Олег Верещагин - Не время для одиночек

• Название: Не время для одиночек
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: Боевая фантастика

Пока Денис Третьяков занимается делами за Хребтом Голодный — что происходит в столице Семиречья городе Верном?

Посвящается всем участникам Кирсановских Сползов — моим товарищам. По мечтам о будущем — в том числе…

Олег Верещагин

---

И всё-таки в следующий миг Вольский заставил себя проснуться. Потому что…

…чёрт возьми, потом что в спальне и правда кто-то был! Вольский поспешно зажёг свет у кровати и мельком остро пожалел, что так и не приобрёл привычки держать пистолет под подушкой.

Около открытого настежь окна стоял Колька мать его Ветерок. Стоял, скрестив руки на груди. И изучал постель и лежащих в ней. Девчонка, заскулив, сползла под одеяло.

— Привет, — вкрадчиво сказал Колька, отталкиваясь задом от подоконника, где остался след его сапога. — Дождь пошёл… А ты чего в спальне-то запираешься? Видишь, в окно лезть пришлось…

— Я тебя в гости не звал, — напружиненно ответил Вольский, соображая, можно ли незаметно дотянуться до кнопки вызова охраны. "Откуда он знает, что дверь заперта?! — мелькнула мысль. — Неужели… Не может быть!!!"

— Так меня и не зовут, я сам прихожу, — Колька подошёл совсем близко, от него пахло тугой кожей куртки и маслом. — Что, решил на ходу спрыгнуть?

— А если и так? — сипло спросил Вольский, следя за пустыми руками Кольки. — Живи и радуйся, мальчик.

— А не боишься? — дружелюбно спросил Колька. В его голосе был интерес.

— А чего мне бояться? — Вольский перевёл дух. — Отобьюсь, если что.

— Ну смотри, — Колька пожал плечами. — Тебе жить. Да и умирать тебе.

Девушка, выглядывавшая из-под одеяла, ничего не успела понять — просто Вольский рухнул рядом, и белую подушку тут же залило мгновенно почерневшим алым. Ещё одна струя плеснула на золотистые обои, Вольский забился, комкая одеяло и выталкивая ртом кровавые пузыри. Он что-то силился сказать, но только громко булькал — и затих, хотя кровь ещё текла.

— Замолчи, — сказал Колька визжащей девушке и вытер нож краем одеяла. Она тут же умолкла. — И не бойся. Я не убиваю женщин. Но сейчас оденься и убирайся как можно быстрей и дальше. И потеряй память, хорошо?

Убрав нож, он вышел. Девушка тут же выскользнула из-под одеяла и заметалась по комнате, собирая в охапку одежду, движимая только одним желанием — как можно скорей убраться из этого места…

…Пройдя через зал, Колька мельком посмотрел на троих охранников и ухмыльнулся. Тупая пьянь. Охранник не имеет права быть тупым. А эти — были. Он убил всех троих тем же ножом раньше, чем хоть один успел встать из-за стола — так и лежали они рядом с опрокинутыми стульями, в лужах стынущей крови, разлитых по паркету. В распахнутое окно дул ветерок. Ветерок в окно… каламбур, надо же. Стихи попробовать сочинять, что ли?

Собаки — большущие сторожевые — лежали мёртвые на тропинке посреди парка. Это были единственные живые существа, убитые сегодня, которых Колька жалел. Люди очень боятся собак, не задумываясь, что человек — даже с голыми руками — сильней почти любого пса. Человека с пулемётом боятся меньше, чем человека с ножом. Человека с ножом — меньше, чем собаки. Абсурд, Смешно. А вина собак в том, что люди — их боги. Боги не могут быть неправы… верность богам не ставится под сомнение…

Он поморщился, бросил ещё один взгляд на заколотых псов. Нет. Их было очень жалко.

11.

Окна в зале светились. На подъездной дороже стояли несколько мотоциклов. Слышно было, как кто-то играет на гитаре.

— Привыкай, — сказал сам себе Колька, ставя мотоцикл в общий ряд. — Ты сам этого хотел.

Сняв шлем и бросив в него краги, Колька вошёл в коридор. Тут отирались человек восемь, причём из них — несколько младших пионеров. Им тут было совершенно нечего делать в такой час… Около лестницы кто-то дрыхнул на спальном мешке, на кухне неразборчиво бубнили два голоса. Но основное внимание было сконцентрировано на Мелехове — непонятно что тут делающий казачонок сидел на ступеньках и, подыгрывая себе на гитаре, напевал:

   — Ой зима, казаченьки,
   На землю полегла,
   Белым-белым саваном
   Мир наш прибрала,
   Ой да быть, казаченьки,
   Той зиме пять лет.
   Пять лет поисполнились —
   Снег сойдёт, аль нет?
   Всё сидим, гадаем,
   Консерву доедаем,
   А как дожуём —
   Так гулять пойдём.
   Ой гульнём, казаченьки,
   Куда глянет глаз,
   Белым-белым…

— Я, между прочим, это место под студию отдал, а не под пионерскую ночлежку имени Вселенского Хаоса, — вклинился Колька. Гришка опустил гитару, вздохнул укоризненно:

— Такую песню поломал, ирод…

— А моя бабушка тоже казачка, — сообщил один из младших, с обожанием глядевший на Гришку. — Из Зареченской.

