Борис Корнилов - «Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов

• Название: «Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов
• Автор: Борис Корнилов
• Издательство: Азбука
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02023-8

«Я буду жить до старости, до славы…» — писал молодой ленинградский поэт Борис Корнилов. До старости он не дожил: его убил советский режим. Но слава у него была уже при жизни. Он стал одним из самым ярких поэтов поколения, входившего в литературу в конце 20-х годов XX века. Песню из кинофильма «Встречный» на его слова пела вся страна: «Нас утро встречает прохладой, Нас ветром встречает река…» После гибели поэта эту песню стали объявлять как народную.

В первую часть книги входят избранные стихотворения и поэмы Б. Корнилова, а также новонайденные материалы из архива Пушкинского Дома.

Вторая часть содержит уникальный дневник Ольги Берггольц 1928–1930 гг. — периода их брака с Корниловым и письма Бориса Корнилова к Татьяне Степениной (его первой любви) и Ольге Берггольц.

Третью часть книги составили материалы из личного архива Ирины Басовой, дочери поэта: воспоминания ее матери Людмилы Григорьевны Борнштейн — второй жены Б. Корнилова, а также переписка Л. Борнштейн-Басовой с Таисией Михайловной Корниловой (матерью Бориса Корнилова), поэтами Борисом Лихаревым и Михаилом Берновичем. Эту часть книги открывает эссе Ирины Басовой «Я — последний из вашего рода…».

В четвертую часть вошли материалы следственного дела Бориса Корнилова из архивов ФСБ.

Книга содержит редкие и неизвестные фотографии и автографы.

Предваряет книгу эссе Никиты Елисеева «Разорванный мир».

---

1926

Девушке заставы

Не про такое разве
Песня в родимых местах, —
Девочки голубоглазые,
Девочки наших застав.

Я погляжу и, спокоен,
Горечь раздумья маня,
Поговорю про такое,
Что на душе у меня:

В позеленелом затишье
Ласковых деревень
Пахнут получше вишни,
Чем по садам сирень.

Где дорогое наречье,
Ласки никак не новы,
Любят не хуже под вечер,
Чем комсомолки с Невы.

Все же себя не заставить
Позабывать и вдруг
Девочек из-за заставы,
Лучших из наших подруг.

Мы под могильным курганом
Всю тишину бережем,
Может, угробят наганом
Или же финским ножом.

Ты исподлобья не брызни
Струйками синих очей,
Нам еще топать по жизни
И в переулках ночей.

1926

«Под равнодушный шепот…»

Под равнодушный шепот
Старушечьей тоски
Ты будешь дома штопать
Дешевые носки.

И кошка пялит зенки
На ленточку косы,
И тикают на стенке
Жестяные часы.

И лампа керосином
Доверху налита.
По вечерам, по синим
Ушли твои лета.

И вянет новый веник,
Опять пусты леса,
Для матери и денег
Забытая краса.

А милый не дивится,
Уже давно одна.
Ты — старая девица
И замуж негодна.

Болят худые пальцы,
И дума об одном, —
Что вот седые зайцы
Гуляют под окном.

Постылые иголки,
А за стеной зовут,
Хохочут комсомолки,
Хохочут и живут.

И материнский шепот…
Уйти бы от тоски, —
Но снова будешь штопать
Дешевые носки.

1926

Книга

Ползали сумерки у колен,
И стали бескровными лица.
Я книгу знакомую взял на столе
И стал шелестеть страницей.
Придвинул стул,
Замолчал и сел,
И пепельницу поставил.
Я стал читать,
Как читают все,
Помахивая листами.
Но книга разбéгалась в голове,
И мысли другие реже.
… … … … … … …
И вот —
Насилуют и режут,
И исходит кровью человек.
Вот он мечется,
И вот он плачет,
Умирает, губы покривив,
И кому-то ничего не значит
Уходить запачканным в крови.
Отойдет от брошенного тела
Так задумчиво и не спеша
И, разглядывая, что он сделал,
Вытирает саблю о кушак.
Он теперь по-мертвому спокоен,
Даже радость где-то заперта.
Он стоит с разрубленной щекою,
С пеною кровавою у рта.
Но враги бросаются навстречу,
И трещат ружейные курки.
Защищаться не к чему
И нечем —
Сабля, выбитая из руки,
И не убивая, и не раня,
Все равно его не пощадят,
А подтаскивают на аркане
И прикручивают к лошадям.
Он умрет,
Как люди — не иначе,
И на грудь повиснет голова,
Чтобы мать, пригнутая казачка,
Говорила горькие слова.
И опять идут рубить и прыгать,
Задыхаться в собственной крови.
… … … … … … …
А Гоголь такой добродушный на вид,
И белая,
Мертвая книга[26].

