Мария Ровная - Диалоги о ксенофилии [СИ]

• Название: Диалоги о ксенофилии [СИ]
• Автор: Мария Ровная
• Жанр: Боевая фантастика

---

– Нет, нет, святой отец! – виконт даже замахал руками. – Как можно! Грамоте! Раба! Да я и сам-то её!…

– Какую же книгу ты прочёл? Громче!

Мальчишка сжал пальцами горло и тихо проговорил, напрягая голос:

– Все.

Рыцари расхохотались.

– Ещё и лгун! – покачал головой командор Паленойский.

– Да-а, библиотека Альтрена – одна из богатейших в Ареньоле, – заметил приор. – Проклятый еретик Маргрин Ванор, и отец его Рэдрик Ванор, и дед – всю жизнь собирали книги.

– Забавный мальчишка, – согласился магистр. – Забить его Вы всегда успеете, виконт. Если позволите, после обеда я ознакомлюсь с Вашей знаменитой библиотекой…

– Почту за честь, святой отец.

– А этот пусть мне посветит. Я хочу поговорить с ним подробнее. Пшёл вон.

Раб вернулся в свой угол и снова взялся за лютню.

_ _ _

Библиотека располагалась на четвёртом этаже западного донжона, под самой крышей. Магистр прошёлся вдоль полок, перелистал лежащую на столе раскрытую книгу – «Деяния колдунов» Эвзолиса.

– И ты утверждаешь, что прочёл всё это?

Раб молчал, глядя в пол.

– «Деяния колдунов»… Хочешь научиться магии? Смотри, как бы не попасть на костёр. Тогда никакая магия тебя не спасёт.

– Магии не существует, святой отец, – хриплым шёпотом сказал раб.

– Хм… Зачем же ты читаешь, если Эвзолис лжёт или заблуждается?

– Мне интересны люди и во лжи и в заблуждениях, святой отец.

Ильегорский остановился: ему стало любопытно.

– Ты, я вижу, знаток заблуждений, – сказал он. – А знаком ли ты с истинами? К примеру: в какой день творения Создатель установил небесные сферы?

– В Каноне написано, что в третий.

– Что размещено на первых трёх?

– Солнце, Альм5 и Саргонар6, если верить Цимарию.

– А ты не веришь? Да ты не веришь и Канону, иначе зачем ты приплёл «в Каноне написано»? Я-то решил сначала, что ты ссылаешься на высший авторитет. А ты просто придерживаешься другого мнения? – ядовито спросил магистр.

– Ладно, – сказал он, не дождавшись ответа. – Сколько книг на семи полках, если на каждой полке семь книг?

– Сорок девять, святой отец.

– Хорошо, хоть в этом ты не сомневаешься, – Ильегорский достал из рукава куртки шесть игл. – Ну-ка, лисёнок, сложи из них четыре одинаковых правильных треугольника. Не больше и не меньше!

Раб взял иглы таким движением, что магистра кольнуло сомнение: а не рискует ли он, давая этому дитяти оружие?

Мальчик не вертел иглы, не примеривал, не складывал – вообще не проявлял интеллектуальной активности. Несколько минут он просто тупо глядел на них, и Ильегорский уже разочарованно вздохнул, но мальчик шагнул к столу и выложил три иглы треугольником, а остальные три поднял в тетраэдр.

– Неплохо, – одобрил магистр. – Теперь гляди.

Он оставил на столе одну иглу, другую легко вогнал до половины в дубовую столешницу недалеко от первой.

– Пусть черта, которую я обозначил этой иглой, тянется в обе стороны бесконечно. Сколько таких же черт ты проведёшь через эту точку, чтобы они нигде не пересекли первую черту?

Раб молчал, закусив губу.

– Ты не понял вопроса?

– Понял, святой отец, – он судорожно втянул воздух. – Может быть, одну. Может быть, ни одной. Может быть, бесконечно много.

– Что?!

– Я пробовал, святой отец! – мальчик вскинул на него глаза и, стискивая шею, заторопился. – Я пробовал, можно вывести такую же систему теорем, как у Фарета, они другие, но я не нашёл в них противоречий.

Некоторое время Ильегорский ошеломлённо молчал. Это невозможно!… Разумеется, мальчишка развит не по летам и не по положению; но услышать от него о неевклидовых геометриях – это чересчур.

– Но разве эти системы теорем соответствуют реальному миру? – наконец возразил он.

– Если стол имеет форму шара… – подумав, неуверенно сказал мальчик, – или седла…

– Так верен постулат Фарета для нашего мира или нет? – нетерпеливо спросил Ильегорский.

– Я не знаю, святой отец. Ведь в нашем мире есть предметы…

– И что же?

– И они притягивают друг друга на расстоянии, через пространство. Значит, они изгибают пространство… или…

Мальчик смущённо умолк.

Ильегорский похолодел.

– Ты великий путаник, – сказал он. – И с чего ты взял, что предметы притягивают друг друга?

– Теллур держит нас, – раб топнул. – Он держит и Альм, вынуждая его обращаться вокруг себя, а сам удерживается солнцем…

– Так, – проговорил Ильегорский упавшим голосом. – Ты ещё и еретик.

