Илья Чернев - Семейщина

• Название: Семейщина
• Автор: Илья Чернев
• Издательство: Бурятское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1988

Илья Чернев (Александр Андреевич Леонов, 1900–1962 гг.) родился в г. Николаевске-на-Амуре в семье приискового служащего, выходца из старообрядческого забайкальского села Никольского.

Все произведения Ильи Чернева посвящены Сибири и Дальнему Востоку. Им написано немало рассказов, очерков, фельетонов, повесть об амурских партизанах «Таежная армия», романы «Мой великий брат» и «Семейщина».

В центре романа «Семейщина» — судьба главного героя Ивана Финогеновича Леонова, деда писателя, в ее непосредственной связи с крупнейшими событиями в ныне существующем селе Никольском от конца XIX до 30-х годов XX века.

Масштабность произведения, новизна материала, редкое знание быта старообрядцев, верное понимание социальной обстановки выдвинули роман в ряд значительных произведений о крестьянстве Сибири.

---

В некоторых исторических, религиеведческих трудах нередко встретишь весьма уродливое представление о староверах как об особенно отсталых, невежественных людях, фанатиках, отгородившихся от внешнего мира стеной недоверия, предрассудков и суеверий, живущих чуть ли не по «волчьим законам», для которых убить человека — ничего не значит. Такое превратное, невежественное представление о нескольких миллионах трудолюбивых трезвых русских людей, создаваемое и насаждаемое некоторыми специалистами по старообрядчеству, не только неверное, лживое, но, возможно, даже сознательно искаженное от чрезмерного усердия.

Попробуем во всем этом разобраться. Откуда что проистекает?

Староверие — явление очень сложное. Его основные два ствола — поповщина и беспоповщина — имеют весьма разветвленную крону. Десятки толков, согласий ответвились от них. Каждый со своими идеологическими установками и стереотипом поведения. Поэтому, естественно, о старообрядчестве не может быть однозначного мнения. Но основная задача ученых — освещать истинное положение вещей, искать истину, а не искажать ее.

Консерватизм и патриархальщина староверов объясняются не только отсталостью и невежеством (и это не вина, а беда их). Невежество и патриархальщина насаждались, поддерживались столпами общества как в самих старообрядческих общинах, так и в официальном порядке царской и церковной администрацией. Староверы были гонимой группой населения в царской России. Их объявляли вне закона и лишали гражданских прав. Их преследовали как лютых противников официального православия и властей. Об их сугубой изоляции, закоснелости, консерватизме и фанатизме пишут все, кому не лень: историки и этнографы, фольклористы и литературоведы, критики и писатели. И как не поверит в это рядовой читатель? Многие пишут о староверах, не осмысливая глубоко истории их жизни и быта в прошлом, не изучая причин поведения в настоящем. Ложное представление о них оставим на совести кабинетных ученых, для которых кержацкий быт находится за семью замками. Вот почему они и пишут об «озлобленном мире староверов, лишенных нравственности», об их агрессивности и духовном оскудении и даже об их «звериной жестокости и трусости…» Получается, что у староверов все нехорошо. Куда ни кинь, всюду клин… Ничего человеческого не осталось у этой значительной части русского народа… Почитаешь такое — и хоть волком вой. Но жизнь мудрее, сложнее ученых и неученых измышлений.

Особой замкнутости староверческих общин в России не могло быть, исключая небольшие группы последователей некоторых толков. Староверы вступали в контакты и заводили тесные хозяйственные, бытовые и даже семейные связи с коренным населением тех мест, где они вынуждены были обрести пристанище. Это наблюдалось в Карелии, на Урале, в Западной Сибири и Забайкалье. В конце XIX века 375 бурят по официальной переписи состояли в старообрядчестве.

Общеизвестно, что быт — самый консервативный элемент в жизни любого народа или этнографической группы. Старообрядцы были приверженцами многих древних русских, народных культурно-бытовых явлений, характерных для допетровской Руси. Они сохранили старую веру, обряды и обычаи, традиционное мировоззрение, крутые нравы, завещанную предками одежду, песни и предания, которые, по их понятиям, были исконно национальными, отражающими истинно народный дух.

Но быт людей является продуктом соответствующего экономического состояния общества, а с изменением социально-экономических условий изменяется и быт. Жизнь в староверческом обществе развивалась, не минуя общественные законы. А. И. Клибанов и другие ученые доказали, что там, где были сильны старообрядческие центры, там быстрее росли торгово-промышленные предприятия и развивался капитализм. Крупнейшими капиталистами России были староверы: С. И. Морозов, К. Т. Солдатенков, Н. И. Бугров, О. А. Овсянников, А. И. Гучков, П. П. Рябушинский и др. Жизнь старообрядческих общин в Забайкалье свидетельствовала отнюдь не об отсталом их существовании.