1926

В нашей волости

По ночам в нашей волости тихо,
Незнакомы полям голоса,
И по синему насту волчиха
Убегает в седые леса.
По полям, по лесам, по болотам
Мы поедем к родному селу.
Пахнет холодом, сеном и потом
Мой овчинный дорожный тулуп.
Скоро лошади в мыле и пене,
Старый дом, принесут до тебя.
Наша мать приготовит пельмени
И немного поплачет любя.
Голова от зимы поседела,
Молодая моя голова.
Но спешит с озорных посиделок
И в сенцах колобродит братва.
Вот и радость опять на пороге —
У гармошки и трели и звон;
Хорошо обжигает с дороги
Горьковатый первач-самогон.
Только мать поглядит огорченно,
Перекрестит меня у дверей.
Я пойду посмотреть на девчонок
И с одною уйду поскорей.
Синева…
И от края до края
По дорогам гуляет луна…

Эх ты, волость моя дорогая
И дорожная чашка вина!..

<1927>

Лесной дом

От резных ворот
Через отчий сад
И поля, где пасутся закаты,
Я пошел вперед,
Не взглянув назад —
На соломой покрытые хаты.

А когда ушел,
Знать, попутал бес, —
Ничего не вижу я,
   кроме,
Что за лесом дол,
А за долом лес
И в лесу притаился домик.

Тих
   и невелик,
Словно птичий шаг,
Он запрятал себя, беспокоясь.
Ив
   и повилик
Вышитый кушак
Для соснового домика — пояс.

Есть хозяйка в нем, —
Будто с девьих плеч
Сарафан на березу надели…
Помнит хмурый дом:
Семь веселых встреч
Проходило в лесу на неделе.

Но за часом — час,
А за днем еще
(И у времени много прыти)
Старый день угас
   И румянец щек,
Умирая, на памяти вытер.

Только тихий дом
Мне в стихи залез.
Ничего не пишу я,
   кроме,
Что за лесом — дол,
А за долом — лес
И в лесу — удивительный домик.

<1927>

«Айда, голубарь…»

Айда, голубарь[27],
   пошевеливай, трогай,
Бродяга, — мой конь вороной!
Все люди —
   как люди,
      поедут дорогой,
А мы пронесем стороной.
Чтобы мать не любить
   и красавицу тоже,
Мы, нашу судьбу не кляня,
Себя понесем,
   словно нету дороже
На свете меня и коня.
Зеленые звезды,
   любимое небо!
Озера, леса, хутора!
Не я ли у вас
   будто был и не был
Вчера и позавчера.
Не я ли прошел —
   не берег, не лелеял?
Не я ли махнул рукой
На то, что зари не нашел алее?
На то, что девчат не нашел милее?
И волости — вот такой?
А нынче почудилось:
   конь, бездорожье,
Бревенчатый дом на реку, —
И нет ничего,
   и не сыщешь дороже
Такому, как я, — дураку…

1927

Ожидание

Грудь слезами выпачкав,
Снова к вербе, к омуту
Ты уйдешь на цыпочках,
Покидая комнату.

Только хлопнут двери там,
Где кончалась комната, —
Ходит ветер берегом
К омуту от омута.

И приносит вести он,
И уйдет назад, —
На лице невестином
Полыхнет закат.

Руки сломит надвое,
Плача и любя,
Волны встанут, падая,
Прямо на тебя…

Криками совиными
В ельники игольчатые…
Только за овинами[28]
Дрогнут колокольчики.

Никого в овинах нет, —
Может, тройка дикая
На поляну вымахнет,
Звякая и гикая.

Кручами и срывами,
А над нею вороны —
Пристяжные[29] гривами
Машут в обе стороны.

Тропками забытыми
На лугах и насыпях
Коренник[30] копытами
Рвет поляну наспех.

Недолга у девушек
И тоска и жалоба.
Где она? Где уже?
Сам жених пожаловал.

Постели ему постель
Без худого словушка, —
Сбоку ходит коростель[31],
В головах — соловушка.

Убаюкай, успокой,
С новою тревогой
Тихо ласковой рукой
Голову потрогай.

Высоко заря горит,
Скоро утро будет,
Ветер ходит, говорит
И тебя разбудит.

Никого в долинах нет,
И путями новыми
Вороной не вымахнет,
Стукая подковами.

Не дрожали у реки
Кони, колокольчики,
Где шумят березники,
Ельники игольчатые.

Не любили, не могли, —
Нива колосистая, —
Милый водит корабли,
Песенку насвистывая.

На веселый хоровод
У реки, у хутора
Милый больше не придет,
Уходя под утро.

Не твои картузы
И сапожки лаковые,
Не в последние разы
Глазыньки заплаканные.

1927