Мальчик с трудом опустился на колени.

– Я должен был сказать, – с безразличием смертельной усталости прошептал он. – Хоть кому-нибудь. Всё равно меня убьют. Не Вы, так виконт.

– Ты ошибся, – Ильегорский перевёл дыхание. – Эрмедориты – не Псы Господни. Мы служим Богу мудрому и милосердному; Богу, давшему человеку душу, чтобы любить, и разум, чтобы постигать; Богу, учившему: «Я – путь, и истина, и жизнь. Познай истину, и она сделает тебя свободным». Встань, сын мой. Ты носишь ошейник последний день. Я выкуплю тебя.

– Я свободен? – медленно переспросил Фьерито.

– Да, – твёрдо ответил Ильегорский.

Он ожидал, что мальчик, как и положено теллурийцу в такой ситуации, бросится целовать его сапоги. Но тот, крест-накрест обеими руками держась за шею, изучающе глядел на Ильегорского.

Точно пелена внезапно слетела с глаз Великого магистра. Лишь теперь он заметил достоинство, сквозившее в движениях подростка, его непринуждённую, несмотря на хромоту, осанку, правильную речь, чистую, хотя и ветхую, одежду, идеальную форму рук. Перед Ильегорским стоял высокородный сеньор.

– Назови мне своё имя, сын мой, – сказал он. – Не подобает человеку носить звериную кличку.

Раб с некоторым усилием выдернул иглу из стола и с учтивым поклоном протянул её Великому магистру:

– Я Антонио Ванор, граф Альтренский.

_ _ _

Из Альтрена выехали затемно. Эрмедориты с недоумением поглядывали на раба. Особено нервничал маршал; он ведал финансами Преберской провинции ордена и принимал близко к сердцу всё, связанное с куплей и продажей.

Ильегорский и сам спрашивал себя, зачем купил мальчишку. Всех не освободишь, не вылечишь, не накормишь. Делай, сжав зубы, своё дело – так ты принесёшь больше пользы этому народу.

Но что, если бы приора не прихватил ревматизм? Они проехали бы мимо Альтрена. И в эту минуту Антонио был бы уже мёртв. Гений он или сумасшедший? И что делать с ним? Подкормить, вылечить и выпустить в белый свет, где его ждут нищета, болезни, произвол и, рано или поздно, обвинение в ереси, как его отца? Или оставить в Эрмедоре и обречь на бесконечную приграничную войну с фанатиками-джаннаитами из сопредельной Марнайи?

Он оглянулся на своё новое приобретение. До чего же оно хилое! Впрочем, в седле Антонио держался на удивление хорошо. Под воротом плаща у него поблёскивал новый ошейник. Значит, когда Ильегорский видел во сне цветущие конские каштаны и Анну на пляже Труханова острова, этот ребёнок уже сидел в кузнице, вот так же, как сейчас, опустив голову; кузнец долго пилил старый ошейник, потом надел на цыплячью шею литой обруч с именем и гербом Великого магистра эрмедоритов Леона Корсидо, герцога Валисийского, забил в него раскалённые штыри, заклепал их и плеснул из ведра ледяной водой, чтобы заклёпки схватились намертво.

В первой же придорожной гостинице Ильегорский снял с мальчика ошейник. А вечером, уже в Эрмедоре, узнал о скоропостижной смерти виконта Нодредского.

Он вызвал к себе Антонио. Мальчишка успел отмыться и переодеться, голову держал высоко; теперь его вид не оставлял никаких сомнений в знатности его рода.

– Печальная весть дошла до меня, сын мой, – начал Ильегорский, в упор глядя на юного графа и одновременно стараясь прозондировать его сознание. Юный граф ответил на эту попытку таким хлёстким и мощным блоком, что у Ильегорского зазвенело в голове. – Минувшей ночью мессир Хесус Пателло скончался от удара. А бесценный ракурай, висевший над изголовьем его ложа, непостижимым образом исчез.

– Я скорблю, – безучастно отозвался Ванор.

– И это всё, что Вы мне скажете? – подождав, спросил Ильегорский. – Я не буду строить предположений, что Маргрин Ванор, еретик и колдун, успел обучить Вас чанджийскому искусству боя до его высшего уровня – умения убивать взглядом. Пусть виконт умер своей смертью. Но меч, принадлежавший некогда Вашему отцу…

Мальчик не отвечал.

– Красть грешно, сын мой, – Ильегорский шагнул к нему.

Ванор молниеносно отпрыгнул к стене, дёрнув крючки своего широкого кожаного пояса. Пояс отлетел в сторону. Из-под него, свистнув, чёрной молнией взвился огибавший талию клинок тёмного слоистого металла с параболическим лезвием. Плоский костяной эфес с углублениями для пальцев врос в руку подростка. Не сводя глаз с Ильегорского, Ванор скользил к двери.

– Видит Бог, я не хочу причинить Вам зло, святой отец, – проговорил он, с трудом проталкивая слова через искалеченную гортань.