Валентин Стариков - На боевом курсе

• Название: На боевом курсе
• Автор: Валентин Стариков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1952

Автор книги Герой Советского Союза, капитан I ранга Валентин Георгиевич Стариков в годы Отечественной войны командовал на Северном флоте подводной лодкой. Эта лодка совершила 28 боевых походов и потопила 14 кораблей противника.

За боевые отличия комсомольский экипаж подводной лодки был удостоен звания гвардейско-го экипажа и награжден Центральным Комитетом ВЛКСМ почетным Красным Знаменем, утвержденным для лучшего корабля Военно-Морского флота, а командиру подводной лодки В. Г. Старикову присвоено звание Героя Советского Союза.

В этой книге рассказано о некоторых боевых походах, о том, как жили и сражались с врагом славные североморские подводники, проявляя незаурядную храбрость, мужество и высокое воинское мастерство.

---

Продолжая наблюдать в бинокль и проклинать про себя медлительность противника, я почувствовал, как кто-то тронул меня за локоть. Это был Лебедев. Его сосредоточенное выражение лица и какая-то особая настороженность говорили о том, что он готовится сообщить что-то важное.

— Что, товарищ Лебедев?

Вместо ответа Лебедев еще более согнулся и показал в сторону, куда я только что смотрел в бинокль.

— Что вы там видите? — спросил я и, быстро вскинув бинокль, посмотрел в этом направлении.

— Ничего не вижу, но вот там… я слышу шум, похожий на далекий прибой. Еще пять минут назад этого шума не было, — шепотом проговорил он.

В бинокль я ничего не обнаружил, но, зная, что Лебедеву не свойственно ошибаться, понял, что мы дождались противника.

— Что с вами, почему вы говорите шепотом? — нарочито громко обратился я к Лебедеву.

— Сам не знаю почему, — смутившись ответил он и добавил: —Товарищ командир, посмотрите еще раз. Может быть, сейчас удастся что-нибудь увидеть.

— Не беспокойтесь, товарищ Лебедев, противник еще далеко, и он от нас не уйдет, — ответил я уверенным тоном, и Лебедев сразу понял: его напряженный труд на протяжении почти четырех часов не пропал даром. Мне показалось, это сразу его подбодрило. Он улыбнулся и уже совершенно спокойно попросил разрешения сойти вниз.

— Идите, товарищ Лебедев, и не теряйте противника. Теперь осталось немного…

Лебедев быстро исчез в люке.

Вскоре я получил новый пеленг на противника. Снова навел бинокль на море и только теперь смог заметить едва приметную, двигающуюся точку, которая то и дело терялась в складках высокого гранитного берега.

Дистанция между нами была большая — более шести миль. Заметив одну черную точку, глаз продолжал искать другие точки — корабли охранения. Наконец появились и они: сперва один, потом другой, третий.

— Да, это тот конвой, который не удалось атаковать нашим друзьям. Он снизил скорость, и потому вышел просчет во времени, — сказал я Щекину, который сейчас стоял возле меня. — Прикажите готовить торпедные аппараты к залпу и пусть подымут с коек свободную от вахты смену.

Через несколько минут корабли противника отчетливо просматривались даже невооруженным глазом. Два больших транспорта, прижимаясь к береговой черте, шли друг за другом и удачно маскировались тенью, падавшей от высоких отвесных скал. Впереди них и несколько мористее шли корабли охранения.

Было ясно, что успешную атаку можно произвести, только прорвав охранение противника с головы.

Каждую секунду, опасаясь себя обнаружить, мы маневрировали, сближаясь с противником. Хотелось как можно быстрее закончить атаку и уйти под воду. «Вот что значит первая атака в надводном положении, да еще в светлую ночь», — подумал я. Как назло, видимость улучшалась, облака подымались выше, и кое-где уже появились большие куски чистого темноголубого неба. «Не хватает еще, чтобы луна показалась», — со злостью подумал я. Хотелось увеличить ход и тем самым приблизить момент атаки. Но корабль, который мы собирались атаковать, находился еще в затемненной части, и мы могли допустить большую ошибку в расчетах из-за нерезкости контура корабля. Требовалось терпеливо ждать, маневрируя, чтобы сохранить за собой позицию, позволяющую в любой момент нанести удар по противнику.

Ясное и отчетливое сознание цели помогало овладеть собой и терпеливо выжидать. Напряжение возрастало с каждой минутой. Дистанция до кораблей врага уменьшалась. Мы держались на курсе миноносца, — он шел первым среди кораблей охранения, которые прикрывали транспорты со стороны моря.

Зорко наблюдая за движением транспорта, мы не могли не следить за миноносцем, который был к нам всех ближе. Казалось, вот-вот на миноносце заметят нас и на большой скорости пойдут на таран.

