Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв

• Название: Стреляй, я уже мертв
• Автор: Хулия Наварро
• Издательство: группа «Исторический роман»
• Жанр: Драматургия
• Год: 2016

Бывают в жизни мгновения, когда единственный способ спастись — это умереть или убить.

В конце XIX века, на последнем этапе царизма в России, семье Цукеров, преследуемой за иудейскую веру, приходится бежать из страны, от кошмара и несправедливости. Прибыв на Землю Обетованную, Самуэль Цукер приобретает землю у арабской семьи Зиядов, возглавляемой Ахмедом. Между ним и Самуэлем возникает тесная связь, крепкая дружба, которая, несмотря на политические и религиозные различия, сохраняется поколение за поколением.

На фоне угроз, мести и многих других страстей жизнь Цукеров и Зиядов сплетается в мозаику предательства и страданий, любви возможной и невозможной, полное удивительных событий совместное существование на территории нетерпимости.

Пронзительная и трогательная хроника, две семейные саги — новый роман Хулии Наварро погружает нас в жизнь реальных людей, которые борются за то, чтобы исполнить свои мечты, которые сами ответственны за выбранный путь.

---

— Даю слово, — заверил Мухаммед, пожимая ему руку.

23 августа, когда Михаил, Самуэль и Мириам с детьми плыли в Марсель, на улицах Иерусалима произошло очередное кровопролитие. Но Самуэль узнал об этом лишь по прибытии во Францию, прочитав в газетах, и поговорив со знакомым евреем в Марселе.

— После молитвы, во время которой муфтий изрядно подогрел верующих своими речами, возбужденная толпа спустилась к Священной скале, рядом с которой находится мечеть Аль-Акса, а потом направилась громить еврейские кварталы Иерусалима — Рамат-Рахель, Бейт-Хакерем, Бейт-Ве-Ган, Санхедрию. Британская полиция вела себя так, будто ее это не касается; когда же она наконец соизволила вмешаться, было уже поздно: десятки и сотни людей были убиты. Но самое худшее ждало впереди. Спустя несколько дней волна погромов прокатилась и по другим городам, в результате чего в Хевроне и Цфате убили больше шестидесяти человек.

— Но... но почему? — спросил Даниэль со слезами на глазах.

— Думаю, вы знаете это лучше меня. Кажется, арабам не понравилось, что евреи молились у Стены Плача; по-моему, сионисты даже устроили демонстрацию и водрузили на Стене свой флаг. Полагаю, что это переполнило чашу терпения мусульман, а муфтий, как известно, вовсе не миротворец, — объяснил им знакомый Самуэля.

— Но у нас в Хевроне арабы всегда жили в мире с евреями, — недоумевала Мириам. — Мы всегда были хорошими соседями, даже друзьями...

У Мириам задрожали губы. Она подумала о своей старой матери, о своих дядьях... Удалось ли им выжить в этой бойне?

Ей никак не удавалось унять дрожь и сдержать слезы.

— Мы постараемся связаться с Луи и твоим зятем Йосси, — успокаивал ее Самуэль. — Ты сама убедишься, что с твоими родными все в порядке.

Но слова мужа служили ей слабым утешением.

— Этот человек заслуживает смерти, — сердито сказал Михаил.

— Что за человек? — спросил Самуэль, которого сильно встревожила переполняющая Михаила ненависть.

— Этот муфтий, Амин аль-Хусейни. Тот самый, что устроил ужасную резню в день Наби-Муса, а теперь — новое побоище. С ним нужно покончить, иначе он никогда не остановится.

— Как ты можешь так говорить? — ужаснулся Самуэль. — Да, этот человек — сумасшедший фанатик, но неужели ты хочешь быть таким же, как он?

— Я уже не ребенок, Самуэль, и ты не вправе мне указывать, что я могу говорить, а что нет, и уж тем более не можешь запретить мне думать и чувствовать. Этот человек не принесет нам много горя.

По прибытии в Париж самые страшные опасения Мириам подтвердились. Во время теракта были убиты ее мать и оба дяди, а сестра Юдифь погрузилась в полное безмолвие, и теперь ничто не могло вывести ее из этого состояния. В время рокового дня Наби-Муса она потеряла зрение, теперь же погибли ее мать и дядья — погибли при попустительстве соседей, которым она привыкла доверять, как самым близким друзьям. Йосси не знал, что и делать; даже Ясмин, любимая дочь, умоляла мать сказать хоть слово, но так и не дождалась ответа.

Мириам казнила себя за то, что уехала из Палестины и теперь не может даже похоронить мать и утешить в горе сестру Юдифь. Она умоляла Самуэля отпустить ее назад в Палестину, но тот не желал даже слышать об этом.

— Ты все равно не можешь ничем помочь, — ответил он. — Мы вернемся, как только решим все вопросы, ради которых едем в Париж; обещаю, что мы не задержимся там дольше недели.

Однако обещание он не сдержал. Они задержались в Париже на долгих четыре года.

Месье Бовуар встретил их очень доброжелательно. Казалось, он искренне переживает смерть Ирины.

— Она умерла от сердечного приступа, — сказал он. — К сожалению, меня тогда не оказалось рядом. Ирина часто засиживалась в магазине допоздна. Она любила иногда там запереться, чтобы навести порядок или составить букеты, чтобы продать их назавтра с утра. Она так любила свою работу, что, занимаясь ею, даже забывала о времени. Когда я проснулся в тот день, горничная сказала, что мадам не пришла домой ночевать. Я забеспокоился и тут же бросился в магазин. Она лежала на полу, сжимая в руке несколько роз... Врач сказал, что смерть была мгновенной и почти безболезненной.