Мелехов с холодным прищуром посмотрел на него и, запустив большие пальцы за пояс, сообщил:

— Зареченцы нам — кровники.

— А… — мальчишка сглотнул, моргнул и улыбнулся: — Какие зареченцы? Ой, я ошибся, она из Дальнереченской!

Губы Мелехова зловеще скривились:

— Это ещё хуже.

Мальчишка с испугом повертел головой, но Гришка захохотал, растрепал ему волосы и снова взял гитару наперевес…

…Колька тихо вошёл в преобразившийся зал. Тут работали — двое или трое сидели за пультами, Славка просто стоял у косяка с чашкой чая и вскинул ладонь к губам, когда вошёл Колька — потому что Элли как раз заговорила в микрофон, искоса поглядывая на хронометр:

— Ну что же — это снова мы, радиостанция "Наш дом" — ваш новый друг, спутник и помощник в любых делах и начинаниях! Это мы — а вы оставайтесь с нами ближайшие полчаса или хотя бы пять минут, чтобы послушать одну старую песню — песню для тех, кто ещё не встретил своё счастье или потерял его, но не потерял надежду обрести вновь…

Она кивнула и повернулась к Муромцеву — но увидела Кольку и счастливо улыбнулась, а из контрольного динамика послышался голос женщины, певшей — негромко и печально…

   — Опустела без тебя Земля…
   Как мне несколько часов прожить?
   Так же падает листва в садах
   И куда-то всё спешат такси…

Стены словно бы исчезли. Отложив шлем, Колька пересёк комнату и с поклоном подал руку Элли.

   — Я приглашаю вас…
   — Так же пусто было на Земле
   И когда летал Экзюпери,
   И придумать не могла Земля,
   Как ей несколько часов прожить…

Они кружились в вальсе, и Славка у косяка смотрел на них с улыбкой, обняв чашку ладонями, пока кто-то не сказал:

— Элли, пять секунд! — и она отшагнула от Кольки, резко остановилась… но ещё какую-то секунду он держал её пальцы в своих ладонях.

— С вами снова мы, радиостанция "Наш дом"…

Славка показал в сторону кухни. Колька покрутил головой и, потянувшись, ткнул наверх. Славка кивнул и, вопросительно подняв брови, ткнул себя в грудь. Колька махнул рукой — и они пошли к лестнице.

Но Колька всё-таки оглянулся ещё раз.

* * *

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ:

ОЛЕГ МЕДВЕДЕВ.

ПЕСНЯ КНЯЗЯ.

   Был бы я князь-как князь, если бы был богат,
   Стал бы богатым, если бы был умён…
   Только — "увы и ах" — вновь предо мной лежат
   Скудные земли гордых и злых племён.

   Снова в календаре месяцы отмечать,
   Снова считать патроны и сухари…
   Снова терять в пути княжескую печать,
   Браунинг и ключи от твоей двери.

   Бродит во тьме тоска, словно полночный тать,
   Воет пурга, приборы сошли с ума…
   Сяду-ка я к столу, стану тебе писать
   Письма из тундры, долгие, как зима.

   Грузит почтовый письма в мешки, лента течёт, тает сургуч,
   Метит почтамт черным клеймом марки далёких стран…
   Я, засыпая, вижу тебя, войско в строю и лучик из туч,
   И в этом луче — наш княжеский флаг, синий, как океан…

   Мой одинокий горн всё не поёт зари,
   Сутками к ряду, немощен и устал,
   Он вспоминает марш —
   Тот, что живёт внутри
   Раковин белых с берега рыжих скал

   Парусник на волне,
   Пьяный распев бродяг,
   Медное соло: "Каждый живой — на ют!"
   Быть бы средь них и мне,
   Мне бы услышать, как
   Раковины затейливые поют…

   Скромный почтовый мул письма издалека
   Тащит по небу, в блистерах рассвело…
   Выше восточных гор в розовых облаках
   Вязнет его перкалевое крыло…

   В зыбком свечении фонарей
   В зябкую предрассветную тишь,
   Где у дороги старая ель и мшистые валуны
   Что-то заметишь ты — и скорей
   Предугадаешь, чем разглядишь
   Мой рыжий берет, мой мятый мундир,
   Цвета морской волны…

РАССКАЗ ЧЕТВЁРТЫЙ