Дистанция до миноносца была не более полутора миль, когда курс нашей лодки пересек сторожевой корабль, идущий впереди транспортов. Мы почувствовали некоторое облегчение — опасность со стороны головного сторожевика «пронесло», но зато миноносец продолжал с нами сближаться. Было одно мгновение, когда уже иссякло терпение, и я готов был отдать приказание ложиться на боевой курс. Но овладев собой, снова продолжал отсчитывать секунды до залпа. В этот последний миг я ощутил, что не выпущу торпеды раньше времени даже в том случае, если миноносец пойдет на таран. Я, повидимому, приблизился к той грани нервного состояния, перейдя которую человек становится уже равнодушным к неминуемой опасности.

Но вот черная громада транспорта выползла из-за мыса и резко обрисовалась на светлом фоне залива. Даю команду на руль и предварительную — на аппараты. Затем, сдержав лодку на боевом курсе, командую: «Залп!».

Теперь осталось одно: погружаться, не теряя ни секунды. До миноносца, идущего прямо на нас, дистанция не превышала мили. Быстро задраив за собой люк, я приказал идти на глубину. Лодка начала погружаться с диферентом на корму. Выровняв лодку, мы оторвались от поверхности и ушли на безопасную глубину. Через минуту после залпа последовал взрыв.

— Слышу металлический треск, разламывается корпус корабля, — громко проговорил Лебедев.

— Это хорошо. Спросите у Лебедева, — обратился я к Щекину, — не слышит ли он шума винтов по пеленгу взорвавшейся торпеды?

Щекин передал мой вопрос.

— По пеленгу залпа шума винтов не слышно, но шум, похожий на работу винтов миноносца, удаляется от нас — как будто увеличил ход и изменил курс, — ответил Лебедев.

Мы облегченно вздохнули.

— Слышу переменные хода сторожевых кораблей, их курсы все время меняются, — снова доложил Лебедев. Но это сообщение нас уже не волновало. Важно, что до самого момента атаки мы не были обнаружены. Взрыв на транспорте, повидимому, отвлек внимание команды миноносца. Из дальнейших сообщений можно сделать вывод, что второй транспорт остановил ход, а охраняющие корабли теперь вертятся около него, часто меняя курс.

Мы шли под водой, стараясь оторваться от противника. Пришлось отказать себе в желании всплыть и посмотреть на результаты атаки, так как недалеко от нас слышались шумы винтов кораблей охранения.

Через некоторое время мы всплыли и дали радиограмму командованию. Ответной радиограммой нас вызывали в базу. Обратный переход прошел благополучно.

На базе нас встретили тепло и радушно, как встречали всегда экипажи кораблей, если даже они по каким-нибудь, часто не зависящим от них обстоятельствам, вынуждены возвращаться с моря без победы. Но если встречали всех хорошо, то те, кто возвращался, чувствовали себя далеко не одинаково. Матросы подводных лодок, вернувшихся без победы, донимали своих командиров просьбой прийти в гавань либо ночью, чтобы никто их не видел, либо стать на якорь в какой-нибудь уединенной бухте, будто им необходимо провести несложный ремонт.

Разумеется, командир корабля переживает неуспех значительно сильнее. У него, как говорят, «кошки скребут на душе». Он сделал все от него зависящее, чтобы встретить и атаковать противника, но безуспешно. Об этом хорошо знает экипаж лодки, в его безупречной, самоотверженной службе уверено и командование, но при всем этом командир лодки глубоко страдает. Трудно ему взять себя в руки и сохранить внешнее спокойствие. Еще труднее разговаривать с подчиненными, когда они просят как-нибудь незаметно, без шума, прийти в базу. По возвращении он коротко докладывает командованию о том, что пробыл на позиции столько-то суток, искал противника в таком-то районе, действовал так-то, но ни разу не обнаружил вражеского транспорта. Но он не говорит о том, какие исключительные трудности встретились на его пути и как мужественно, героически преодолевал их экипаж. Он не говорит и о своих личных переживаниях, и о том, как тяжело и стыдно ему и его боевым друзьям возвращаться без победы. Когда его спрашивают о трудностях, он старается отвечать коротко и лаконично. Получив разрешение уйти, он сдает свои отчетные документы за поход, уходит к себе в каюту и вместо отдыха долго и мучительно думает, вспоминая все свои действия, стараясь найти причину неуспеха.

Однажды я пришел в каюту к одному из своих товарищей. Он только что вернулся из неудачного похода. К удивлению своему, я заметил на его глазах слезы. Он глубоко переживал, что какой-то штабной офицер доложил командованию соединения, будто поломка механизма, из-за которой лодка вернулась ни с чем, могла быть предотвращена, если бы командир не проявил халатности. Командир же сделал в этом походе все, что мог сделать. Он не жалел ни себя, ни людей, ни техники для того, чтобы найти противника. Несправедливый, незаслуженный упрек вызвал слезы у командира лодки. Он плакал, как только может плакать мужчина, кровно обиженный за то, что нашелся человек, который ему не поверил.

… После доклада Военному Совету я приказал собрать весь личный состав в кубрике, — по корабельной привычке так называлось у нас помещение в здании базы, где размещалась команда. В тепло натопленной и ярко освещенной комнате собрался весь экипаж.