Слушая эту исповедь, Михаил даже не пытался скрывать своей враждебности к месье Бовуару.

— Но ведь наверняка были какие-то симптомы, вы могли бы заметить, что с ней не все в порядке, — упрекнул его он.

— Она очень много работала и никогда не жаловалась ни на какие недомогания, — возразил месье Бовуар. — Я не собираюсь перед вами оправдывался, но могу заверить, что всегда заботился о жене.

Самуэль поспешил вмешаться, чтобы не допустить ссоры между Михаилом и месье Бовуаром. Ему тоже не нравился этот человек, но именно его Ирина назвала своим мужем, и Самуэль должен был уважать ее волю.

Они договорились встретиться через два дня в доме нотариуса. Месье Бовуар сообщил, что Ирина составила завещание, но его содержание ему неизвестно.

Дом остался таким же, каким Самуэль его помнил. Ирина очень старалась сохранить здесь все как прежде — на случай, если Самуэль или Михаил когда-нибудь вернутся.

— Я даже не представляла, что у тебя есть такой роскошный дом, — сказала Мириам Самуэлю.

— Роскошный? — переспросил Самуэль, пораженный впечатлением, которое произвел дом на жену. — Но дом вовсе не роскошный. Это всего лишь маленький буржуазный домик.

— Но разве это не роскошь — бархатные кресла, столы из красного дерева... и картины... и зеркала... А эти кружевные гардины и бархатные портьеры на окнах? Я никогда не видела ничего подобного.

Даниэль казался столь же ошеломленным.

— Вот уж не знал, что ты так богат, — произнес он с нескрываемым удивлением.

— Не обольщайся, это не дом богача. Вот навестим кое-каких друзей, тогда увидишь, что такое по-настоящему богатый дом.

В назначенный день Самуэль и Михаил отправились в дом нотариуса. Мириам заявила, что ей идти не стоит, она лучше побудет дома с детьми. Стояла жара, и единственное, чего ей хотелось — поскорее вернуться в Палестину, навестить могилу матери и обнять сестру. Она уже жалела, что приехала в Париж, где все было чуждым.

Все свое имущество Ирина завещала Михаилу. Месье Бовуару она не оставила ничего. Кроме того, нотариус вручил Михаилу и Самуэлю письма, которые Ирина передала ему незадолго до того, как составила завещание.

Пьер Бовуар был расстроен и обескуражен, когда услышал, что Ирина ничего ему не оставила: ведь как-никак она была его женой, пусть даже только формальной. А Михаилу казалось, что этого унижения еще мало для мужа Ирины; по его мнению, этот человек заслуживал куда более суровой кары.

Михаил получил в наследство все ее сбережения — а сумма оказалась весьма немаленькой — а также драгоценности, картины, богемский хрусталь и столовое серебро.

Прочитав письмо Ирины, Михаил не смог сдержать слез.

«Мой дорогой Михаил!

Я понимаю, что ты так и не смог ни понять, ни принять того, что я вышла замуж за месье Бовуара. Ты, наверное, считаешь меня эгоисткой, что я думаю лишь о своих удобствах. К сожалению, здесь ты прав. Я сама была бы рада полюбить Самуэля, как мечтала Мари; она думала, что так было бы лучше для всех нас. Но, так уж случилось, что в моей душе никогда не было к нему любви, и я не могу себя за это винить; тем не менее, я всегда была ему верным другом. Всегда ценила его доброту, щедрость, самоотверженность, его талант, и знаю, что настанет день, когда ты сможешь оценить его по достоинству.

Все имущество я оставляю тебе, потому что всегда считала тебя своим сыном, которого мне так хотелось иметь; порой мне казалось, что ты и есть мой сын. Я не знаю, когда и при каких обстоятельствах ты сможешь прочесть это письмо, но когда бы это ни случилось, ты должен знать, что я люблю тебя всем сердцем, и не было в моей жизни ни единого дня, когда бы я не вспомнила о тебе.

Твоя навеки

ИРИНА»

До Самуэля и Мириам донеслись сдавленные рыдания Михаила. Самуэль хотел было броситься к нему, но Мириам не пустила.

— Оставь его, — сказала она, когда они вышли из комнаты. — Он должен побыть один. Лучше прочти свое письмо: сдается мне, ты боишься его читать.

«Дорогой Самуэль!

Когда ты прочтешь это письмо, меня уже не будет, но я не могу покинуть этот мир, не поблагодарив тебя за все, что ты сделал. Я столь многим тебе обязана! Я была обречена на страдания, а ты смог вернуть меня к жизни. Я знаю, что ты любил меня, но если бы ты знал, как я страдала, что могу любить тебя лишь как друга или брата. Ты, наверное, не раз задавался вопросом, чем вызвано подобное отношение к мужчинам.

Я не рассказала об этом даже Мари, и теперь жалею, потому что знаю, что она смогла бы мне помочь, посоветовать, залечить эту рану, которая никогда не переставала кровоточить. Помнишь, я говорила, что когда-то служила няней в той богатой семье, у Новиковых? Так вот, граф Новиков меня изнасиловал, а когда узнал о последствиях, еще и избил. После этого мне пришлось пережить аборт. Я так и не смогла до конца оправиться после всех этих кошмаров. Надеюсь, теперь ты сможешь меня понять. С тех пор мое сердце навсегда закрылось для мужчин и для любви. Сначала я чувствовала себя грязной и считала, что должна понести наказание за случившееся, а потом моя душа осталась навсегда выжженной. Все, кого я в жизни любила — это ты и Михаил, вы моя семья. Прошу тебя, позаботься о Михаиле. Он очень тебя любит, хотя и не желает этого показывать.