрасной в радости и в печали». Счастливой была та судьба или неудавшейся — судить читателю.

Из писем Наполеона к Жозефине:

«У меня не было дня, когда бы я не думал о тебе. Не было ночи, когда бы я не сжимал тебя в объятиях. Я ни разу не выпил чаю, не прокляв при этом славу и честолюбие, обрекающие меня на разлуку с дамой моей жизни. В гуще дел, во главе войск, в лагере — всюду моя обворожительная Жозефина одна царит в моем сердце, занимает мой ум, поглощает мои мысли.»

«…Тысячи, тысячи поцелуев, таких же — нежных, как моя любовь!»

«…Там, где рядом моя Жозефина, я ничего уже больше не вижу.»

Жозефина о Наполеоне:

«И все-таки, Бог свидетель, я люблю его больше жизни…»

Наполеон о Жозефине:

«Ни одну женщину я не любил так сильно.»

---

А. Манфред способен смотреть сквозь пальцы и на некоторые неблаговидные стороны поведения вдовы виконта Богарне во времена Директории: ее любовников Л. Гоша и П. Барраса он деликатно именует ее поклонниками, а об оргиях, в которых участвовала тогда молодая женщина, не упоминает вовсе. И правильно делает. Время после прекращения якобинского террора, после термидорианского переворота было временем разгула страстей, «жажды жизни», охватившей верхушку французского общества, стремлением взять от жизни все — и как можно скорее, не стесняя себя никакими нравственными принципами. Прекрасная креолка оказалась в окружении таких людей, как Баррас или Тальен, воплотивших в себе все пороки и преступления термидорианского режима.

Е. Тарле полагает, что Жозефина согласилась на брак с Наполеоном из материальных соображений, но в то время, когда в «Хижине» Терезии Тальен зимой 1795–1796 гг. она впервые встретилась с Наполеоном к тому еще только приближалась военная слава, и никакими богатствами он не располагал. Мало того, своим внешним видом, неловкими, угловатыми манерами молодой генерал вряд ли мог привлечь внимание блестящих светских дам. Вот как, суммируя впечатления многих современников будущего императора, рисует его портрет А. Манфред: «Невысокого роста, худой, почти болезненного вида молодой человек с черными прямыми длинными волосами, падающими на плечи, со странной бледностью нефранцузски смуглого лица, необычайно живыми глазами, всегда небрежно, почти плохо одетый». Отдадим должное Жозефине: в те годы она находила Наполеона «забавным», но не жалким, и сумела разглядеть в нем то, что видели тогда лишь немногие, наиболее проницательные люди. Жозефина же, как мы видели, привлекла Наполеона своей женственностью, непередаваемым обаянием, почти кошачьей грацией, умением достойно держать себя в весьма сложных и деликатных ситуациях. Постепенно он узнавал о ее недостатках — расточительстве, неверности, неумеренной любви к драгоценностям и нарядам, участии в сомнительных «коммерческих» махинациях, отвергал ее попытки вмешиваться в его дела, хотя иногда и уступал просьбам Жозефины за каких-либо провинившихся перед ним людей и многое ей прощал.

В целом же Наполеон руководствовался высказанным им как-то принципом: «Женщины — душа всяческих интриг. Следовало бы отправить их заниматься домашними делами. Правительственные салоны должны быть для них закрыты». Все это вместе с многочисленными любовными «романами» не мешало Наполеону по-своему всегда любить Жозефину и ценить ее чувство к нему. Даже после развода он продолжал посылать ей то краткие записки-донесения о своих делах, то пространные, не лишенные сентиментальности письма. Существует и не очень достоверная легенда о том, что последние слова умиравшего в изгнании императора были обращены к Жозефине.

Трудно быть женой великого человека, и то, что Жозефина в общем-то выдержала жизненный экзамен, склоняет чашу весов истории в ее пользу. Были на ее пути и ошибки, предосудительные поступки, были и добрые дела или, во всяком случае, похвальные намерения. Все, кому дорога живая природа, вероятно, занесут в «актив» Жозефины ее любовь к животным и растениям. Увлечение собственным садом и парниками в Мальмезоне стало, пожалуй, единственным серьезным занятием императрицы, которому она отдала немало сил, времени и даже денег.

Подчиняясь воле Наполеона, исполняя его желания и требования, Жозефина все же оставалась женщиной, иногда капризной, очень часто — то легкомысленной, то расчетливой, но, в сущности, отзывчивой и доброй, а это подчас приводило ее к конфликтам с самим Наполеоном.