Возникает вопрос: что же означал призыв староверов (или завет) жить, как наши предки жили? Это положение обычно оценивают как лозунг защиты старины. Но какой старины? Отсталой, забитой, темной, дикой, обреченной или вольной, обеспеченной, свободной от помещичьего ига? Защищать старину — это не значит отстаивать все старое, косное, отжившее. А в понимании крестьянина второй половины XVII — начала XVIII века этот лозунг означал возможный возврат утраченной личной свободы и возвращение былой земельной собственности. «Отсюда, — считает академик Л. В. Черепнин, — апелляция к „старине“ как естественным состоянию и положению крестьянства, нарушенным и нарушаемым светскими и духовными феодалами». К тому же «старина», в защиту и под знаменем которой выступали крестьяне-староверы, в ее социально-экономическом значении, и являлась «земным ядром» религиозных построений старообрядчества. (А. И. Клибанов. Сектантство в прошлом и настоящем. М., 1973, с. 52). Этот же автор высказывает и вторую правильную мысль. Он считает: «Не приверженность букве и догматизму, как нередко характеризуется старообрядчество, а психологические и идеологические начала народного сознания и культуры — вот что отстаивали старообрядцы в своей борьбе с „никонианами“ — церковными носителями и апологетами крепостничества». (Там же, стр. 52.) Такая «старина» была двигателем вперед, а не назад.

К сожалению, не все пишущие о старообрядцах доросли до такого понимания и такой оценки староверия. Некоторые исследователи частный факт поднимают до обобщения. Таким образом получают из мухи слона. В их изображении староверы живут в вечном страхе и оцепенении умственном, в плену домостроевских правил и порядков. Вот как об этом повествует один из авторов: «В религиозных целях здесь (то есть в старообрядческих обществах. — Ф. Б.) широко используются чувства, связанные с уважением старших, в семейной жизни господствует кулачное право, воспитание детей „в страхе божьем“. Издавна избиение детей и жен каждую субботу у старообрядцев стало чуть ли не обрядом.

Пережитки домостроевских правил воспитания страхом здесь можно встретить и в наше время в чистом виде». (Ф. Федоренко. Секты, их вера и дела. Политиздат. М., 1965, с. 110–111).

Другой специалист пишет: «Старообрядцы равнодушно относились к украшению своих жилищ, поддерживанию элементарной гигиены в быту. Некоторые ревностно верующие не меняли до полного износа одежду и никогда не мылись в бане». (Ю. В. Гагарин. Старообрядцы. Сыктывкар, 1973, с 11.) Староверов обвиняют во всех смертных грехах. Зная старообрядцев России, странно читать все это в советских изданиях. Не задумываются ни авторы, ни редакторы, ни рецензенты: всем все сходит с рук.

Один известный и плодовитый литературовед, анализируя повесть В. Астафьева «Стародуб», в оценке старообрядчества тоже перегнул палку. Более того, он лишает староверов их человеческих качеств, безапелляционно утверждая, что один из незыблемых принципов староверчества — «не знающая жалости, жестокая до изуверства нетерпимость к инаковерующим, и староверчество наполнено национализмом худшего свойства — религиозно-фанатическим» (Н. Яновский. Виктор Астафьев. Очерк творчества. М., 1982, с. 53.). По его мнению, к концу XIX века оно «выродилось по нравственным догматам в нечто закоснелое, дикое, опустошающее человеческую душу». (Там же, с. 54.).

Нет смысла защищать религиозные догматы староверов: они по сути дела ничем не отличаются от догматов официального православия и «никонианской» церкви, которая, как известно, была даже более жестокой по отношению к инаковерующим, чем старообрядческие течения.

А теперь обратимся к наследию нашего великого сатирика М. Е. Салтыкова-Щедрина. Он, размышляя о колонизации русских окраин, дал старообрядцам следующую оценку: «…Если бы лет сто тому назад… пустили сюда русских старообрядцев и дали им полную свободу относительно богослужения, русское дело, вообще на всех окраинах, шло бы толковее. Старообрядцы — это цвет русского простолюдия. Они трудолюбивы, предприимчивы, трезвы, живут союзно и, что всего важнее, имеют замечательную способность к пропаганде. В настоящее время они имели бы здесь массу прозелитов (новообращенных в свою веру. — Ф. Б.), как имеют их среди зырян, пермяков и прочих инородцев отдаленного севера. Укрываясь от преследований в глубь лесов, несмотря на „выгонки“, они сумели покорить сердца полудиких людей и сделать их почти солидарными с собою…» (Мелочи жизни. М., 1955, с. 5–6.) Это написано сто лет назад, как раз в то время, когда староверы «выродились» и нравственно одичали, по мнению маститого критика, о чем говорилось выше. Но, очевидно, с пустой душой нельзя покорить сердца других народов.

У нас как-то не принято о старообрядцах писать хорошо. Между тем, они являются хранителями русской национальной памяти, нашего культурного наследия, нашей духовности и самобытности. В их среде бережно сохранена русская народная одежда, удивительные народные песни, мелодии, образцы древнерусской литературы, уникальные иконы, старописьменные и старопечатные книги. Они заслуживают самого пристального внимания и нашего глубокого уважения.