Об одном таком случае следует напомнить. Дело в том, что книги, подобные книге А. Кастело о Жозефине, интересны нам еще одной своей полезной особенностью: даже тогда, когда они не имеют большого научного значения, от них в разные стороны как бы протягиваются многочисленные нити — в историю страны, отдельных людей, к произведениям литературы и искусства прежде всего того народа, о котором пишет автор такой книги, в данном случае французского, а затем и других, в том числе и русского. Сделаем еще одно небольшое отступление. Трагический эпизод с расстрелом герцога Энгьенского, спровоцированный Талейраном, вызвал мгновенный отклик во всей Европе и нанес серьезный моральный ущерб образу Наполеона в глазах большинства его современников. Стал он и «сюжетом» разговоров в салоне Анны Павловны Шерер в самом начале романа «Война и мир». Рассказ виконта де Мортемара об убиении герцога, который «погиб от своего великодушия», слушатели нашли «очень милым и интересным», хотя к реально имевшим место событиям рассказчик добавил и сплетню о тайном свидании герцога в Париже с м-ль Жорж, при котором он якобы встретился с Бонапартом. Не упомянул Мортемар лишь о том, что против расправы с герцогом настойчиво возражала Жозефина, рискуя вызвать гнев своего царственного супруга, так как считала эту расправу злодеянием, «достойным Робеспьера». Из романа Толстого мы помним, что казнь, совершенную во рву Венсеннского замка, Пьер Безухов нашел «государственной необходимостью», а в поступке Наполеона видел «величие души», не побоявшейся взять на себя ответственность. Сам Наполеон, по словам г-жи де Сталь, говорил: «Государственная необходимость у новых народов заняла место судьбы у народов древних. Корнель — единственный из французских драматургов, который понял эту истину». Беда в том, что если чем-либо взволнованный Наполеон мог, расхаживая по комнатам, подолгу бормотать стихи из трагедий Расина, то Жозефина не была сильна во французской литературе и вряд ли могла по достоинству оценить мысли Пьера Корнеля и тем более найти у великих драматургов XVII в. что-либо в подтверждение своей точки зрения.

Как бы там ни было, но, перечитывая соответствующие страницы «Войны и мира», мы теперь почти наверняка вспомним и Жозефину.

Коль скоро речь зашла о русской литературе, заглянем в другой знаменитый роман, на этот раз Достоевского. Герой «Идиота», генерал Иван Федорович Епанчин, расчувствовавшись, рассказывает князю Мышкину о том, что в оставленной русской армией и сожженной Москве, он, будучи тогда десятилетним мальчиком, встретился и познакомился с Наполеоном. Видя, как тот страдает от невзгод и одиночества, он советует ему написать письмо Жозефине. «Он сказал мне, — повествует генерал ошарашенному князю, — ты напомнил мне о третьем сердце, которое меня любит, благодарю тебя, мой друг!» Наполеон «тут же сел и написал то письмо Жозефине, с которым назавтра же был отправлен Констан».

Если мы хотим по возможности полно понять характер Жозефины, образ ее мыслей и поведения, мы должны обратиться к особенностям атмосферы эпохи, которые при поверхностном взгляде на них могут показаться почти парадоксальными. В самом деле: с одной стороны, характерный для периода Директории «разгул страстей», о котором уже упоминалось, продолжался и в годы Империи, а двор Наполеона, особенно тогда, когда самого императора не было в Париже, откровенным распутством почти не уступал временам Регентства. С другой стороны, в стиле жизни светского общества в конце XVIII — начале XIX в. было заметно то, что в литературе и искусстве позже получило название романтизма, та искусственная «возвышенность» мысли и речи, которая шла одновременно и от классического искусства и от обращения к «простой», «естественной» жизни, к природе, навеянного Руссо. Мало-мальски образованные люди в письмах друг другу весьма часто изъяснялись «возвышенным» и «красивым» слогом; не была в этом отношении исключением и переписка Наполеона с Жозефиной. «Я просыпаюсь, весь полон тобой. Твой портрет и воспоминания о вчерашнем упоительном вечере не дают покоя моим чувствам. Как вы действуете на мое сердце, нежная и несравненная Жозефина!.. Моя душа разрывается от боли, и для вашего друга нигде нет покоя». Это Писал человек, способный, по его собственному признанию, спокойно принести в жертву все той же «государственной необходимости» десятки тысяч людей, но таков был стиль времени.

Сделанный в 1805 г. Пьером Полем Прюдоном и ныне хранящийся в Лувре портрет Жозефины тоже овеян своеобразной романтической дымкой, которую, кстати сказать, не следует напрямую сближать с определенным направлением в литературе. На картине Прюдона Жозефина изображена сидящей в задумчивой меланхолической позе на скале под большим деревом, выписанным в манере, чем-то предвосхищающей пейзажи барбизонцев. На ней — белое платье, перевязанное по тогдашней моде высоко под грудью желтой лентой; особую ноту в пейзаж вносит красная ткань драпировки.

Совсем иначе показана Жозефина на самой, пожалуй, знаменитой картине Жана Луи Давида «Коронация Наполеона», выполненной в 1805–1807 гг. Так оказалось, что как бы организующим центром картины стал не Наполеон, собирающийся возложить корону на смиренно склоненную голову императрицы, а Жозефина. Художник с необыкновенным мастерством сумел передать великолепие и торжественность церемонии и вместе с тем очень точно воспроизвел на полотне портреты многих исторических персонажей. Помимо папы Пия VII, здесь легко узнаваемы, например, Талейран, Мюрат и другие маршалы, поддерживающие роскошный плащ Жозефины, графиня Ларошфуко и г-жа Лавалет, сам художник и даже мать Наполеона, в действительности не присутствовавшая на церемонии.